Среднее время прочтения — 38 мин.

Вступление | Глава 1 | Глава 2 | Глава 3 | Глава 4 | Глава 5 | Глава 6 |
Глава 7 | Глава 8 | Глава 9 | Глава 10

Читает Тарасов Валентин
Подкаст на YouTube, Apple, Spotify и других сервисах

«Овца не ищет других чувств, кроме родного стадного»
Кевин Фоке

Седьмая глава началась с вопроса: «Почему мы вообще во что-то верим?».

Всю главу мы смотрели на мышление в 2D: изучали, как мыслительный процесс изменяется по мере движения вверх и вниз по второму измерению — психологическому спектру. В конце я напомнил, что обсуждали мы лишь двумерный срез трехмерного пространства, куда входят все варианты мышления и поведения людей. 

Благо, третье измерение нам уже знакомо из первой части — это башня эмерджентности. Вот она во всей своей полноте и красе: 

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 8. Лаборатории и эхо-камеры 1

Было бы круто поспекулировать на тему мультивселенной, но увы, сперва надо разобраться с человеческими проблемами. Поэтому остановимся мы на этом участке:

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 8. Лаборатории и эхо-камеры 2

Трехмерная картинка

Второе измерение (психологический спектр) нам понадобилось потому, что люди могут находиться в любой его точке. Поэтому мы и называем его измерением.

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 8. Лаборатории и эхо-камеры 3

По той же причине нам нужно и третье. Без него можно обойтись, когда речь идет о поведении муравьев или белых медведей, так как они почти всегда находятся в одной точке башни эмерджентности. Муравьи никогда не существуют отдельно от колонии — они живут ради нее. А белые медведи почти всегда одинокие эгоисты, редко приносящие себя в жертву ради других белых медведей.  

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 8. Лаборатории и эхо-камеры 4

Люди устроены сложнее. Как муравьи, они часто ведут себя как клетки великана-племени, но вместе с этим, в отличие от муравьев, могут функционировать по отдельности, как белые медведи. Как и на психологическом спектре, мы одновременно существуем в разных точках башни эмерджентности. Как я говорил во второй главе, мы ездим по башне вверх-вниз как на лифте.

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 8. Лаборатории и эхо-камеры 5

Каждое присущее людям явление становится чуточку понятнее, если посмотреть на него в 2D с помощью нашего психологического спектра. Если принять во внимание еще и башню эмерджентности, всё становится только логичнее. Трехмерное зрение дает доступ к обеим концепциям сразу.

Теперь картинки станут мудрёнее (с моими-то способностями к рисованию), но постарайтесь не потерять нить. Башня эмерджентности — это ось Z, которую можно уложить на бок и добавить к нашей плоскости:

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 8. Лаборатории и эхо-камеры 6

Психологический спектр превращает ось человеческого мышления и поведения в квадрат. А вместе с башней эмерджентности суть человечества приобретает форму куба.

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 8. Лаборатории и эхо-камеры 7

Это и есть наша «буханка». И, как буханку хлеба, ее можно разрезать на куски.

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 8. Лаборатории и эхо-камеры 8

Когда нас интересует только то, что происходит у нас в головах, мы находимся в самом основании башни — на уровне психики одного человека. Здесь мы провели всю седьмую главу.

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 8. Лаборатории и эхо-камеры 9

Чтобы увидеть третье измерение, давайте возьмем суперупрощенный пример: представим, что где-то живет община из 500 человек.

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 8. Лаборатории и эхо-камеры 10

Допустим, эти 500 делятся ровно на 100 семей по пять человек.

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 8. Лаборатории и эхо-камеры 11

Семья из пяти человек — это мини-великан. Теперь представим, что каждая семья входит в одну из 20 групп по пять семей.

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 8. Лаборатории и эхо-камеры 12

И наконец, вместе эти 20 групп составляют одну большую общину.

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 8. Лаборатории и эхо-камеры 13

Этот простой пример напоминает о том, что община из 500 человек не просто образует великана на отметке «сотни людей», она заполняет всю буханку под собой.

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 8. Лаборатории и эхо-камеры 14

И наоборот, эта община входит в более крупные сообщества, социальные группы и народы, которые находятся на срезах выше.

Чтобы по-настоящему понять общину из 500 человек и почему она так устроена, придется изучить каждый подслой составных единиц, а также более крупных великанов, в которых она входит. Чтобы по-настоящему понять, что происходит с группой любого размера, придется рассмотреть ее взаимодействие со всеми частями буханки.

Это касается и отдельных людей. В общине из 500 человек люди существуют не как обособленные мозги. Каждый человек — это отдельный организм, но при этом «орган» великана-семьи, участок «ткани» социальной группы, «клетка» общины, «органелла», «молекула», «атом» и «субатомная частица» еще более крупных великанов — и всё это одновременно. Каждый из этих срезов влияет на мысли и поведение отдельных людей, а каждый человек в какой-то мере влияет на своих великанов.

Всё становится только сложнее, когда мы выходим за рамки упрощенной модели в реальный мир, где фактические границы между великанами размываются, накладываются друг на друга и имеют множество разновидностей. 

Плюс к тому, каждый компонент буханки: пара, семья, социальная группа, компания, университет, религиозное учреждение, политическая партия, население страны, даже вид в целом, — проявляют себя и в других двух измерениях. Каждый из них перемещается по первой оси — так как его мысли и поведение меняются и развиваются. И у каждого идет своя битва на психологическом спектре.

Чтобы в этом разобраться, нужно вспомнить, что все части буханки связывает воедино важнейшая невидимая сила.

Культура

Культура — это набор неписаных правил, норм и ценностей, определяющих «как у нас тут всё устроено». Любая группа людей — семейная пара, 20 одноклассников или 20 000 сотрудников компании — существует в контексте некоторой культуры. Можно представить, как будто вокруг людей скапливается облако газа.

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 8. Лаборатории и эхо-камеры 15

Человеческое общество — богатый ковер перекрывающихся, а порой и резко противоречащих друг другу культур, и каждый из нас живет в уникальном пересечении между ними.

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 8. Лаборатории и эхо-камеры 16

На самом верхнем уровне мы находимся в нескольких крупных надгосударственных культурных облаках, где ряд обычаев: пожимать руки или помахивать в знак приветствия, праздновать Новый год и дни рождения, играть в карты, болеть за спортсменов, оставлять чаевые — понятен более-менее всем людям. Каждая страна — это отдельное субкультурное облако. Американцы, которые считают, что не имеют ничего общего с другими американцами, игнорируют обширный набор вполне конкретных норм, обычаев и ценностей, которые их на самом деле объединяют.

Внутри самых больших культур находятся тысячи более мелких групп — каждая со своей собственной культурной атмосферой, которая оказывает влияние на ее участников. Сотрудник технологического стартапа в Кремниевой долине одновременно живет внутри глобального человеческого сообщества, международного сообщества жителей западных стран, сообщества американцев, сообщества жителей Западного побережья США, сообщества жителей Сан-Франциско, технологического сообщества, сообщества стартаперов, сообщества сотрудников своей компании, сообщества выпускников колледжа, семейного сообщества, приятельского сообщества, нескольких других причудливых ситуаций, которые могут сложиться в Сан-Франциско, и десятка других групп, в которых проходит его жизнь (в том числе, если он постоянный посетитель этого блога, он входит еще и в сообщество читателей Wait But Why). Ближе всего каждому из нас — семейные, приятельские и партнерские микрокультуры. Идти против течения внутри всех крупных сообществ, вместе взятых, как правило, легче, чем нарушать неписаные правила в самом интимном кругу.

Культурные правила, нормы и системы ценностей регулируют широкий спектр человеческих взаимодействий. В каждой компании друзей по-своему отмечают дни рождения, по-своему используют эмодзи, по-своему сплетничают друг у друга за спиной, по-своему хвастаются и по-своему жалуются на жизнь, по-своему решают конфликты и т. д. Даже по-своему следят за соблюдением культурных норм: одна компания может умиляться, когда кто-то один регулярно шокирует всех своей не характерной для культуры прямотой, в других тот же проступок может послужить основанием для исключения из группы. В некоторых культурах на людей оказывают давление, заставляют вести определенный образ жизни или подчиняться определенной структуре. Одна культура может порицать отсутствие партнера в 30 лет и побуждать искать спутника жизни после двадцати, другая может не оказывать такого давления вовсе и стимулировать другие формы поведения. 

Отчасти из-за того, что мы живем сразу в нескольких культурах, быть человеком так непросто. Держать ли свои личные ценности при себе, изо всех сил стараясь привести свое поведение в соответствие с окружающей культурой? Или оставаться верным одному набору принципов и следовать им всюду, даже если это угрожает социальной и профессиональной жизни? А может, просто включить аутентичность на полную и позволить внутренним ценностям определять поведение, не вмешиваясь, что бы ни случилось? Искать по жизни культуры, которые соответствуют нашим собственным ценностям и минимизируют неудобства? Или окружить себя рядом конфликтующих культур, чтобы внутреннее я не расслаблялось, могло учиться и развиваться? Даже не осознавая этого, на подобные вопросы вы отвечаете постоянно.

И ответы на них важны, потому что культуры, в которых мы проводим время, оказывают на нас большое влияние.

Культурные стимулы

Помните Тузика из третьей главы?

