Среднее время прочтения — 22 мин.

Вступление | Глава 1 | Глава 2 | Глава 3 | Глава 4 | Глава 5 | Глава 6 |
Глава 7 | Глава 8 | Глава 9 | Глава 10

В пятой главе мы познакомились с новыми игрушками: спектром мнений, массивом мыслей и кривой высказываний. Теперь самое время с ними поиграть.

Главу мы закончили абзацем из одних вопросов:

Но как миллионам граждан с очень разными взглядами, часто ведущим друг с другом яростные конфликты, удается работать как единый мозг на практике? Как этот мозг формирует свое мнение? Как обучается новому? Как принимает конкретные решения и как меняет свои взгляды?

Коллективный мозг США мыслит с помощью той же системы, которой распределяет ресурсы и избирает лидеров: с помощью состязаний в нужности. Первая поправка не только дает ключевую для этого свободу, но и открывает совершенно новую область для состязаний.

Рынок мнений

Хорошо известно, что экономический рынок состоит из предложения и спроса. Предложение товаров и услуг удовлетворяет спрос на массу вещей: жилье, машины, еду, лечение. Эти два компонента реагируют и влияют друг на друга. Спрос стимулирует предложение, вынуждая подстраиваться под требования покупателя, а поставщики пытаются манипулировать спросом, склоняя покупателя к выбору предлагаемого товара.

Мы не всегда мыслим в таком ключе, но рынок мнений работает так же. Спрос на знания, здравые мысли, лидерские качества, развлечения, эмоциональный катарсис удовлетворяется бесконечным предложением — высказываниями других людей. Но в отличие от экономического рынка, у рынка мнений нет выверенных методов анализа, поэтому мы разработаем свой собственный, опираясь на наши новые понятия.

В самом простом виде рынок мнений — это рынок внимания, где внимание выступает главной валютой вместо денег.

Экономический спрос порождается желаниями клиентов; на рынке мнений спрос зависит от предпочтений слушателей. У слушателя — потребителя высказываемых взглядов — время на прослушивание ограничено так же, как ограничено количество денег у потребителя экономических благ.

Экономическое предложение состоит из товаров и услуг, которые продают поставщики; на рынке мнений предложение составляют мнения, поставляемые спикерами (в нашем случае «спикеры» — это все те, кто выражает мысли в любой форме: устной, письменной, художественной и т. д.).

На рынке мнений Внешние я (поставщики) посредством высказываний продают мнения слушающим Внутренним я (потребителям). Поэтому кривая высказываний — это еще и кривая предложения на рынке мнений. А поскольку люди склонны прислушиваться к мнению единомышленников, поверхность массива мыслей может служить точным аналогом кривой спроса.

Поскольку Первая поправка запрещает ограничивать свободу слова, тот, кому нужно внимание, может пользоваться всеми участками массива мыслей. Самые популярные точки зрения по каждой теме добираются до самых крупных площадок: государственных СМИ, политической повестки, массовой культуры. Менее распространенные взгляды подаются с мегафонов поменьше: региональных радиостанций или, что более актуально, популярных сайтов и каналов на Ютубе. А на маргинальных интернет-форумах и в нишевых подкастах высказываются даже совсем из ряда вон выходящие мнения, которые разделяет лишь небольшая часть массовой аудитории. Когда рынок мнений полностью уравновешен и предложение удовлетворяет спрос, кривая высказываний ложится прямо на поверхность массива мыслей:

Окна релевантности

Технически многие спектры мнений можно бесконечно продолжать в обе стороны.

Но у рынка мнений есть естественный фильтр, удерживающий дискуссии внутри разумных пределов. Его можно назвать окном релевантности. Это понятие мы обсуждали в Гипотетике — участок спектра мнений, на котором спроса со стороны слушателей достаточно, чтобы обеспечивать внимание на площадке нужного размера.

Для спикера, который хочет получить или удержать внимание на площадке некоторого уровня, массив мыслей как бы затоплен водой вплоть до верхней своей границы.

Если спикер выражает слишком много точек зрения вне окна релевантости, уровень интереса к нему падает, и спикер «погружается под воду», покидая окно релевантности на этом уровне.

Организации на экономическом рынке об этом «уровне моря» думают всё время. Если хочешь построить миллиардный бизнес, обычно нужно предоставлять товар или услугу, которые нужны миллионам людей, — скажем, джинсы.

