Однажды декабрьским вечером в нашу дверь позвонили. Со смерти мужа тогда прошло еще совсем мало времени, и ко мне часто заходили внезапные гости. Порой кто-то из них приносил ужин, часто заливаясь слезами. Однако, когда мой сынишка открыл дверь, на пороге никого не было.

На дверном коврике лежала треугольная коробка. Это был сборный пряничный домик. Он был перевязан широкой серебряной лентой, а сверху лежала записка со словами: «На первый день Рождества».

И больше ничего.

Сэм умер осенью. Суицид. У него были проблемы на работе, как и у большинства людей; хронические боли в спине, которые мучили его еще с подросткового возраста; трудности с деньгами, как и у многих родителей с маленькими детьми, ипотека и собака. Я не ожидала, что он лишит себя жизни в тот ясный октябрьский день в Лос-Анджелесе, оставив меня вдовой с двумя мальчиками шести и восьми лет.

Мы с детьми пережили мрачный Хэллоуин, бар-мицву племянника и наш первый без папы День благодарения. Я уже плохо помню, как всё прошло, но на столе стояли традиционные для праздника блюда и что-то из кубинской и еврейский кухни. День благодарения объединял традиции наших с мужем семей. Его — еврейскую, мою — христианскую. 

Но больше всего я страшилась Рождества. Какой декабрь без моего мужа? Я не стала включать праздничные песни или доставать рождественские украшения. Бывали дни, когда проводив Дэнни и Джейсона в школу, мне хотелось заползти обратно в кровать и не вылезать из нее, пока дети не вернутся с уроков. Я считала день удачным, если удавалось что-то поделать по дому или вовремя покормить пса.

Следующим вечером в дверь опять позвонили. Второй подарок. Две кружки со снеговиками, в каждой из них пакетик со смесью для горячего шоколада. Всё перевязано той же серебряной лентой, сверху — белая записка со словами: «На второй день Рождества».

Мы не слышали ни звука машины, ни шагов, ни сдавленного смеха. Не видели, чтобы кто-то убегал от двери. Никого и ничего.

Мне безумно хотелось сделать Рождество для мальчиков волшебным, но подарить им то единственное, что они хотели, было не в моих силах, так что я сосредоточилась на игрушках. Если о чем-то и молилась тогда, то о видеоигре Wii — редкой и очень популярной в 2007 году. Моей маме, благодаря упорству и удаче, удалось ее отыскать.

Мама же и развесила над нашим камином рождественские носки. Так и не решив, что делать с носком Сэма, она положила его в коробку, словно надеясь, что мы забудем, что Сэма больше нет, если и его носка не будет видно.

Я вынула носок из коробки и повесила над камином к остальным.

На третий вечер я включила на крыльце свет, а в гостиной его выключила, чтобы увидеть, кто же нам оставляет подарки. Мы с мальчиками сели на диван и стали ждать. За окном стемнело, дети заскучали, а потом проголодались.

Я пошла на кухню, чтобы приготовить ужин. Когда раздался звонок, Дэнни и Джейсон бросились к двери, но, распахнув ее, нашли на крыльце лишь три карамельных трости. Та же серебряная лента. Та же записка. Те же слова, написанные черным фломастером: «На третий день Рождества».

Прилежный эльф доставил подарки и на четвертый день, когда нас не было дома. Кажется, мы сидели у психолога, нас у него тогда часто видели. Мы ходили и на индивидуальные, и на семейные сессии. Приехав домой, мы обнаружили четыре небольших елочных игрушки, украшенных серебяной лентой. Та же квадратная записка. Фломастер в этот раз был другого цвета, а почерк напоминал детский.

Мне вдруг пришло в голову, что нечто подобное могла затеять моя подруга Карен, так что позже в разговоре с ней я упомянула нашего Тайного Санту. Но Карен настаивала, что тут не причем.

«Нет, правда, — сказал она, — мне бы хотелось, чтобы это была я!»

К тому же ее дети были примерно того же возраста, что и мои, и я сомневалась, что они бы сумели сохранить всё в секрете. Но кто же тогда?

Следующие вечера мои мальчики провели затаившись около входной двери, но наш благодетель неизменно выбирал момент, когда они отлучались, чтобы оставить подарок.