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 8. Лаборатории и эхо-камеры 17

Добавив в его среду вкусняшки и электрический ток, Джонсоны управляли его поведением:

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 8. Лаборатории и эхо-камеры 18
Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 8. Лаборатории и эхо-камеры 19

В пятой главе мы рассмотрели, как деспотичный король Усач провернул то же самое, введя суровые наказания за неугодные точки зрения, и как либеральные демократии пресекли состязания в силе, создав свой собственный свод правил, карающих нарушение неотчуждаемых прав человека. Мы также рассмотрели, как свободные экономические рынки денежно вознаграждают за создание чего-то нужного. Всё это — разные примеры одной идеи.

Культуры тоже используют системы стимулов. Вместо физических воздействий и тюремного заключения культуры подкрепляют веру в свои ценности социальными и психологическими наказаниями: критикой, насмешками, осуждением, избеганием. А деньги и вкусняшки заменяют похвалой, принятием, одобрением, уважением и восхищением.

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 8. Лаборатории и эхо-камеры 20

Другими словами, для вида, который на коллективном уровне так и остался в средней школе, культуры определяют, как ведут себя крутые ребята, а как — лохи. Для социальных существ вроде людей, в головах у которых живет большой и толстый мамонт, культурные вкусняшки и удары током помогают согласовывать поведение людей в группе так же хорошо, как и более материальные виды стимулов (а часто намного лучше).

И тут возникает важный вопрос: почему некоторая культура поддерживает некоторые ценности?

Культура в 2D

У вас в голове Высокоразвитый разум постоянно борется с Примитивным за власть над психикой. А на групповом уровне разумы соперничают за право влиять на культуру. Когда люди находятся в окружении других людей, их Примитивные и Высокоразвитые разумы объединяются с себе подобными в борьбе за власть внутри группы. И, подобно личности человека, у культуры на психологическом спектре есть точка равновесия, к которой она стремится по умолчанию.

Психологическое равновесие внутри группы создает вертикальное притяжение, которое действует на всех ее членов, от чего в каждой культуре появляется своего рода электрический ток.

В культуре под управлением Высокоразвитого разума в большей мере распространяются присущие ему ценности. В связи с этим развивается положительно заряженная культура, которая притягивает психику людей к верхнему полюсу лестницы мышления. Высокоразвитый разум решает, наказать или поощрить поведение внутри культуры, да и взаимодействия индивидов в целом носят «высокоразвитый» характер, что лишь усиливает Высокоразвитые разумы отдельных личностей.

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 8. Лаборатории и эхо-камеры 21

В отрицательно заряженной культуре преимущество за Примитивным. Разговоры там пустяковые, ценности поверхностные, приспособленчество побеждает индивидуальность, да и в целом всё напоминает среднюю школу. Подобная культура обращается непосредственно к Примитивным разумам своих членов, без конца раздувает их факелы и заставляет Высокоразвитых маргиналов плыть против течения.

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 8. Лаборатории и эхо-камеры 22

Как обычно, соотношение сил между ними — это точка на спектре, а не бинарный переключатель. А значит, культуры, как и люди, могут оказаться где-то посередине. Но в группах, где образуются такие «коалиции», контроль над культурой напоминает преимущество команды на домашнем поле. Контроль над типом заряда и средствами поощрения и наказания, которые держат в узде культурных диссидентов, существенно усложняет жизнь «выездной команде».

Культура в 3D

Пока что мы касались только отношений между культурами и отдельными людьми. В этом плане культура действует как правила применения силы к нарушителю. Но поднимаясь по башне эмерджентности, где группа функционирует как единый организм-великан, культура группы становится его личностью.

Культурное облако, которое окружает отдельных людей, для великана выглядит как энергетическое поле: оно проходит через его тело и придает некоторую окраску тому, как он мыслит и поступает.

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 8. Лаборатории и эхо-камеры 23

Преобладающая культура влияет и на то, как великан взаимодействует с более высокими этажами башни, как ведет себя с другими великанами и к каким великанам будет тянуться.

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 8. Лаборатории и эхо-камеры 24

Запомним это и вернемся в мир человеческих убеждений.

Всю последнюю главу мы размышляли о мышлении на этом уровне:

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 8. Лаборатории и эхо-камеры 25

Но человеческое мышление, как и вообще всё человеческое, то и дело двигается туда-сюда по башне эмерджентности — в третьем измерении. Наша позиция на лестнице мышления в любой момент времени зависит от происходящего на этажах выше — от великанов, в которых мы входим, и от их положения на лестнице.

В этой главе мы будем изучать культуры одного типа — интеллектуальные культуры. Их существует великое множество, но можно выделить среди них две большие категории.

Лаборатории и эхо-камеры.

Что такое эхо-камеры, мы и так знаем (прим. Newочём: для тех, кто все-таки не знает, эхо-камера — это ситуация, в которой определенные убеждения усиливаются или подкрепляется путем передачи сообщения или его повторением внутри закрытой системы (партии, круга единомышленников, субкультуры)). Лабораторией мы будем называть полностью противоположное явление. Приступим.

Лаборатории

Когда Высокоразвитый разум контролирует интеллект одного человека, тот начинает мыслить с верхней ступеньки лестницы мышления. Когда группа Высокоразвитых разумов управляет интеллектуальной культурой группы людей, образуется лаборатория. Лаборатория — это интеллектуальная культура, где главенствует мышление с верхней ступеньки, которое неплохо осуществляется на коллективном уровне. Такая культура придерживается интеллектуальных целей, ценностей, предпочтений и вкусов Высокоразвитого разума и смотрит на мышление, взгляды, дискуссии, споры, вопросы, ответы, информацию и знания его глазами. При должном уровне развития интеллектуальной культуры лабораторией может стать сообщество любого размера.

На культуру обоих типов мы посмотрим с двух точек зрения:

1) с точки зрения отдельного человека — узнаем, как культура влияет на отдельных личностей;

2) с точки зрения группы людей — разберемся, как культура влияет на саму группу-великана.

Как лаборатории влияют на отдельного человека

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 8. Лаборатории и эхо-камеры 26

Для человека группа, к которой он принадлежит, — это что-то вроде мини-страны, а лаборатория по этой аналогии во многом похожа на либеральную демократию. В основе того и другого лежат ценности эпохи Просвещения: либеральная демократия опирается на свободу и равенство возможностей, а лаборатория — на истину и свободу слова. Либеральная демократия подчиняется правилам, которые закрепляют процедуру достижения любого результата, но не сам результат. Правила эти описываются в конституции. У лаборатории есть своя обязательная процедура — научный метод. 

В отличие от сообщества профессиональных ученых, для большинства человеческих объединений поиск истины не самая главная цель. Поэтому речь скорее не о научном методе как таковом, а об интеллектуальной культуре, напоминающей научный метод по духу и в целом следующей тем же принципам. 

Поэтому культурная иерархия в лаборатории довольно проста: крутые ребята делают всё во имя истины, а те, кто делает по-другому, — лохи. Вот несколько примеров. 

Лаборатории поощряют независимое мышление. В лаборатории людей больше интересуют те мысли, которые исходят непосредственно от вас. Они не станут прислушиваться, если вы просто будете повторять то, что услышали где-то еще. Отчасти потому, что тот, кто сам мыслит независимо, уважает это и в других людях, а догматиков с нижних ступенек находит скучными и предсказуемыми. Отчасти из соображений практичности. Активный независимый ум, вне зависимости от своих взглядов, привносит в систему что-то новое. А догматик просто вторит чьему-то мнению, критически его не осмыслив, и следовательно, не привносит практически ничего.

Лаборатории поощряют интеллектуальное разнообразие. Лаборатория — это место интеллектуального плюрализма. Это миниатюрный рынок мнений, где сосуществует множество разнообразных взглядов. Обитатели верхних ступенек знают, что именно это качество обеспечивает сообщество богатым набором деталек головоломки, без которых не получится найти истину. В тех вопросах, где царит единодушие, члены лаборатории чувствуют необходимость проверить консенсус на прочность: защищают противоположное мнение и играют роль адвокатов дьявола. Такое вдумчивое несогласие высоко ценится, поскольку все понимают, что эволюция знаний происходит подобно эволюции жизни. Эволюция происходит только благодаря мутациям. В мире природы мутант — это биологически ненормальный организм. В лаборатории те, кто мыслит смело, неординарно, не так, как все, — интеллектуально ненормальные — считаются идейными новаторами, поставщиками мнений-мутантов.

В лаборатории уважают тех, кто сохраняет самокритичность.

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 8. Лаборатории и эхо-камеры 27

В лаборатории убежденность выражают осмотрительно и по минимуму, так как для других ее членов демонстрируемый уровень убежденности — это такой штамп, который гарантирует некоторую степень достоверности. Чем убежденнее мы что-то утверждаем, тем больше для остальных наши слова звучат так: «Это правда, и мне можно поверить на слово. Я уже проделал немалую работу и проверил эту информацию, так что можно без лишних проверок приобщать это знание к своим». Убежденность доверенных членов лаборатории дает остальным возможность получить знания обходным путем, не тратя время и силы на перепроверку информации.

Мне всегда нравилась вот эта картинка. На ней наглядно показано, что такое сила тока, напряжение и сопротивление.

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 8. Лаборатории и эхо-камеры 28

Похожим образом среди людей распространяется информация. На картинке ей соответствует сила тока. Напряжение — это убежденность, а сопротивление — скептицизм.

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 8. Лаборатории и эхо-камеры 29

В лаборатории эта система ориентирована на то, чтобы отфильтровывать чушь. В сети, где хорошо налажена передача доверия, человечек по имени Скептицизм (т. е. контролёр доверия) может доверять человечку по имени Убежденность, который может сэкономить всем много сил. Когда несомненный обитатель верхней ступеньки утверждает нечто с большой долей убежденности, это быстрее снижает умственное сопротивление слушателя.