Но если фирма решит прекратить производство джинсов и начнет продавать ирландские килты, у нее уже не будет достаточно спроса, чтобы удерживаться на уровне миллиардных оборотов, и она утонет. Чтобы выжить в новой нише, нужно будет сократить штат, привыкнуть к статусу совсем небольшой компании и вести бизнес на более низком уровне.

Точно так же спикер на крупной площадке с большой мейнстримной аудиторией может начать продвигать более экстремальные или малоизвестные взгляды, но скорее всего рынок сместит его на более низкоуровневые площадки.

На нижних уровнях окно релевантности гораздо шире, поэтому можно найти мелкие подкасты, ютуб-каналы, блоги и сабреддиты почти на любую тему, продвигающие почти любые вообразимые взгляды.

Но рынок мнений ограничивает их низким пределом внимания. Поэтому те, кому нужны гигантские площадки и всеобщее одобрение, чтобы оставаться на плаву (скажем, мегакорпорации), обычно придерживаются самых безопасных точек зрения среди всех возможных.

В силу характерной колоколообразности кривой спикер может либо выражать незаурядные мнения, либо метить в сторону высокоуровневых площадок — совместить эти два условия обычно не получается.

Это применимо и в политике. Чтобы выиграть общегосударственные выборы, политикам нужно понравиться весомой части народного массива мыслей, оставаясь на плаву на очень высоком уровне моря.

Уровень политического моря очерчивает границы окна релевантности в политической повестке страны. В политологии у него даже есть свое название — окно Овертона.

Окно Овертона — это относительно новый термин. В прошлом десятилетии его назвали в честь покойного политолога Джозефа Овертона. Однако понятию этому столько же лет, сколько самой демократии: для любой политической обстановки в любое время есть диапазон точек зрения, которые публика считает политически приемлемыми. Позиции за его пределами будут считаться большинством избирателей слишком радикальными, ретроградными или спорными, чтобы кандидаты на государственный пост представляли их всерьез. Отстаивание позиций такого плана сделает кандидата неизбираемым.

В США стремящиеся к президентству политики, которые осмеливаются выступить за границы этого окна, не привлекут достаточно избирателей для участия в выборах — утонут.

Но как и на рынке внимания, у политического рынка есть вертикальные уровни.

Если вы избираетесь в конгресс США в Бронксе или в техасском Амарилло, ваш избирательный округ образует массив мыслей меньшего размера, сильно смещенный от центра спектра.

В этих избирательных округах тоже нужно выиграть значительную долю голосов, поэтому окно релевантности у вершины вашего массива мыслей всё еще крайне важно. Но то же самое окно позволяет (а иногда даже и требует) уходить от общенародных мейнстримных взглядов.

При тоталитарной диктатуре власть выстраивается сверху вниз. Лидеров не сдерживают окна релевантности, а значит, те могут идти в любую понравившуюся сторону спектра. Но при демократии всё наоборот — снизу вверх — так как лидеры вынуждены находиться там, где их хочет видеть массив мыслей.

Хорошим примером послужит отношение к однополым бракам в 2008 году. Согласно опросам в штатах Техас и Нью-Йорк за 2008 год, массивы мыслей в Амарилло и Бронксе выглядели как-то так:

Поэтому неудивительно, что Мак Торнберри, собираясь в конгресс от техасского 13-го округа, был против, а Чарльз Рэнгел, идущий в конгресс от нью-йоркского 15-го округа, был за.

В том же году соцопросы показали, что массивы мыслей обеих федеральных партий выглядели следующим образом:

Поэтому неудивительно и то, что каждый кандидат, участвующий в президентских праймериз от республиканцев: МакКейн, Ромни, Хакаби и другие, — занимал позицию против однополых браков.

Но что насчет лидирующих кандидатов от Демократической партии — Обамы и Клинтон?

Демократический массив мыслей показывает, что они могли свободно выбрать свои позиции относительно однополых браков. Но главные кандидаты думают сразу о двух массивах — своей партии и всей страны — поскольку после праймериз нужно будет выиграть на всеобщих выборах.

А общенародный массив мыслей в 2008-м выглядел скорее вот так:

Необходимость выиграть и праймериз, и всеобщие выборы делает реальное окно еще меньше — политикам нужно занять место на пересечении окон релевантности своей партии и общенародного окна Овертона. Шаг вправо — утонешь в праймериз, шаг влево — пойдешь ко дну на всеобщих выборах.

На срезе рынка мнений по состоянию на 2008 год позиция за однополые браки еще не была внутри окна Овертона — поэтому мы услышали от Обамы и Клинтон такие слова:

Это уяснили, теперь давайте на секундочку абстрагируемся.