Когда я была беременна первым, Сэм хотел знать, кто у нас будет — мальчик или девочка. Его бы обрадовал любой исход, но хотелось быть готовым. Мы, молодые родители, наивно думали тогда, что к детям, уходу за ними и их воспитанию можно подготовиться заранее.

Двумя годами позже, когда на подходе был уже второй ребенок, Сэм вновь озадачился вопросом пола, но к тому времени мне больше не хотелось узнавать ответ. В день, когда мне делали УЗИ, ноги малыша были скрещены, определить пол врач не смог, так что я пошла вразвалочку домой с надежно спрятанным в животе ребенком. На новый сеанс УЗИ записываться не стала. Малыш всё равно раскрыл бы тайну в свое время.

Горе тоже покрывает себя тайной, вот только ты не знаешь, когда разрешишься от бремени. Я не знала, почему Сэм покончил с собой, что стало для него неподъемным грузом, как он так глубоко погрузился в пучины отчаяния. Я не знала, что упустила, где недоглядела, могла ли остановить его, как мы с детьми должны были жить без него. В какой-то момент мне пришлось бы смириться с тем, что я не узнаю ответы на эти вопросы. Так я и поступила.

Но что-то я всё же знала. В самые мрачные дни горя кто-то осветил наш путь и пообещал: «Вы не одни. Вас любят».

Всю следующую неделю нам каждый вечер оставляли подарки. Они всегда были простыми — шесть яблок, семь мандаринов, восемь упаковок жвачки. Всё было неизменно обернуто в серебряную ленту, а рядом лежала записка со словами, выведенными детским почерком.

Может быть, подарки договорилось оставлять несколько человек, или же то были старания друга-выдумщика. Я не знала и больше не хотела знать. Мне нравилось эта тайна. Я стала по вечерам загонять мальчиков на кухню, подкупала их десертами или обещанием прочитать перед сном на одну главу повести «Удивительное путешествие кролика Эдварда» больше, чтобы анонимный Санта оставался анонимным. Я поставила себе цель — защитить его щедрый поступок.

Странное было чувство — одну часть тебя гложет горе и тьма, а другую тянет к свету и надежде. Чувствуешь себя опустошенным и одиноким, но в то же время тебя словно обнимают, поддерживают. 

Наконец наступил канун Рождества. Когда родился Иисус, царила кромешная тьма, ужасающая и несправедливая. Нельзя было представить, что новорожденная надежда что-то изменит. Но именно так и произошло.

После одиннадцати дней подарков мы не знали, чего ждать на двенадцатый вечер. Я была уверена, что нам что-то да оставят под дверью, но понравится ли подарок моим мальчикам, оправдает ли их ожидания? Или мои? Дети всё гадали, что же ждет их дома. Шоколад? Коробка печенья?

За два месяца до этого меня встретила около дома пара полицейских со священником — они пришли сообщить о смерти моего мужа. Было сложно подавить тот старый приступ паники, когда я свернула с улицы к моему дому, не зная, что нас ожидает на крыльце.

Подъезжая к дому я, сама того не осознавая, часто задерживала дыхание. Той ночью я услышала, как выдохнула, и почувствовала знакомое напряжение в щеках, когда из глаз потекли слезы.

Нам словно подарили целые сани подарков.

Мальчики вылезли из машины и побежали ко крыльцу. Там они обнаружили 12 искусно упакованных подарков — четыре для Дэнни, четыре для Джейсона и четыре для меня. Целая радуга упаковок и лент, несколько разных почерков на записках. Игрушки, игры, лакомства и бейсболка моего любимого нежно-голубого оттенка. На белой бумаге было написано: «С Рождеством!»

Прошло 15 лет. Тем маленьким мальчикам теперь уже больше 20 лет, они приезжают домой на праздники. Я повторно вышла замуж и сыновей у меня уже не двое, а четверо — и все взрослые. На какие-то из терзавших меня вопросов я нашла ответы, но так до сих пор и не знаю, кто подарил нам те 12 дней надежды посреди сезона горя.

И я рада, что не знаю. Даже в то Рождество тайна скоро стала моей любимой частью происходящего. Загадочный свет, указывавший нам дорогу из тьмы. Не чудо. Не волшебство. Просто щедрая, бескорыстная, человеческая любовь.

По материалам The New York Times
Автор: Шарлотта Майя

Переводила Елизавета Яковлева
Редактировала Анастасия Железнякова