С другой стороны, неоправданная, напускная убежденность — одно из главных табу в лаборатории. Убежденность, исходящая от проверенного источника, открывает путь к самому ценному интеллектуальному пространству человека — зоне убеждений. А когда убежденностью пользуются беспечно, она заражает эту зону ошибочными представлениями, субъективностью и неточностями — для организма-лаборатории это как токсины. Всё равно что подсыпать аллерген в еду аллергику. Так крутые ребята не делают, и лаборатория за это накажет, понизив вашу позицию в ступенчатом рейтинге и испортив репутацию, как было с мальчиком, который кричал про волка. Тот, кто попался на злоупотреблении убежденностью, теряет возможность правдоподобно выразить свое мнение о достоверности чего-либо. Теперь, когда он увеличит напряжение и выразит убежденность, слушатели будут воспринимать это с большой долей сомнения, перекроют фильтр скептицизма и почувствуют необходимость всё перепроверить. 

По тем же причинам в лаборатории высоко ценится самокритичность. Сказать «Я не знаю» — очень круто. Люди в лаборатории мыслят с верхней ступеньки и понимают, что знания даются нелегко. Они знают, что мир — это неоднозначное, чрезвычайно сложное место, поэтому никто не может знать о нем всего. Так что самокритичность расценивается как проявление честности и трезвомыслия, как знак, что вы «в теме». В лаборатории репутация самокритичного человека позволяет оказывать влияние на умы: когда такой человек все-таки решает выразить убежденность, это точно происходит неспроста, и все навостряют ушки.

В лабораториях ценятся споры. Истина — это священная ценность лаборатории, а мнения считаются не более чем кусочками головоломки, которые к ней приведут. В лаборатории все убеждения считаются промежуточными выводами, а споры не только развлечением для ума, но и полезным упражнением для всех участников, потому что добыть знания можно только через систематическую проверку гипотез. Вот почему лаборатория — это культура возражений, дискуссий и споров. Эти ценности еще сильнее приравнивают лаборатории к миниатюрным рынкам мнений, где ни одна точка зрения не воспринимается как должное. В лабораториях мнения принято критиковать, а не почитать, шпынять, а не лелеять. Но враждебность эта никогда не касается самого человека: споры могут накаляться, но никто не переходит на личности. Поскольку это обязательное условие для нахождения истины, каждый человек в лаборатории волен выражать любую точку зрения.

За ужином с супругом, в школе с одноклассниками, на собрании книжного клуба, в переписке, в бесконечных тредах на Реддите — быть гражданином этой мини-страны полезно для ума. Там можно увидеть, где в ваших знаниях есть пробелы, получить доступ к сети интеллектуального доверия, откуда поступает новая и проверенная информация, посмотреть на вопрос под разными углами, научиться эффективно оценивать мысли и утверждения других людей. Это постоянная тренировка мозга, которая держит вас в тонусе. 

Но еще важнее то, что лаборатория помогает наводить порядок у себя в голове. Неважно, насколько качественно вы мыслите, на психологическом спектре ваш интеллект всегда будет вести неравный бой с гравитацией. Неважно, как хорошо работает ваш Высокоразвитый разум, Примитивный никогда не сдастся и будет постоянно искать лазейку — больное место, эмоциональную привязанность, психологический багаж из прошлого — чтобы перехватить управление.

Никто не способен всё время мыслить как стопроцентный ученый. Чаще всего, после краткого пребывания на верхней ступеньке почерпнутые там озарения всё больше и больше начинают нам нравиться, и мы тут же срываемся на ступеньку болельщика. И это нормально. Пожалуй, это даже хорошо иногда быть чуточку самонадеянными в интеллектуальном плане. Когда мы болеем за понравившиеся мысли — новую философию, новый образ жизни или бизнес-план — мы можем по-настоящему за них приняться, освободиться от назойливого голоса Высокоразвитого разума, который твердит: «А мы хорошо подумали?».

В самой ступеньке болельщика нет ничего плохого. Особенно потому, что, подобно болельщикам на стадионе, которые осознают, что их фанатство немного легкомысленно, интеллектуальные болельщики чувствуют присутствие Высокоразвитого разума даже вопреки уверенности, которая затуманивает их взор. Плохо то, что впуская этот туман к себе голову, мы как будто закрываем глаза «еще на пять минут» после того, как отключили будильник, — это опаснее, чем кажется. Привязываясь к некоторому мнению, мы становимся на шаг ближе к тому, чтобы неосознанно угодить в Неопроверляндию, а затем и в интеллектуальные трущобы на самом дне. Мы от природы мыслим некачественно, поэтому зазнаваться не стоит.

Общество анонимных алкоголиков — это система взаимопомощи под управлением Высокоразвитого разума, где несколько людей, страдающих от зависимости (животное, внутри которого они живут, подсело на алкоголь и теперь портит им жизнь), могут собраться вместе и помочь друг другу противостоять ей. Лаборатория делает то же самое для интеллекта — это общество анонимных догматиков. 

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 8. Лаборатории и эхо-камеры 30

Его члены помогают друг другу не упасть по лестнице мышления слишком низко.

Помогает социальное давление: если мыслить с помощью Высокоразвитого разума считается крутым, люди с большей вероятностью будут мыслить именно так.

Помогает и давление интеллектуальное: если окружающие мыслят более-менее качественно и замечают, когда вы бываете субъективны, лицемерите, поддаетесь удобному мнению или избирательно проявляете эмпатию, и если культура поощряет это пресекать, вы с меньшей вероятностью продолжите себя так вести. В лаборатории слишком светло, чтобы Примитивный разум мог что-нибудь учинить и остаться незамеченным.

Если вы проводите достаточно времени в лаборатории, самокритичность и трезвый взгляд на самого себя требуются от вас в обязательном порядке. Если в ваших суждениях вас «заносит», лаборатория способна вернуть вас обратно.

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 8. Лаборатории и эхо-камеры 31

Можно проиллюстрировать посмешнее: в лаборатории люди похожи вот на эту белку, которая пытается добраться до птичьей кормушки. Культура лаборатории при этом делает так, чтобы высокомерию не за что было зацепиться.

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 8. Лаборатории и эхо-камеры 32

Эти силы складываются воедино и превращают лабораторию в огромный магнит на вершине лестницы.

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 8. Лаборатории и эхо-камеры 33

И это только те плюсы, которые лаборатория предоставляет отдельным людям. На верхних этажах башни эмерджентности группа людей становится меньше похоже на мини-страну и больше на единый организм. Здесь мы убедимся в истинной мощи лаборатории.

Как лаборатории влияют на группы людей

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 8. Лаборатории и эхо-камеры 34

Лаборатория — это великан, мыслящий с верхней ступеньки, обладатель сверхчеловеческого интеллекта. В своем лучшем проявлении это совершенный ученый. Мозг этого великана — это образуемый группой людей рынок мнений, а его нейроны — мозг каждого из участников. 

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 8. Лаборатории и эхо-камеры 35

Эта единая многоголовая мыслительная система намного превосходит отдельных ее членов в изучении нового и отделении правды от вымысла. Если разум одного человека — это инструмент для поиска истины, то разум великана-лаборатории — это целая фабрика по производству знаний.

Вместо одного контролёра внимания, ограниченного временем и масштабами своего любопытства, в лаборатории информацию впускает целая команда контролёров.

Вместо одного контролёра доверия, который изо всех сил пытается оценить корректность информации, вход к общепринятым мнениям лаборатории охраняет целый отряд контролёров. Чтобы попасть внутрь, гипотеза или единица информации должны получить допуск от каждого из них. Даже если убедительная ерунда сумеет облапошить большинство, нужно лишь, чтобы один контролёр раскрыл обман и быстро сообщил об этом всем остальным. Убеждения людей на верхних ступеньках легко опровержимы, так что некачественная информация очень быстро лишается всякой надежды на вход.

Вместо одного сборщика, который собирает гипотезы из разрозненной информации, в лаборатории не утихает гул обсуждения, сборка ведется сообща. Поскольку все в основном говорят то, что на самом деле думают, стирается граница между сборкой гипотезы и ее проверкой на рынке мнений. Когда основу интеллектуальной культуры составляют дискуссия и диалектика, новые идеи можно проверять по мере их появления в режиме реального времени, превращая поэтапную процедуру получения знаний отдельного человека в единый динамический процесс.

Лаборатория — это организм-великан, а потому прекрасный пример явления эмерджентности. Это система, которая намного больше, чем сумма ее частей.

Великан этот получает необработанную информацию и превращает ее в знания и мудрость. Его иммунная система профессионально отделяет правду от вымысла и искореняет дезинформацию и субъективность — токсины, которые угрожают процессу производства знаний.

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 8. Лаборатории и эхо-камеры 36

Одно из самых классных свойств лаборатории — это ее способность хорошо ладить с другими лабораториями и безболезненно сливаться с ними в более крупные организмы. Возьмем простой пример: две семейные пары.

Продолжим эксплуатировать Джонсонов из третьей главы и представим, что за время брака они сформировали сильную, высокоуровневую интеллектуальную культуру. Когда они вместе, они образуют крошечную лабораторию — систему из двух разумов, которая выполняет бессрочную коллективную задачу: чуть меньше ошибаться и чуть меньшее поддаваться глупости. Их мнения постоянно расходятся, но их интеллектуальные дискуссии редко перерастают в ссоры. Горячие споры перемежаются улыбками, шутками и добродушными взаимными подколами. Как и всем людям, им свойственно опускаться по лестнице, но они не дают друг другу хитрить, и оба не раз изменяли свое мнение, когда другой приводил настолько хороший аргумент, что его нельзя было опровергнуть, — интеллектуальное «предложение, от которого нельзя отказаться».