Пока что мы говорили о базовом срезе рынка мнений — ситуации на рынке в отдельно взятый момент времени. В реальности на рынке действует много разных факторов: трибализм, показная правильность, дубины культурных табу и прочие веселенькие вещи, но в этот кромешный ад мы с вами сойдем чуть позже. Сейчас же постараемся не усложнять и задержимся на базовых понятиях: массиве мыслей, кривой высказываний, окнах релевантности и образуемых ими пределах внимания.

Для большинства из нас срез рынка мнений — интуитивный ориентир. Хотя мы и не думаем, что пользуемся какой-то картой, мы бессознательно осведомлены о предложении и спросе на рынке, зонах релевантности и границах, которые нельзя переступать, и используем это знание, чтобы интуитивно ориентироваться в обществе. Каждая субкультура, каждая корпоративная культура, каждая семья или группа приятелей — это свой маленький рынок мнений, устроенный точно так же и на котором большинство людей точно следят за всеми изгибами и поворотами. Потому что эти изгибы — дорога к популярности, а сворачивание с этого маршрута зачастую приводит к общественному осуждению. Начинающие комики, писатели и подкастеры, артисты и предприниматели всегда держат в голове форму рынка мнений своей целевой аудитории, потому что для них это карта для обретения вожделенного внимания и уважения, а значит и успеха. У политиков целые команды трудятся днем и ночью, чтобы обследовать границы рынков мнений своей партии и всей страны, потому что для них это руководство по карьерному выживанию.

И если кроме популярности, внимания и выживания вам ничего не нужно, вполне разумно ориентироваться по изгибам рынка мнений.

Но что если вы хотите большего?

Угождать текущей форме рынка мнений значит упражняться в подражании статусу-кво. Значит заимствовать мнение, которого мозг общества уже придерживается, и повторять за остальными, чтобы влиться в движуху. Так поступают обычные повара (термин из другой статьи Тима Урбана — прим. Newочём).

Пытаться как можно лучше потакать уже существующему спросу на некоторые взгляды — это всё равно что подпевать хору, и — чтобы твой голос поднялся чуть выше остальных на оси внимания — предлагать чуть более хрустящую версию той же самой воображаемой морковки, которую все и так едят.

В этом нет ничего плохого. Но настоящие лидеры занимаются не этим.

Лидеры (от англ. to lead ‘вести’), по своей сути, уводят людей от изначального местоположения. Если ты поешь ту же песню, что и остальные, ты никого никуда не ведешь.

Если рассматривать только срез, рынки — это механизмы распределения ограниченных и востребованных ресурсов вроде достатка и внимания. Однако давайте вспомним, что в рынках такого крутого: когда они работают хорошо, совокупный эффект всех операций на нем складывается в гигантскую стрелку, указывающую вперед.

А вот при взгляде на целостную картину экономический рынок превращается в машину прогресса. Если добавить на график экономики ось времени, можно увидеть, что каждый срез рынка — это тонкий слой стрелки прогресса в области технологий, инноваций, эффективности, благосостояния.

С течением времени рынок мнений создает свою собственную стрелку прогресса: накопление знаний и опыта. Когда страна может думать сама за себя, с возрастом она становится и умнее, и благоразумнее.

Каждый, кто соревнуется на экономическом рынке, в какой-то мере делает свой вклад в стрелку прогресса. Но главные источники перемен, выбивающие мейнстрим из зоны комфорта, — это шеф-повара (термин из другой статьи Тима Урбана — прим. Newочём). Это те предприниматели, что вместо постройки отеля получше строят Airbnb. Прорывные изобретатели, придумавшие iPhone вместо еще одного телефона-раскладушки. Те сотрудники, которые бросают вызов устоявшимся правилам компании, а не преклоняются перед ними.

Соответственно, если вы не хотите просто повторять за хором голосов на рынке мнений — хотите продвигать накопление знаний и опыта — нужно будет совершить скачок из спокойного рынка внимания в жестокий рынок влияния. Придется закатать рукава и заняться поисками гораздо менее приятной и удобной аудитории — тех, кто с вами не согласен, — и говорить вещи, слышать которые неприятно.

Придется заняться тысячекратно более тяжким трудом, чем поддакивать общим взглядам и помогать людям самоутверждаться — людей придется переубеждать.

Переубеждающие движения

В любой отдельно взятый момент времени люди на рынке мнений считают истинными и правильными широкий ряд мнений. Но больше всего силы будут нести те, которых придерживается большинство людей, — мейнстримные мнения.