Теперь давайте представим, что как-то раз они пригласили на ужин своих соседей Смитов. 

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 8. Лаборатории и эхо-камеры 37

Смиты тоже живут в лаборатории. Очень быстро ужин превращается в содержательную беседу, полную оригинальных идей и критического мышления, поскольку они без проблем объединяют свои двухместные лаборатории в одну четырехместную. Обеденный стол становится рынком мнений на четверых, в результате удвоились знания, интеллектуальное разнообразие, число опытных контролёров и сборщиков. После ужина вечер еще долго не заканчивается, и все расходятся с ощущением, что стали немного умнее. Обе пары, разделяющие интеллектуальные ценности высшей ступеньки, в конечном итоге остались довольны, так как высокая доза критического мышления сделала ужин предельно интересным и веселым.

Дело в том, что лаборатории разобщены на микроуровне и едины на макроуровне. На микроуровне лаборатории и их участники часто друг с другом не соглашаются — в этом заключается принцип интеллектуального разнообразия.

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 8. Лаборатории и эхо-камеры 38

На макроуровне все лаборатории связаны общим набором интеллектуальных ценностей — общим пониманием, что все они в конечном итоге находятся в одной команде по поиску истины.

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 8. Лаборатории и эхо-камеры 39

Это позволяет лабораториям любых размеров объединяться так же легко, как это сделали Джонсоны и Смиты. За время ужина дуэт может стать квартетом. Шестеро друзей по колледжу могут влиться в лабораторию из 50 студентов, вступив в один из многочисленных университетских клубов Bridge USA, посвященных идеологическому разнообразию. Естественнонаучные факультеты с верхних ступенек объединяют силы, критикуя наработки друг друга.

И так дальше по башне эмерджентности: каждая лаборатория в США представляет собой крошечный кусочек большущей американской лаборатории — американского рынка мнений — маленький участок нервной ткани в коллективном мозге Соединенных Штатов. Совместными усилиями сотни тысяч лабораторий всех форм и размеров образуют тот большой и яркий шар света, который держит на своем посохе Высокоразвитый разум всей страны.

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 8. Лаборатории и эхо-камеры 40

Американский рынок мнений в свою очередь входит в самую большую из всех лабораторий — становится долей большого-пребольшого мозга всех людей, мыслящих с верхней ступеньки. Через всемирную мега-сеть лабораторий разного размера каждый отдельный человек может стать крошечным нейроном в великанском мозгу всего нашего вида.

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 8. Лаборатории и эхо-камеры 41

Так легко сливаться друг с другом лаборатории могут потому, что клеем для их скрепления служит простой набор высокоуровневых интеллектуальных ценностей, сосредоточенных вокруг общей цели — приблизиться к истине.

К тому же пришёл Томас Пейн (англо-американский писатель, философ, публицист, прозванный «крёстным отцом США» — прим. Newочём):

Наука — ни одной стране не подданная, но милостивая покровительница каждой, — великодушно распахнула двери храма, где собраться могут все. … Философ одной страны не видит врага в философе другой: он занимает свое место в храме науки и не спрашивает, кто сидит рядом с ним.

Лаборатории — это круто, потому что в них всё круто на каждом уровне эмерджентности.

Всё прекрасно на уровне отдельного человека. Ценится индивидуальность, людей уважают, а вокруг безопасное пространство, где можно делиться любыми мыслями, не опасаясь негативных последствий. Очень приятно быть гражданином этой мини-страны. Проводя время в лаборатории, вы становитесь умнее, мудрее, скромнее, адекватнее, и вас тянет по лестнице мышления вверх.

Всё прекрасно на групповом уровне. Те же самые люди, что на низком уровне эмерджентности имеют стимул сохранять полную индивидуальность, получают возможность стать клеткой в ​​более крупной, сверхинтеллектуальной системе со всеми социальными преимуществами, которые это дает.

Всё прекрасно на государственном и надгосударственном уровнях. Спасибо лабораториям за башню коллективных знаний, которую мы построили всем видом, за эволюцию психологической зрелости и за растущую ясность нашей философской мысли.

Но самое главное, лаборатории воплотили в жизнь одно из самых фундаментальных прав.

Пазл «Свобода слова»

Учитывая, что культуры-лаборатории идеально соответствуют по духу американской конституции, можно предположить, что хотя бы в США лаборатории — это норма, но не тут-то было. США были созданы, чтобы дать шанс Высокоразвитому аутсайдеру, но не для того, чтобы навязывать идеалы Высокоразвитого разума всем гражданам. Это нарушило бы основной принцип страны — свободу от авторитарного правления. Конституция предоставляет своим гражданам среду, в которой ни правительство, ни другие граждане не могут запретить человеку жить в среде под управлением Высокоразвитого разума. Но, как и в случае с властью, достатком и стремлением к счастью, Конституция предлагает только возможность жить по идеалам Просвещения, но не становится гарантом такой жизни. В США вы настолько свободны, что можете быть несвободными, если вам так хочется.

То же самое мы можем применить к миру дискурса. Реальность такова, что, хотя все американцы живут под защитой Первой поправки, немногие живут по принципу свободы слова. Разницу объясняет специалист по конституционному праву Грег Лукьянов.

Хотя концепция свободы слова и Первая поправка часто используются как синонимы, это не одно и то же. Первая поправка защищает свободу слова и свободу печати в том, что касается государственной власти и обязанностей государства. А свобода слова — это более широкое понятие, которое включает в себя дополнительные культурные ценности. Эти ценности охватывают здоровые интеллектуальные привычки: предоставлять слово другой стороне; не спешить с выводами; терпимо относиться к мнениям, которые нас оскорбляют или раздражают; верить в то, что каждый имеет право на собственное мнение; и признавать, что даже те люди, чья точка зрения нам отвратительна, могут быть (хотя бы частично) правы. В основе этих ценностей кроется эпистемическая скромность. Если по-простому, всегда нужно помнить, что мы можем ошибаться или по крайней мере всегда можем чему-то научиться, выслушав оппонента.

Как и любое преимущество состязаний в нужности, свобода слова требует участия как государства, так и культуры. Американская конституция создает всё необходимое для свободы слова, но по-настоящему осуществляться эта свобода будет только в рамках правильной культуры.

Проиллюстрируем этот принцип на футболках. Конституция не запрещает гражданам ходить в футболке в общественных местах. В принципе может существовать даже особая поправка «О футболках», которая прямо закрепляет это право за всеми гражданами (еще одно право на ношение). Но если я живу в обществе, где одно из неписаных культурных убеждений гласит, что носить футболку — зло, и любого, кто это делает, отныне будут сторониться, я ходить в футболке не буду. Конечно, в силу поправки правительство не может посадить меня за ношение футболки в тюрьму, но при этом будет разрушена вся моя социальная жизнь, что само по себе невероятно суровое наказание. В силу своей прочной связи с обществом культура на деле имеет приоритет над конституционными правами. Фактическое пользование конституционным правом возможно только в обществе, которое с Конституцией соглашается.

Аналогично, в культурах, которые налагают собственные суровые наказания за неподобающие высказывания, свобода слова, а вместе с ней и рынок мнений, практически исчезают. Вот почему лаборатории так важны. Они полностью осознают ценность свободы слова: рассматривают ее как конституционный дар и воплощают ее в жизнь. Культура-лаборатория — это второй элемент, без которого пазл «Свобода слова» не соберется.

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 8. Лаборатории и эхо-камеры 42

Если бы лаборатория была единственной интеллектуальной культурой, в человеческом мире всё могло быть проще. Но это не так, поскольку и Высокоразвитый разум не единственный человеческий разум. Либеральные понятия вроде свободы слова — полностью искусственные построения, и где бы их ни устанавливали, они всегда будут аутсайдерами, вечно превозмогающими силу тяготения человеческой природы.

Некоторым людям удается проводить большую часть времени в маленьких очагах высокоразвитых культур, сумевшим выжить в громадном океане примитивности. Но многим из нас не так повезло. Сегодня типичный человек как в США, так и во всем мире проводит свою жизнь в сообществах с традиционным, отрицательным культурным зарядом.

Эхо-камеры

Представьте, что у вас родился первый ребенок. Здорово, правда?

Каждый день вы смотрите на него и думаете: «Какой хорошенький!».

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 8. Лаборатории и эхо-камеры 43

Маленькие дети с очень большой вероятностью милейшие создания. Это одна из немногих вещей, которые у них получаются хорошо.

Но дело в том, что примерно один ребенок из пяти не справляется даже с этим. Все мы знаем пару-тройку откровенно страшненьких детей.

И я заметил забавную закономерность: когда я разговариваю с родителями страшненького ребенка, оказывается, что они даже не замечают этого факта.

Всё потому, что Примитивный разум проворачивает свой очередной трюк. Он понимает, что, не важно какой, ребенок имеет первостепенное значения для выживания генов. Поэтому необходимо сделать так, чтобы родители были им одержимы.

Предположим, ваш ребенок уродился таким:

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 8. Лаборатории и эхо-камеры 44

Вы никогда не сможете это осознать, потому что Примитивный разум быстро наполняет ваше сознание дымом заблуждения, и вы начинаете видеть то, что ему необходимо.

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 8. Лаборатории и эхо-камеры 45
Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 8. Лаборатории и эхо-камеры 46

Именно поэтому каждый родитель уверен, что его ребенок безумно хорошенький.

Теперь представим, что будет, если к вам в гости зайдут друзья.

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 8. Лаборатории и эхо-камеры 47
Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 8. Лаборатории и эхо-камеры 48
Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 8. Лаборатории и эхо-камеры 49
Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 8. Лаборатории и эхо-камеры 50
Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 8. Лаборатории и эхо-камеры 51
Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 8. Лаборатории и эхо-камеры 52

Ребенок священен для родителей — это знает каждый, кто приходит к ним в дом. Люди предпочитают плыть по течению и не разрушать иллюзию, а наоборот: подтверждать ее полностью и безоговорочно.

Когда культура считает некий объект священным, появляется негласный набор непреложных правил, диктующих, как необходимо вести себя по отношению к нему. Хвалить объект становится дико круто, а его критика приравнивается к неискупимому богохульству. Когда в культуре появляется такой неприкасаемый объект, она превращается в полную противоположность лаборатории — эхо-камеру.

Это не значит, что эхо-камерой становится вся культура целиком. По большей части она может сохранять типичные черты лаборатории и менять знак только тогда, когда речь заходит об определенных вещах. Болельщикам (реальным, не фигуральным) хороша знакома следующая ситуация:

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 8. Лаборатории и эхо-камеры 53
Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 8. Лаборатории и эхо-камеры 54
Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 8. Лаборатории и эхо-камеры 55
Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 8. Лаборатории и эхо-камеры 56
Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 8. Лаборатории и эхо-камеры 57
Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 8. Лаборатории и эхо-камеры 58
Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 8. Лаборатории и эхо-камеры 59
Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 8. Лаборатории и эхо-камеры 60

Любая семья, в которой всю жизнь болели за «Пэкерс», мгновенно превращается в эхо-камеру, как только речь заходит об американском футболе. В семье могут оживленно обсуждать любые темы, в том числе саму команду (например, «Выйдут ли „Пэкерс“ в плей-офф?»), но ответ на вопрос «За кого ты болеешь?» должен оставаться неизменным, иначе тебя посчитают предателем. «Пэкерс» в этой семье — это священное дитя, и только попробуй не назвать его хорошеньким.

По какой же причине некоторые объекты и мнения становятся священными для отдельных людей и культуры в целом?

Как мы уже говорили в предыдущих главах, это часто имеет отношение к самоидентификации. Каждый человек — это невероятно сложная, постоянно развивающаяся и уникальная личность. Для Высокоразвитого разума этого объяснения вполне достаточно. Однако Примитивный разум не в состоянии понять человеческую сложность и уникальность. Для него наше внутреннее я — чистый лист. Чтобы Примитивный разум чувствовал себя комфортно по поводу самоидентификации, ему необходимы внешние атрибуты: символы, ресурсы, профессия, фамилия, статус, религия, этническая принадлежность, политическая принадлежность, национальность, родной город, альма-матер, социальная группа, музыкальный вкус — что угодно. Главное, чтобы эта принадлежность легко и четко воспринималась его нехитрым программным обеспечением.

Примитивный разум постоянно норовит присоединить вас к какому-нибудь великану. Поэтому и для вашей самоидентификации он охотно выбирает то, что лучше всего в этом поможет. Если чем-то можно описать и вас самих, и группу, к которой вы принадлежите, Примитивный разум это не упустит.

Любовь к спорту — типичный пример, потому что выполняются все требования: про тебя всё четко ясно. К ней присоединяются и другие характеристики, например, родной город, а во время Чемпионата мира страна или даже этническая принадлежность. Она объединяет вас с другими фанатами любимой команды. Люди даже надевают форму в цветах Своих, чтобы внешне отличаться от болельщиков Чужой команды из Чужого города, разодетых в Чужие цвета.

Если бы мы не понимали, как работает Примитивный разум, то нам показалось бы странным, что группа совершенно не спортивных людей сидит перед телевизором в трениках и вопит: «Мы выиграли!», когда команда незнакомых им профессиональных спортсменов выигрывает матч, в котором они не участвовали. Однако для Примитивного разума матч и спортсмены — это всего лишь средство для осуществления важной функции, объединения с другими людьми. Примитивный разум настолько хорошо запрограммирован на это, что такая поверхностная вещь, как поддержка одной и той же команды может сделать незнакомого вам человека чуть ли не родным. Помню, во время матча «Ред Сокс» (бейсбольная команда — прим. Newочём) я обнимался с огромным страшноватым мужиком, с которым не общался ни до, ни после игры.

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 8. Лаборатории и эхо-камеры 61

Но вернемся к семье фанатов «Пэкерс». Когда сын поменял свои предпочтения и решил сообщить об этом родным, он сказал одну фразу: «Теперь я болею за „Викингс“», но его семья увидела в этом предательство чуть ли не на всех этажах башни эмерджентности.

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 8. Лаборатории и эхо-камеры 62

В глазах родных он посягнул на святое, однако в реальности он нарушил чувство единства и безопасности, которое ощущали Примитивные разумы членов его семьи. Футбольная команда стала священным объектом именно потому, что обеспечивала это единство и безопасность.

На самом деле, в эхо-камерах такого типа нет ничего плохого — как правило они никому не причиняют вреда. По сути, это форма искусственного, ролевого трибализма. Джонатан Хайдт (американский социальный психолог — прим. Newочём) отмечает, что спорт и война соотносятся так же, как порнография и секс. Спорт позволяет людям демонстрировать примитивные племенные инстинкты. Сравните: торжествующие болельщики инстинктивно выбрасывают руки вверх, как племя победишвих обезьян, а болельщики побежденной команды прикрывают голову или лицо, как племя обезьян, подвергшихся нападению. Плюс в том, что поддаться этим инстинктам можно, не участвуя в реальной войне. В глубине души болельщики знают: это всего лишь игра, — что делает такую эхо-камеру безопасной.

Однако не все эхо-камеры одинаково безобидны.

Эхо-камеры начинают представлять проблему и даже опасность, когда людям не достает трезвого взгляда на самих себя; когда священный объект становится священнее, чем благополучие людей; когда возникающий из-за него трибализм больше похож на войну, чем на спорт. Эхо-камеры этого типа мы часто видим в вопросах религии, этнической принадлежности, расы, национализма, экономики и, как мы подробно рассмотрим в следующей части, политики.

Давайте вернемся в трехмерный мир и рассмотрим их внимательнее.

Как эхо-камеры влияют на отдельного человека

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 8. Лаборатории и эхо-камеры 63

Чтобы понять механизм работы эхо-камер, вспомните, как работают лаборатории, и представьте всё с точностью до наоборот. 

Например, если лаборатория — это культура дискуссии и критического мышления, то эхо-камера — это культура согласия и подтверждения.

На это есть несколько причин.

Во-первых, коренное различие в отношении культур к мнениям. Лаборатории рассматривают людей и их точки зрения как отдельные сущности: людей нужно уважать, мнения — совсем необязательно. В эхо-камерах взгляды человека являются частью его личности, поэтому уважение к человеку напрямую зависит от уважения к его взглядам. В то время как в лаборатории люди спорят друг с другом ради интереса, не согласиться с кем-то внутри культуры, основанной на согласии, равносильно оскорблению, а разгоряченный спор о взглядах неотличим от ссоры. Для наглядности можно представить, что лаборатория рассматривает согласие и порядочность как отдельные характеристики, находящиеся на разных осях, в то время как эхо-камера размещает их на одной оси:

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 8. Лаборатории и эхо-камеры 64

Во-вторых, эхо-камеры преданы конкретным взглядам. В конституции мини-страны — лаборатории закреплена преданность мышлению определенного типа, а эхо-камера — это храм одной точки зрения, и конституция этой мини-страны сама представляет собой набор священных убеждений

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 8. Лаборатории и эхо-камеры 65

Если в лаборатории мы наблюдаем стремление к знаниям и истине, то в эхо-камере это стремление к подтверждению истории, священной для этой группы людей. 

Когда цель меняется с поиска истины на подтверждение своей точки зрения, с ног на голову переворачиваются и многие другие ценности.

Интеллектуальное разнообразие, возникающее из плюрализма лаборатории, — это главная угроза для эхо-камеры, которая подменяет эти ценности интеллектуальным единообразием консерватизма. По той же причине эхо-камеры не принимают интеллектуальных мутантов — на неудобных независимо мыслящих людей в эхо-камере смотрят косо. А те, кто подчиняется коллективному мышлению, чувствуют себя гораздо лучше.

При ранжировании своих членов по ступенчатому рейтингу эхо-камеры учитывают исключительно то, во что люди верят, а не как они к этому пришли, основывая свою оценку не на достоверности информации, а на преданности священным идеям. 

Не отстают и культурные стимулы. И рыжий, отрицательно заряженный воздух эхо-камеры, и бирюзовый, положительно заряженный в лаборатории, сулят своим членам награды в виде принятия, одобрения и уважения, а также наказания в виде критики, насмешек, осуждения и избегания. Однако критерии для их распределения совершенно противоположные.

В эхо-камере, где считается, что истина дается легко и просто, убежденность (в правильном мнении) считается признаком знания, интеллекта и высокой морали, что вознаграждается уважением и почтением. А вот самокритичность эхо-камерой презирается. Сказать «Я не знаю» всё равно что признать себя глупцом и невеждой. Если в эхо-камере у человека слишком сильно меняются взгляды, то его моментально заклеймят: мол, переобувается, пытается усидеть на двух стульях, не имеет собственного мнения.