Обычно мейнстримные точки зрения преподают в школах, они чаще всего проявляются в искусстве, диктуют общие культурные нормы и ограничивают позиции, доступные политикам высшего уровня. Даже если отдельные граждане с ними не согласны, мнения на верхушке массива мыслей — это то, как в определенный отрезок времени «считает» большой коллективный мозг.

Чтобы провести в стране настоящие, значимые перемены, нужно этот мозг переубедить.

Современные сигареты были изобретены в 1880-ых, а широкую популярность в США обрели в первой половине 20 века. В 1880-м взрослый американец в среднем выкуривал 50 сигарет в год, в середине 1940-х — уже больше двух тысяч. Всё это время у американцев курение повсеместно считалось относительно безобидной привычкой.

Коллективный мозг США считал, что курение безвредно, и всё остальное этому мнению подчинялось. На каждом углу реклама освещала сигареты в положительном, хвалебном ключе. Сигареты были символом крутости в культуре и обычно ассоциировались с кинозвездами и другими кумирами. Курить можно было в самолетах, ресторанах, офисах, больницах и много где еще. Когда коллективный мозг принимает решение, все ему вторят.

Но потом в более спорной территории возникла иная точка зрения:

Появилась она в начале века, когда исследования стали показывать связь курения с кучей разных болезней.

Люди, поверившие во вред курения, начали об этом разговаривать.

Подпевание хору обычно воспринимают на ура, встречают восторженной или одобрительной реакцией. Когда задача — порадовать тех, кто уже во что-то верит, рынок мнений обычно выглядит местом приятным и дружелюбным.

Но когда мегафон поворачивается в сторону несогласных, рынок мнений начинает оказывать сопротивление.

Сопротивление это особенно опасно по отношению к точкам зрения вне мейнстрима. Людям не нравится, когда их мнение оспаривают или очерняют их любимые привычки. Компании, зарабатывающие на статусе-кво, очень не любят не согласные с ними взгляды. Поэтому новые идеи о запрете курения получали отпор со всех сторон.

Большая часть представлений, стремящихся опровергнуть мейнстримное восприятие реальности, оказываются ошибочными — и сопротивление рынка мнений превосходно эту ошибочность выявляет. Поначалу ложная точка зрения может иметь успех на рынке, но чем дальше она распространяется, тем яростнее ее атакует рынок. Когда ошибочные представления о реальности сталкиваются с ничем не ограниченной критикой со стороны рынка, рынок побеждает почти всегда. Рано или поздно недостатки точки зрения демонстрируются настолько явно, что от них отказываются все, кроме самых ярых фанатиков.

У сопротивления есть и вторая функция. В стоге сена из ложных утверждений разбросаны иголки подлинной истины. Эгоистичное сопротивление новому действует на все представления о реальности — и соломины, и иголки. Если за иголку выдают соломину — обман будет раскрыт. Настоящая иголка не поддастся. Чем больше сопротивления она выдерживает, тем больше людей начинает принимать эту точку зрения. Выдержав достаточно критики, иголка доказывает свою истинность. Без какой-либо доброй воли сопротивление всему новому не только вскрывает ошибочность, но и обнаруживает истину. Это двоякое действие позволяет сопротивлению — самому неприятному аспекту рынка мнений — быть инструментом для поиска истины, отделяющим иголки от сена.

Поэтому сопротивление в полную силу обрушилось и на мнение «курение вызывает рак», атаковало его со всех сторон, пытаясь доказать (или по крайней мере выставить всё так), будто это чушь — соломина, которая только попусту нагнетает панику.

И некоторое время атаки были эффективными. Через 40 лет после появления первых доказательств взаимосвязи курения и рака, согласно опросу института Гэллапа за 1954 год, на вопрос «Вызывает ли курение рак легких?» 60% американцев ответили «нет» или «не уверен». А в 1953-м 47% американцев курили сигареты — в том числе половина всех врачей.

Но сопротивление не может отталкивать иголку истины бесконечно, и доводы против курения не исчезли — они стали только громче.

В 1964 году главный хирург США издал первый публичный доклад о курении, описывающий его отрицательное влияние. По мере того как накапливались доказательства опасности пассивного курения, больше людей на рынке стали протестовать против курения в помещении. Родители, чье мнение по поводу сигарет изменилось, стали чаще запрещать курить своим детям. Курение стала порицать культура, снижалось появление сигарет на телеэкранах. Политики заметили смену в общественном мнении и стали запрещать рекламу сигарет, обязывать табачные компании размещать на упаковках предупреждения и ограничивать курение в ресторанах, самолетах и других общественных местах, — то есть делать привычку курить всё более неудобной.