Для группы людей священные идеи эхо-камеры — это тот же новорожденный ребенок. И нет лучшего способа выразить свою преданность группе и доказать свою интеллектуальную и моральную состоятельность, чем как можно искреннее назвать ребенка хорошеньким. Иными словами, это:

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 8. Лаборатории и эхо-камеры 66

Выражать ее можно в разных формах:

  1. говорить о том, какой ребенок хорошенький (т. е. насколько верны священные убеждения группы);
  2. говорить о том, какие страшненькие дети у соперников (т. е. насколько неправы идеологические оппоненты группы);
  3. говорить о том, как великолепна группа сама по себе;
  4. говорить о том, как ужасны группы противников.

Еще проще, это любые формы утверждений на тему: «Свои правы (просвещены, умны, благородны), а Чужие не правы (дремучи, глупы, аморальны)».

С помощью показной правильности Примитивный разум демонстрирует нашу несомненную принадлежность к числу Своих. В лаборатории убежденность передает ваше мнение о достоверности своих слов, а в эхо-камере показывает, насколько вы Свой. Ребенок не «как бы хорошенький», и не «вроде хорошенький». Он самый хорошенький на свете, точка.

Когда несколько человек в одной группе одновременно выражают приобщенность к Своим, это не только помогает каждому из них ощущать безопасность, любовь, принятие и вовлеченность. Это порождает связующую энергию, которая объединяет людей в группе. В такие моменты (а они случаются со всеми) мы купаемся в культурном поощрении, и это такое же наслаждение, как объесться Скиттлс. Типичное примитивное удовольствие.

Положительные стимулы играют важную роль в унификации точек зрения в эхо-камере. Однако, если людей склеивают общие убеждения, этого недостаточно. Поэтому с ними в комплекте всегда идут табу.

Табу существуют и в лабораториях, но, чтобы их нарушить, надо сказать что-то совсем из ряда вон выходящее. В большинстве случаев это будет выпад в сторону самого человека, а не его мнения, — злобные расистские шуточки, попытки унизить, удары ниже пояса. Для человека, уважаемого во всех других отношениях, единственный способ отхватить только лишь за выражение своего мнения — это высказать настолько бестолковую мысль, что остальные люди сильно засомневаются в его умственных способностях.

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 8. Лаборатории и эхо-камеры 67

Чрезмерное применение табу губительно для свободы слова. Поэтому в тех культурах, где она особенно ценится, табу используются умеренно. В лаборатории это позволяет кривой высказываний свободно сойтись с массивом мыслей (это понятия из пятой главы — прим. Newочём)

А жизнь в эхо-камере больше похожа на страну Гипотетику. 

Тамошний диктатор, король Усач, провозгласил себя священным младенцем страны. Он нажал на кнопку «Выключить звук» и заглушил почти все настроения. Говорить можно только одно: до чего же он хорошенький. 

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 8. Лаборатории и эхо-камеры 68

В странах наподобие США от применения физических наказаний эхо-камеры удерживает принцип предупреждения вреда. Поэтому звук там выключают с помощью табу.

Для эхо-камеры табу — это аналог электрозабора цензуры. Это своеобразная полиция, которая наказывает провинившихся с помощью социальных штрафов (понижает в статусе или портит репутацию), социального лишения свободы (делает нерукопожатным) и даже социальной казни (навсегда исключает из числа Своих). Критикуя оппонента и его точку зрения в эхо-камере, можно сколько угодно переходить на личности и ничего не стесняться: сыпать оскорблениями, унизительно подкалывать и задевать за живое. Всё это не только не запрещается, но и становится признаком интеллектуального и морального превосходства. Но стоит только пойти против священных убеждений — и вот ты уже богохульничаешь в месте отправления культа, и тебя тут же шарахает током. 

В лаборатории рынок мнений, где опасности подвержены взгляды, а не люди, обладает особым сопротивлением, которое поднимает наверх истину и здравомыслие и двигает все сообщество вместе с каждым его членом к интеллектуальному и моральному росту. В эхо-камере минное поле из табу делает ее безопасным и защищенным местом для всех мнений, которые подтверждают священные убеждения, но очень опасным для мнений (и людей), которые с ними не согласны. Сопротивление этого типа имеет обратный эффект, препятствует развитию новых идей и интеллектуальных новшеств, подавляет личностный рост сообщества и его членов.

Разумеется, оба подхода абсолютно оправданы, если учитывать цели каждой из культур. Обитатели верхних ступенек хотят, чтобы их восприятие реальности большее соответствовало реальности фактической, поэтому они обращаются к сопротивлению продуктивного типа. Обитатели низших хотят, чтобы их восприятие реальности оставалось неизменным. Для них безопасность заключается не в том, чтобы безопасно высказывать определенные мнения, а в том, чтобы не слышать каких-то других, и поэтому лаборатория для них очень опасна. Вот они и прибегают к сопротивлению репрессивного типа. 

Либеральные демократии создавались как островки свободы слова в мире цензуры. Островки, на которых Высокоразвитые разумы могли бы объединиться и образовать собой высокоразвитых великанов, огражденных от запугиваний со стороны Примитивных разумов. 

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 8. Лаборатории и эхо-камеры 69

Из этого принципа, воспользовавшись всеми преимуществами, которые предоставляют либеральные конституции, и появились лаборатории. Однако Примитивным разумам у нас в головах это всё невдомек. Автоматизированная прошивка не в состоянии здраво оценить настоящее и понять его либеральные ценности. В какой бы стране они ни находились, они хотят делать то, на что запрограммированы, — как в допотопные времена меряться силами путем объединения в примитивных великанов. 

И надо сказать, что какими бы простачками и дурачками они ни были, Примитивные разумы могут быть крайне изобретательны. Об этом говорил Джефф Голдблюм (в фильме «Парк Юрского периода» — прим. Newочём): 

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 8. Лаборатории и эхо-камеры 70
Жизнь всегда выкрутится.

Можно наложить на Примитивные разумы сколько угодно ограничений, всё равно кто-нибудь из них додумается, как объединиться с другими и начать меряться силами. В стране типа США это можно сделать благодаря эхо-камерам. Эхо-камера — это мини-диктатура, а именно культурная диктатура, где можно устраивать состязания в силе в условиях либеральной демократии. Внутри страны со свободой слова появляется зона без свободы слова. 

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 8. Лаборатории и эхо-камеры 71

Такая мини-диктатура оказывает на ее обитателей эффект, обратный тому, который оказывает лаборатория. Если лаборатория — это общество анонимных догматиков, то эхо-камера — это рассадник догматизма. 

Вот несколько причин, почему рассадник догматизма — отстой.

В эхо-камере мы становимся примитивнее. Находясь в среде, затянутой дымом примитивности, Примитивный разум получает огромное преимущество в битве за наше сознание. Люди в эхо-камере непрерывно вырабатывают что-то наподобие феромонов, как волки в стае. Это и выбор слов, и показная правильность, и разделение на Своих и Чужих, и черно-белый взгляд на мир. Теперь это не просто тип мышления, свойственный одному из разумов, — воздух словно наполняется газом, который разжигает наше примитивное пламя. С помощью трибалистического языка Примитивные разумы как бы сообщают друг другу: «За дело, братцы! Собьемся в стаю и пойдем воевать!». Наш Высокоразвитый разум уже и так сражается в неравном бою за адекватность, но пытаться укротить Примитивного соседа в такой среде всё равно, что отговаривать акулу от охоты, когда вокруг нее повсюду манящий запах крови.

В эхо-камере мы становимся высокомерны. Вдобавок к тому, что эхо-камера в целом тянет нашу психику вниз, она еще и напрямую снижает наш интеллект. Когда все вокруг свято верят, что самокритичность — для слабовольных, а убежденность — признак большого ума и высокой морали, это в любом случае на вас скажется. Даже в культуре-лаборатории, где самокритичность считается самой важной интеллектуальной ценностью, нам очень сложно быть по-настоящему самокритичными. А когда социальное давление начинает действовать в обратном направлении, и самокритичность становится постыдной, шансов просто ноль.

При этом сила наших убеждений возрастает. В лаборатории нам постоянно напоминают, что противоположные мнения имеют право на существование, что у каждого мнения могут быть недостатки, что все мы склонны к предвзятости и что наш мир до безобразия сложный. Это будто струя свежего воздуха, которая рассеивает дым заблуждений. В эхо-камере все эти напоминания отфильтровываются, и дым сгущается всё сильнее. Обитатели эхо-камеры склонны к упрощенному восприятию мира и завышенной оценке собственного интеллекта. Когда все вокруг разделяют наши заблуждения, коллективный дым усиливает их еще больше, благодаря чему убежденность разрастается до смехотворных масштабов. 

Вместо того, чтобы поддерживать баланс между знаниями и убежденностью, эхо-камера притягивает нас в зону высокомерия. 

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 8. Лаборатории и эхо-камеры 72

Поэтому те, кто проводят в эхо-камере слишком много времени, становятся интеллектуальным противоречием: выражают взгляды, которые остро ощущают, но основания для этого имеют слабые. 

В эхо-камере мы становимся интеллектуально беспомощны. Тем, кто хочет научиться мыслить качественнее, в эхо-камере придется туго: шквальный огонь из бесконечных подтверждений одних и тех же мыслей вместе с запретом на любые возражения и открытое обсуждение неприкосновенных тем вытесняют все самые важные инструменты для приобретения знаний. Это та среда, где: а) люди уверены, что получать знания очень просто; б) достоверность не самый весомый критерий для информации, которая подтверждает догматические устои; в) подлинно новые гипотезы практически не выдвигаются; и г) проверка существующих предположений или новой подтверждающей информации с помощью возражений и критики не поощряется культурой. Складываем всё это вместе и получаем среду навязанного невежества. Можно ли реально чему-нибудь научиться в такой среде? Конечно, нет. 

А когда мы пребываем в невежестве слишком долго, нам не только не хватает знаний, притупляется само умение учиться. Способность к обучению — это такой же навык, как и все остальные, он требует практики. Без нее атрофируется способность к критическому мышлению. Люди, окружающие себя культурами-лабораториями, постоянно тренируются отстаивать свои мнения и проверять на прочность чужие. Из-за отсутствия возражений в эхо-камере мы остаемся простыми любителями, которых до смерти пугает перспектива переместиться в среду, где с тобой могут поспорить. 

В эхо-камере мы ведем себя по-свински. Как только Примитивный разум захватывает контроль над вашим сердцем, он начинает повышать и понижать вашу способность к эмпатии так, как ему вздумается. Противостоять этому гораздо сложнее, находясь в среде, которая полностью изолирована от оклеветанной группы, и в которой все разговоры об этих людях сводятся к мифам и стереотипам, а ненависть к тому, кого положено ненавидеть, — неотъемлемая черта порядочного человека. Когда мы начинаем верить, что люди за пределами эхо-камеры недостойны с нами разговаривать, очень легко забыть, что они такие же полноценные настоящие личности, как и мы.

Эхо-камера подчиняет нас себе. Те, кому удается сохранить трезвый взгляд на самого себя, чтобы попытаться стать лучше, сталкиваются с социальным аспектом культуры эхо-камерного типа. Если вы попытаетесь выйти за рамки группового мышления, эхо-камера расправится с вашим социальным статусом, привлекательностью и авторитетом. Друзья начнут говорить у вас за спиной. Семья будет сокрушаться, как вы изменились. Коллеги перестанут приглашать вас пропустить с ними по стаканчику. Догматики, что вас окружают, выстроили свою самоидентификацию, чувство стабильности и самооценку вокруг заблуждений своей эхо-камеры, и будут подсознательно воспринимать ваши попытки стать лучше как личную угрозу. А из-за дефицита осознанности в эхо-камере все искренне будут считать вас мудаком. 

Всё это говорит нам о том, что эхо-камеры — это большой и толстый магнит, который валяется у подножия лестницы мышления.

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 8. Лаборатории и эхо-камеры 73

Если притяжение лаборатории делает нас умнее, мудрее и самокритичнее, магнит эхо-камеры делает нас невежественными, высокомерными, неадекватными, бесчувственными бездарями. Жизнь в условиях эхо-камеры сладка как Скиттлс… и так же вредна для нас. 

Поднимаясь вверх на лифте эмерджентности из мира отдельных особей в мир великанов, мы вспоминаем, почему эхо-камеры вообще существуют.

Как эхо-камеры влияют на группы

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 8. Лаборатории и эхо-камеры 74

Если культура-лаборатория — это вот такой великан: 

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 8. Лаборатории и эхо-камеры 75

то эхо-камера это скорее великан традиционного типа: 

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 8. Лаборатории и эхо-камеры 76

Если увидеть в эхо-камерах не совокупность людей, а примитивного человеческого великана, участника состязаний в силе, то и ее странные особенности сразу становятся логичнее. Точно так же логичнее становится поведение отдельных муравьев, когда мы уменьшаем масштаб и наблюдаем за работой колонии в целом. Взглянув на вышеупомянутые качества эхо-камеры с точки зрения организма-великана, мы увидим их в новом свете.

Чтобы выжить, великан должен быть хорошо склеен, а эхо-камеру склеивает общий набор убеждений. Лаборатория черпает силу из своего интеллектуального разнообразия, а эхо-камера процветает благодаря интеллектуальной унификации:

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 8. Лаборатории и эхо-камеры 77

Разноцветная мозговая сеть лаборатории — это рынок мнений, который функционирует как супермозг, гигантская, сверхразумная мыслительная машина. А сеть эхо-камеры вовсе не гигантский мозг. Это однотонная сеть передачи согласия — блок взломанных мозгов, накрепко склеенных общими убеждениями с целью создать численное превосходство.

Для великана, склеенного общими убеждениями, их подтверждение похоже на прием пищи: великан полагается на постоянно поступающий поток подтверждений как на средство к существованию и поддержанию сил. Таким образом, эхо-камеры — это фабрики по производству подтверждения.

Коллективные контролёры внимания прочесывают мир в поисках ярко-красных вишенок — информации, которая поддержит центральные убеждения великана. Всё это поможет продвигать манифест: «Свои правы (просвещены, умны, благородны), а Чужие не правы (дремучи, глупы, аморальны)». Стандарты для подтверждения невысоки: это могут быть случаи из жизни, выборочная статистика, громкие аргументы, вырванные из контекста цитаты, — да что угодно. Неважно, правдива информация или она просто сойдет за подтверждение за пределами эхо-камеры: большинство людей внутри уже и так в это верят, им нужен лишь стабильный поток подтверждений, чтобы моральный дух оставался на высоком уровне, а клей держал максимально сильно. 

В эхо-камере большую роль играет социальное давление, оно работает на выполнение основной задачи. Подтверждение социально поощряется, потому система кровообращения великана — коммуникационная сеть — в конечном итоге наполняется самыми спелыми вишенками. Когда находятся новые самородки информации, подтверждающей догму, они распространяются по организму со скоростью лесного пожара. Фабрика по производству подтверждения еще и мастерски приукрашивает недозревшие вишенки, чтобы те выглядели аппетитнее. Как в игре «испорченный телефон», случай одного человека может быстро превратиться в неоспоримый факт о мире, который воспринимается участниками как дополнительное научное доказательство того, насколько священный ребенок пухленький и миленький. Это тоже своего рода рынок, который продвигает наилучшие (как реальные, так и выдуманные) аргументы в пользу нужного мнения прямиком в зону убеждений обитателей эхо-камеры, так как на нижних ступеньках контролёры доверия обычно сразу же предоставляют свободный вход дружественной, подтверждающей информации.

Если лаборатория — это совершенный ученый, то эхо-камера — это закоренелый фанатик. И как большинство фанатиков, эхо-камера полагается не просто на веру, а на тотальную убежденность. Убежденность для эхо-камеры не просто характерная черта, это жизненная основа великана. 

Но сила, что держится на убежденности, хрупка и уязвима. Очень часто убежденность многих участников эхо-камеры полностью зависит от их веры в убежденность других участников, которые в свою очередь тоже зависят от чьей-то убежденности. Похоже на финансовую пирамиду. В реальности догма эхо-камеры вовсе не хорошенький малыш, и вся страстная убежденность ее обитателей основана на полном отсутствии сомнения и дискуссии. Для великана, который в своем выживании полностью полагается на убежденность, любое сомнение будет смертельным.

В лаборатории люди знают, что поток информации, который проникает в систему, будет полон токсинов: обмана, дезинформации, субъективности, липовых соцопросов и исследований, черрипикинга, вводящей в заблуждение статистики и т. д. И для того, чтобы знания были здоровыми, потребуется сильная иммунная система. Их иммунная система — это рынок мнений с присущей ему культурой возражения и опровержения. Информация и гипотезы, которым удастся преодолеть сопротивление рынка, скорее всего не будут токсичны, а регулярный пересмотр принятых лабораторией допущений помогает искоренить токсины, которым каким-то образом удалось проскользнуть. 

Эхо-камера работает по обратному принципу. То, что токсично в лаборатории, — субъективность и ошибочные интерпретации — в эхо-камере служит иммунной системой. Иммунитет лаборатории — сомнение и возражение — для эхо-камеры токсичен. Иммунная система одной культуры состоит из того, против чего создана иммунная система другой. 

Для эхо-камерного великана сомнение подобно смертельному вирусу, который грозит проникнуть в организм, прижиться и распространиться. Поэтому его иммунитет — это многослойная система фильтров, оставляющая на это мало шансов. Чтобы успешно сгенерировать сомнение в нейронах эхо-камеры, возражение должно для начала пройти фильтр, который отберет из него самые спелые вишенки. Затем выжить в фильтре, который умеет неправильно интерпретировать, искажать и переиначивать неудобную информацию (а если не получится, дискредитировать источник). Возражению, которому удастся зайти так далеко, необходимо придумать способ распространиться в сети, участников которой наказывают за его повторение. Наконец, если какой-нибудь разгромной статистике, изобличительной новости или аргументированной оппозиционной статье чудом удастся достучаться до сознания обитателей эхо-камеры, в игру вступает последняя линия защиты — самообман. Большинство членов эхо-камеры мыслит с нижних ступенек, а это значит, что их не переубедить. Они исполняют у себя в головах законы эхо-камеры, а их когнитивные ошибки обеспечивают окончательную блокаду.

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 8. Лаборатории и эхо-камеры 78

Но даже при наличии непробиваемой иммунной системы, способной предотвратить вторжение вирусов сомнения, эхо-камера уязвима изнутри. Генри Луис Менкен (американский журналист, эссеист, сатирик, работал в первой половине 20 века — прим. Newочём) сказал: «Самый опасный человек для любого правительства — это человек, способный думать самостоятельно, не обращая внимания на преобладающие суеверия и табу». То же касается и эхо-камер. Помимо большого числа адвокатов и фанатиков, которые верят в каждый компонент догмы, в любой эхо-камере есть люди, которые на самом деле в нее не верят. Прямо как люди, которые навещают молодых родителей, но не считают их ребенка хорошеньким. Для эхо-камеры это самые опасные враги, потому что они Свои, им можно доверять, а значит, возражение из их уст может обойти иммунную систему и вызвать пагубный когнитивный диссонанс у других членов. Если возражение, пришедшее извне, угрожает посеять в теле великана вирус сомнения, то возражение, зародившееся внутри, может перерасти в раковую опухоль. Вот почему в эхо-камере не просто некруто высказывать непопулярные взгляды, это самое настоящее табу. Рак нужно задушить как можно раньше.