За это время ответ коллективного мозга США на вопрос «Вызывает ли курение рак легких?» склонился к «да»:

В период с 1953 по 2017 год процент курящих американцев упал с 47 до 14%.

История с сигаретами иллюстрирует, как рынок мнений выполняет свою работу. Это история об иголке истины, которая из стога сена где-то на задворках общественного сознания начала подниматься вверх и через вековое сопротивление рынка пробила себе путь к вершине массива мыслей и стала мейнстримом, мнением по умолчанию.

Точка зрения «курение вызывает рак» не взбиралась на верхушку массива мыслей, а скорее притянула его к своему месту на спектре (который тоже не изменился), и попутно увела массив мыслей от точки зрения «курить — не вредно».

По мере того как эта иголка убеждала массив мыслей смещаться ближе к ней по спектру мнений, массив мыслей тянул за собой всё остальное: культуру, политику, законы и поведение. И это под громадным давлением со стороны крупной индустрии, борющейся за выживание. Всё потому, что на стороне иголки была истина, а на свободном рынке мнений истина побеждает.

По причинам, которых мы касались в первой части, как вид мы с истиной не в ладах. Мы устроены так, что верим в удобные заблуждения, а не в то, что есть на самом деле. Учитывая этот факт, рынок мнений — это не просто один из способов, которым большие массы людей могут найти истину, — это единственный способ ее найти. Как сказал писатель Джонатан Рауч, когда какой-нибудь Эйнштейн провозглашает свою общую теорию относительности, не получится выяснить, гений он или безумец, пока «всемирная проверяющая сеть» (по выражению Рауча) не проатакует ее со всех сторон, выискивая дыры, и не потерпит неудачу на всех фронтах.

Возле ягодного куста малышка Лулу из первой части сделала всё возможное, чтобы с помощью своего жизненного опыта и собственного здравого смысла превратить свой разум в фильтр истины. Рынок мнений выводит прием Лулу на промышленный масштаб: все конфликтующие интересы и ошибочные представления сталкиваются в великой битве, победителем в которой выходит истина.

Тот же рынок, что делает коллективный мозг умнее, делает его благоразумнее.

В 1959 году 96% американцев порицали межрасовые браки. Оставшиеся 4% были на задворках.

Рядом с фактологическим восприятием хорошего и плохого, в мозгу США находится и восприятие этическое. И знания, и здравомыслие бесконечно эволюционируют, и для обоих движущей силой выступает жестокое сопротивление со стороны рынка мнений.

Что касается взглядов мозга Америки на межрасовые браки, ситуация изменилась очень быстро — по крайней мере по социологическим меркам. В 2013-м, спустя всего 54 года, неодобрение межрасовых браков снизилось с 96 до 13%. Полный разворот.

Если маргинальные представления о реальности — это куча бессмысленного сена, где завалялась пара иголок истины, маргинальные взгляды о морали — это куча навоза, сдобренная щепоткой алмазов благоразумия. Большинство самых категоричных высказываний всегда будут ошибочными, потому что пограничье общественного сознания населено наименее компетентными и толковыми людьми. Но среди них же изредка можно встретить и самых здравомыслящих из нас.

В 1959 году почти каждый уважающий себя американец считал межрасовые браки чем-то аморальным. Сегодня мы воспринимаем это как узкомыслие. Касательно этого вопроса те 4% несогласных были самыми благоразумными из всех. Их идеи были алмазами среди кизяков.

Рынок мнений недобр к фактологическому сену, а к моральным нечистотам еще более суров. Те, кто верит в маргинальные, глупые этические принципы, обычно убеждены в их «алмазности», а рынок идей своим ярким прожектором и чутким носом моментально выявляет гнильцу. Но если под свет прожектора вдруг попадает алмаз, тот начинает сверкать еще ярче. Группка активистов, которым хватило ума увидеть неправильность, нелепость и неконституционность запрета межрасовых браков, за полвека смогла забросить свои лозунги на рынок мнений, и стало распространяться переубеждающее движение, пока самое ядро коллективного сознания США не сменило взгляды.

Эту историю можно разложить на нашем спектре мнений.

Начинать переубеждающее движение всё равно что разжигать огонь огнивом — трудоемко, иногда даже невозможно. Но когда оно набирает обороты, то расходится подобно лесному пожару. История межрасовых браков в США — это еще одна история о силе свободного рынка мнений. Из-за этой же силы мозг США изменил свое мнение насчет дуэлей, рабства, детского труда, права голоса для женщин, рыночных монополий, сегрегации. Эта же сила в наше время выясняет, как следует относиться к правам животных, биоэтике, конфиденциальности в интернете и еще десятку других вещей, многие из которых для 96% из нас кажутся сейчас маргинальным навозом.

Люди, выступающие за сигареты и против межрасовых браков, в общем-то, не были хуже или глупее сегодняшних американцев. Как и средневековые ученые, убежденные, что Солнце вращается вокруг Земли, были не менее умны, чем современные. Как и любой индивидуум, общество с течением времени развивается, оценивая собственный опыт, пересматривая убеждения и работая над собой. Развитие общества, как и развитие отдельного человека, происходит внутри сознания. А сознание общества — это рынок мнений, и чем более он свободен, активен и открыт, тем яснее и острее ум великана и тем быстрее идет развитие.

Рынок мнений — то есть рынок внимания, рынок знаний и рынок здравых мыслей — как и экономический и политический рынки, основан на фундаментальном американском компромиссе свободы и справедливости: у всех есть равные возможности посоревноваться, но ни у кого нет права победить. Любой может претендовать на государственную должность, открыть свое дело, выразить свою точку зрения или стать активистом — но чтобы действительно получить власть, достаток, внимание и влияние придется добыть их у сограждан на игровом поле.

Но рынки на состязаниях в нужности — штуковины нежные, они сильно зависят от четко прописанных правил. У статуса-кво сильный инстинкт самосохранения, поэтому на любом рынке лидеры встречают сопротивление — но самым главным оказывается тип сопротивления, которое им оказывают. На состязаниях в силе, где за высказывание непопулярных слов не тем людям грозит лишение свободы или казнь, противники сигарет или сторонники межрасовых браков могли бы никогда и не начать говорить вслух. Но конституция меняет правила: превращает эгоистичное сопротивление из прохождения сквозь строй опасных дубин в преодоление безвредной критики, ограничивая область атаки самой новостью и исключая несущего ее гонца. Сопротивление такого типа не подавляет маргинальные взгляды, а испытывает их — создает фильтр, который топит глупость и ложь, а всё истинное и правильное поднимает наверх. Свободный экономический рынок приручает человеческий эгоизм и направляет его в сторону прогресса и инноваций, а свободный рынок мнений превращает эгоизм в компас, направляющий страну в сторону знаний и здравомыслия. 

Что возвращает нас к Обаме и Клинтон в 2008 год. 

Упомянутый выше Джонатан Рауч еще и активист за права геев. Он описывает, каково было быть геем в США в 1960 году: 

Американцам-геям было запрещено работать на госдолжностях; запрещено иметь допуск к государственным тайнам; запрещено служить в армии. Их арестовывали за занятия любовью — даже у себя дома; избивали и убивали на улицах; полицейские устраивали на них  облавы и арестовывали ради развлечения; их увольняли с работы. Их на постоянной основе высмеивали, унижали и запугивали; вынуждали жить по принципам секретности и лжи, под страхом осуждения и безработицы; их травили антикоммунисты, христиане и любые политики или проповедники, которым нужен был козел отпущения; моралисты называли их злом, а ученые — больными; их выставляли коварными и жеманными в Голливуде; и, пожалуй, хуже всего — в самый уязвимый период жизни от них отрекались и их проклинали родители. Американское общество было пронизано злобой: как правило, злобными были мысли и предрассудки, не сами люди, — но тем не менее. Враждебность к гомосексуальности была повсеместна, и лишь малая часть геев осмеливалась даже держаться за руки на улице с любимым человеком. 

В стране, живущей по принципу состязаний в силе, тема прав геев, которую в 1960 году большинство людей считали глубоко оскорбительной, почти наверняка была бы запрещена цензурой. Цензурируя всё, что считается навозом, общество цензурирует и те самые 4% здравых мыслей, критически важных для роста и развития. 

Но Рауч рассказывает о том, как в США, где все повернуты на свободе слова, всё изменилось:

Сначала единицы и пары, потом потоки и каскады геев начали говорить вслух. Спорить. Объяснять. Показывать. Не соглашаться. По мере того как геи выходили на свет, на них начала обращать внимание либеральная наука. Старые анти-гейские догмы подвергались невиданной ранее критике. «Гомосексуалы растлевают и вербуют детей»; «гомосексуалы не могут быть счастливыми»; «на самом деле гомосексуалы гетеросексуальны»; «гомосексуальность не встречается в природе» — все эти слухи развенчивались с умопомрачительной скоростью. 