Усиленный информационный контроль такого типа свойственен тем, кто не дружит с реальностью, когда идеологическая чистота — жизненно необходимое требование.

Когда мы наблюдаем за тем, как великаны взаимодействуют с другими великанами, мы видим самое главное различие между лабораторией и эхо-камерой. Как мы уже говорили, лаборатории идей легко объединяются с другими лабораториями, потому что, несмотря на то, что их точки зрения разобщены на микроуровне, на макроуровне они объединены общими ценностями, такими как истина и корректность. Эхо-камеры, как и ожидалось, полная их противоположность: они объединены в своих взглядах на микроуровне и отделены от других сообществ, которые не согласны с их точкой зрения, на макроуровне. 

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 8. Лаборатории и эхо-камеры 79

Так как эхо-камеры строятся на согласии, они могут объединяться только с сообществами-единомышленниками.

Возьмем, к примеру, семейную пару Миллеров. 

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 8. Лаборатории и эхо-камеры 80

Миллеры — эхо-камерная пара. Еще на стадии знакомства и он, и она оценивали потенциальных партнеров по схожести взглядов, а их эмоциональная близость основана на том, насколько они друг с другом соглашаются. К настоящему времени у них накопился уже длинный список разных мнений, которые, будучи высказанными, приведут к большой ссоре. В социальной жизни они применяют тот же принцип — ищут друзей-единомышленников и считают тех, кто с ними не согласен, мудаками и идиотами.

Конечно, всех людей связывают друг с другом общие взгляды, но для Миллеров других вариантов просто не существует. Когда к ним на ужин приходят новые потенциальные друзья, чем чаще за столом приходят к согласию, особенно по темам, которые Миллеры считают наиболее священными (политика и воспитание детей), тем больше им понравятся гости и тем охотнее они будут поддерживать с ними отношения. Посиделки у них дома по ощущениям сильно отличаются от ужина у Джонсонов. 

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 8. Лаборатории и эхо-камеры 81

Для эхо-камерных пар не составляет труда крепко всё склеивать. Но по мере того как эхо-камеры увеличиваются в размерах, становится всё труднее удерживать их общими взглядами. Поэтому обычно связующие убеждения оттачиваются и упрощаются до некоего общего знаменателя, под которым могут подписаться все члены группы. Таким образом, лаборатории по мере роста становятся всё умнее и внимательнее, а эхо-камеры становятся всё глупее и увереннее в себе.

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 8. Лаборатории и эхо-камеры 82

Помните во второй главе был комикс по мотивам поговорки «Я враг родному брату; с родным братом мы враги двоюродным; а вместе с ними — враги чужакам»? Ненависть или страх перед общим врагом — противостоящими группами или взглядами — часто и становятся тем общим знаменателем, объединяющим крупные эхо-камеры. Без сильного контраста с внешними Чужими эхо-камера непременно сама расколется на враждующие группировки Своих и Чужих. Поэтому эхо-камеры обычно не объединяются вплоть до общенационального или общевидового уровня, как это делают лаборатории. Они растут до тех пор, пока не окажутся в стабильной ситуации двух конкурентов (самые очевидные примеры — это политические партии и экономические парадигмы). Поскольку не имеющие друг с другом ничего общего эхо-камеры объединяются на основе страха и ненависти, их растущие коалиции будут становиться еще более дремучими, злыми и страшными. 

Ранее я говорил, что лаборатории — это круто, потому что в них всё круто на всех уровнях эмерджентности. А эхо-камеры — отстой, потому что в них на всех уровнях всё отстойно.

На уровне отдельного человека они подавляют свободу слова с помощью минного поля из табу, препятствуют обучению и личностному росту, способствуют необоснованному высокомерию. Как мини-страны, они больше похожи на традиционную диктатуру, чем на конституционную демократию, и тянут своих граждан вниз по психологическому спектру.

На групповом уровне эхо-камеры больше, чем сумма своих частей только в плане грубой силы. Интеллектуально эхо-камерный великан с меньшей вероятностью доберется до истины, чем один независимо мыслящий человек.

На государственном и надгосударственном уровнях мы можем поблагодарить коалиции эхо-камер за всё веселье мировой истории: войны, репрессии, дискриминацию и геноцид. Благодаря великолепной общевидовой лаборатории случился прогресс. Из-за великанских эхо-камер прогресс не случился раньше.

Все мы сейчас живем по крайней мере в двух-трех эхо-камерах. Чтобы обнаружить эхо-камеры в своей жизни, вспомните все социальные группы, в которые входите, и спросите себя: «Нет ли поблизости священного ребенка? Существуют ли мнения, за которые последует социальное наказание?».

А есть и еще один способ.

Лакмусовая бумажка для мудака

Я давний фанат Рэндела Манро и его восхитительного сайта xkcd. Но не могу не придраться к одному из его комиксов: 

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 8. Лаборатории и эхо-камеры 83

Этим комиксом Рэндел пытается образумить людей, чье право на свободу слова якобы нарушили. И комикс прекрасно доносит эту мысль. Я вижу проблему в том, что он не учитывает разницу между двумя видами интеллектуальных культур, о которых мы говорили, и поэтому служит идеальным оправданием для обеих: и для лаборатории, и для эхо-камеры.

Мне кажется, ключевое слово здесь «мудак». Обе интеллектуальные культуры согласны с комиксом, но при этом имеют совершенно разные определения для этого понятия. 

В лаборатории мудаком считают того, кто «во время спора нападает на людей, а не на мнения», «выражает убежденность, хоть и не разбирается в теме» или «никогда не признает, что неправ». Они изгоняют из клуба тех, кто превращает спор в ссору и мешает всем остальным прийти к истине.

В эхо-камерах мудак тот, кто «не согласен с тем, во что верят остальные», «придерживается взглядов, которые мы считаем оскорбительными», «критикует сообщество или защищает конкурентов». «Указывая на дверь» всем, кто отказывается говорить, что ребенок хорошенький, они очищают свое сообщество от возражений и обеспечивают интеллектуальную чистоту.

Это комикс о нетерпимости, но главный вопрос, который он оставляет открытым: нетерпимости к чему? Размышляя о своем (или вашей группы) отношении к кому-то, подумайте о критериях нетерпимости. Задайте себе вопрос: кого именно считают мудаком?

Либеральная демократия: сосуществование культур

Эта серия постов посвящена психологии и социологии. Чтобы понять, что происходит в мире вокруг, нужно учитывать и то, и другое. Если мы посмотрим на человечество в 3D, мы увидим, что в действительности обе науки изучают одну и ту же человеческую систему, просто с разных этажей башни эмерджентности.

Лаборатории и эхо-камеры показывают нам, что битва между Высокоразвитым и Примитивным разумами происходит не только у нас в голове — она бушует по всей башне, затрагивает и психологию, и социологию. Битва идет в трех измерениях. 

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 8. Лаборатории и эхо-камеры 84

Эта битва — первопричина всего, что случилось за человеческую историю, и всего, что происходит в нашем мире сегодня. Она также помогает понять, почему отцы-основатели США создали страну именно такой. 

Главная инновация в таком государстве, как США, состоит не в том, чтобы принуждать всех к высокоразвитой культуре и свободе слова, а в том, чтобы позволить людям и их объединениям спокойно быть теми, кем они хотят быть. Важно то, что вступление в любое сообщество и культуру, включая мини-диктатуры, должно быть полностью добровольным. Если всё, на что способны фанатики, — это вышвырнуть вас из своего круга общения, «указать на дверь», в либеральной демократии люди с верхних ступенек вольны сказать «До свидания!» и направиться куда им угодно. Это секретный соус либеральной демократии. 

В таких государствах, как США, лаборатории и эхо-камеры сосуществуют. Эхо-камеры может и замедляют прогресс государства, но они не могут насильно захватить всю систему, как они это делают во время состязаний в силе. Нравится им это или нет (чаще всего нет), при либеральной демократии, имея достаточно упорства,  лаборатории могут медленно но верно продолжать направлять страну в сторону прогресса. 

По крайней мере так было задумано изначально. Не забывайте слова мудрого человека, Джеффа Голдблюма: «Жизнь всегда выкрутится». Либеральные демократии хорошо сдерживают мощь Примитивного разума и даже используют его силу как двигатель прогресса. Но подобно животному в клетке, Примитивный разум жаждет вернуться в свою естественную среду обитания — состязания в силе. И даже самые лучшие системы имеют недостатки.

Сегодня, глядя на Штаты и другие страны, меня пугает, что в хаосе быстрого развития технологий и СМИ наши худшие качества могут незаметно вырываться на свободу. В следующей части мы задержим дыхание и нырнем в любимую тему каждого — поговорим о политике. И если мы сможем взглянуть на мир вокруг в 3D, мы запросто сможем понять, что происходит на самом деле.

Глава 9: Мир диснеевской политики

По материалам Wait But Why

Переводили: Екатерина Егина, Светлана Писковатскова, Аполлинария Белкина, Эвелина Пак, Вера Баскова и Анастасия Загайнова.

Редактировал Александр Иванков