Имело место не только эмпирическое, но и нравственное обучение. Как любовь может быть чем-то дурным? Как ложь может быть благородной? Где сочувствие в отречении от своих детей? Как травля и порицание могут быть во благо? Справедливо ли твердить об одном библейском постулате и игнорировать так много других? Как может быть справедливым наказание за то, что не приносит обозримого вреда? Геи вынуждали обычных людей проверять свои ценности посредством логики, сопереживания, жизненных ситуаций. Постепенно, а затем и стремительно, критика оказывала свое влияние. Сегодня в Америке нельзя быть геем и сомневаться в реальности нравственного обучения и содействия этому открытого общества. 

Это не произошло мгновенно, но в 2008-м мозг Америки уделил пристальное внимание истине и здравомыслию в вопросах гомосексуальности и в корне изменил свою позицию по этому поводу. 

Но, как мы убедились выше, это не изменило его взглядов на однополые браки. 

Чувствуя, что позиция за однополые браки всё еще была ниже уровня политического моря, Обама и Клинтон решили потворствовать уже устоявшимся убеждениям — в общем, не рисковать. 

Но переубеждающее движение расходилось как пожар, и массив мыслей страны начал смещаться. Всего четыре года спустя ситуация стала такой:

И по безумному совпадению что у Обамы, что у Клинтон взгляды на однополые браки изменились: 

Верховный суд также внезапно сменил гнев на милость и в 2015-м легализовал однополые браки на территории всей страны. 

В большинстве своем мы спорим о том, о чем дискутируют внутри окна Овертона, но вся картина может измениться по итогам борьбы на другом фронте — снаружи окна. Борьбы за то, где именно пролегают его границы. Или, согласно формулировке аналитического центра, где работал Овертон, «непрекращающегося состязания среди СМИ и других политических игроков за то, что можно считать правомерным поводом для дискуссии». На этом втором фронте сторонники политики вне окна Овертона борются за то, чтобы попросту внести свой курс внутрь окна — это самое сложное. Дальше уже можно думать, как выиграть неизбежный поединок за этот курс уже внутри окна. В то же время противники этого движения будут сражаться изо всех сил, чтобы удержать эти взгляды снаружи, где само их обсуждение будет считаться неприемлемым. Это лучший способ предотвратить их внедрение. 

Если вы живете в демократическом обществе и не стараетесь увидеть всю картину в целом, вам может показаться, что политики, руководящие вашим государством, и есть ваши лидеры. В краткосрочной перспективе это действительно так. Конечно, они бодаются друг с другом за предлагаемые законопроекты и управляют страной на международной арене. Но если взглянуть шире, настоящий долговременный лидер демократического общества — это великанский коллективный мозг граждан. Политики всегда готовы отстаивать свои принципы… пока эти принципы находятся на вершине народного массива мыслей и надежно сидят внутри окна Овертона. Но когда массив начинает сдвигаться (как это было с однополыми браками с 2008 по 2012 год), политики бросают все и пускаются вплавь. 

Это не камень в огород политиков: быть ведущим в узком контексте и ведомым в широком необходимо для политического выживания. Это просто напоминание о том, что в такой стране, как США, перемены начинаются снизу и пробивают себе путь к вершине. Сначала храбрые граждане осмеливаются прилюдно высказывать непопулярные вещи. С правильной идеей и должной смелостью один человек может стать искрой для переубеждающего движения такой силы, что оно сдвинет наши убеждения и культурные нормы. Это в свою очередь сдвинет окно Овертона, а оно — политический курс и в конечном счете закон. 

Каждый раз, когда гражданин высказывается на уроке в школе или в правительственном здании, пишет статью, снимает фильм, постит твит или выкрикивает что-то на улице, он посылает идею в огромную сеть — зажигает маленький нервный импульс в механизме более крупной системы. Каждый гражданин, понимает он это или нет, — это нейрон в разуме организма-великана, и то что он говорит и делает в течение жизни влияет на то, кем будет этот организм, пусть даже и совсем немного. 

Но всё это работает только благодаря свободе слова. Все эти массивы мыслей вырастают на спектре мнений по своей воле только потому, что сверху их защищает широкая дуга свободной и законодательно защищенной кривой высказываний. 

Легко увидеть, почему свободу слова часто называют не просто правом, а правом фундаментальным, на котором основаны все остальные права. 

Свобода слова позволяет направлять бесценный ресурс внимания по принципу состязаний в нужности, а не распределять по желанию обладающих властью и высоким статусом. 

Свобода слова дает гражданам способ разрешать конфликты словами, а не насилием. Когда сражаться друг с другом могут мнения, это не нужно делать их носителям. 

Свобода слова дает силу и власть тем, у кого ее нет. Быть меньшинством непросто в любой стране. Богатым власть и защиту дают деньги, элите — связи, большинству — голоса. А вот меньшинство часто беззащитно. Но свобода слова дает голос не обладающим властью — возможность запустить переубеждающее движение, которое завладеет большинством и сделает страну лучше и для них тоже. 

Свобода слова отдельных граждан — это свобода мысли для гражданского общества и уникальное право, что позволяет сотням миллионам разумов объединяться в гигантскую сеть, способную обучаться, расти и думать как единое целое. Обществом управляют истории, в которые мы верим, а свобода слова передает авторские права на эти истории самим гражданам. 

И по тем же причинам диктаторы из состязаний в силе так сильно цепляются за свои кнопки для выключения звука. Даже сейчас, спустя двести лет со дня рождения США, почти три миллиарда человек по-прежнему лишены свободы слова, как и других центральных свобод Просвещения. 

Однако кнопками пользуются не только диктаторы. Принимая во внимание все очевидные преимущества свободы слова, когда она начинает пугать представителей некоторой культуры, некоторого движения или отдельных граждан, первый вопрос, который нужно задать:«Почему? Чего они так боятся?». Свобода слова — это инструмент, который помогает видеть истинное и ложное, хорошее и плохое. Поэтому, если вы верите, что истина и добро на вашей стороне, живой и открытый дискурс — ваш лучший друг. А если кто-то пытается подавлять свободу слова — это говорит нам кое-что важное. 

В любой форме кнопка «Выключить звук» должна активировать в голове сигнал тревоги, хотя порой она остается незамеченной. Когда ты взращен в свободной среде, бывает слишком легко забыть, насколько свобода ценна. 

___________

В мире состязаний в силе американские отцы-основатели соорудили великана совершенно другого типа: его не нужно было контролировать веревочками и дубинами, потому что он мог думать самостоятельно и принимать собственные решения. Великан с человеческим лицом.

В конце 18 века, когда на свет появились США, на мировой арене это было в диковинку. Однако новая страна быстро начала процветать. Железную дубину заменили конституцией не в первый раз — но так эффективно и крупномасштабно в то время это не сделал никто. Довольно скоро страны под управлением конституций, движимые собственным умом, начали вырастать по всему миру. 

Отцы-основатели знали, что решили далеко не все вопросы. Они знали, что со временем мир изменится, что изменятся граждане и что может произойти что-то непредсказуемое. Они сумели понять, что вне зависимости от их ума созданная страна была лишь грубым наброском — США версии 1.0. Америка была подающим надежды ребенком, которому предстояло вырасти и стать более совершенным государством. 

Вот они и создали страну на основе сомнения, а не определенности. Впереди ее ждало таинственное, туманное будущее, но свобода слова даст новой стране возможность разбираться с задачами прямо по пути: фонарик, помогающий разглядеть истину; компас, указывающий в сторону благоразумия; и зеркало, с помощью которого ребенок-сирота может воспитать себя сам. 

Но когда имеешь дело с людьми, ничего не бывает легко. 

Вывести человека из состязаний в силе — это одно. Вывести состязания в силе из человека — это совсем другое. Рожденные Просвещением конституции загнали Примитивный разум в клетку, но насколько сильны прутья решетки? 

Состязания в нужности может и стали в США официальным способом вести дела, но внутри каждого гражданина и представителя власти работает примитивная прошивка, которая говорит на гораздо более древнем языке. Так что в американском обществе тень дубины иногда маячит там, где ее быть не должно. 

Смогли ли США воплотить идеи Просвещения в жизнь? Или под маской Просвещения прикрылись состязания в силе? 

Пожалуй, отчасти и то, и другое. 

США — это история о том, как страна боролась за безопасность, за власть, за прогресс, за процветание. Но в первую очередь это история о том, как страна боролась сама с собой. 

Так ведь про любого из нас можно сказать. 

В этом и состоит особенность создания великана-человека. Получаешь полный комплект — в великанском масштабе. 

Из этого текста мы узнали, как США работают на поверхности. Но, чтобы достичь нашей цели — полноценно понять современные общества и определить, как сделать их еще лучше, нужно углубляться дальше. Чтобы действительно понять общество, нужно будет внимательнее изучить его миниатюрную версию. 

Каждого из вас.

Глава 7: Лестница мышления

По материалам Wait But Why

Переводил: Иван Иванов
Редактировал: Александр Иванков