В 1668 году Эдмунд Уоллер написал о бумаге вот такие строки:

Fair hand that can on virgin Paper write,
Yet from the stain of Ink preserve it white,
Whose travel o’re that Silver Field does show
Like track of Leveretts in morning snow.

Чистая рука по целомудренной Бумаге заскользит,
Еще чью белизну чернила не пятнают.
И путь руки по этим серебра полям
Напомнит след зайчонка по утреннему снегу.

Бумага в стихотворении Уоллера излучает белизну и рискует «запятнаться» чернилами. Она податливый и молчаливый предмет, которому суждено стать основой для работы пишущей руки. ‎В «Письмах семейства Пастон», известном архиве семейной корреспонденции, который охватывает переписку с 15-го по 17-е столетие, похожим образом отмечается изысканное качество бумаги. Так, в 1451 году супруга сэра Джона Пастона с восхищением и восторгом называет бумагу «лакомством». Спустя немногим более десятилетия, в 1469 году, сам Пастон тоже подчеркивает высокую ценность бумаги, описывая процесс письма как «свидетельства на [белоснежных] бумажных листах». А еще раньше, в «Легенде о хороших женщинах», (написана в конце 14 века) Джеффри Чосер упоминает белые листы бумаги среди прочих изысканных предметов, таких как золото и утонченная вышивка, когда описывает чистокровного скакуна, на котором едет Дидона.

В 1665 году Роберт Гук, английский энциклопедист и пионер в использовании микроскопов, писал в своей «Микрографии» о том, что увидел, изучив бумагу. По его словам, бумага имеет «шершавую поверхность», которая «выглядит, по меньшей мере, такой же неровной, как необработанный кусок грубой ткани» с отпечатками, «подобными грязным шлепкам известки на тусклом или шероховатом поле». Такая неприглядность бумаги под микроскопом сильно противоречит вышеупомянутым описаниям, которые изображают ее как «девственно чистую». Слова Гука не противоречат реальности и отражают сложный труд, скрытый за отпечатанной поверхностью книжного листа.

Бумага может казаться простым предметом. Однако ее история говорит об обратном. Она прошла путь от рваных клочков до чистых и ценных белоснежных писчих листов. Бумагу могли производить только из тех материалов, которые были в обороте среди разных общественных страт. Она не просто бланк или листок, терпеливо ожидающий руку писателя, перо и чернила, но свидетельство из мира свалок, ветоши и бродячих рабочих. 

Между 15-м и началом 19-го столетия производство бумаги, в процессе которого обрывки лохмотьев соединялись с водой, изменилось несильно. Вплоть до появления заводов по производству бумаги скрип тележек и грохот механических дробилок знаменовали собой начало рабочего дня. Сборщики ветоши (чаще всего женщины) начинали работу с поиска обрывков и лохмотьев, а потом сортировали их по качеству и крепкости: в одну кучу складывалась холстина для производства белой бумаги, в другую — ветошь худшего качества для коричневой бумаги. Если работницы плохо справлялись со своим трудом, то оставались без жалованья и принимались заново перебирать груду выбракованной холстины в поисках подходящих лоскутов. Часто это были лохмотья старой одежды или простыней, которые использовались в качестве домашних тряпок или во время менструаций. Когда они переставали быть годными даже на это, их сдавали в бумажные цеха или бродячим сборщицам ветоши. Подобная работа была малопривлекательной, учитывая, что остатки и обрезки ткани поступали откуда угодно. Один источник так описывает воз с ветошью: «он был перегружен компостом… [и] испещрен блевотиной». Слабые, растянутые и потрепанные волокна старых и изодранных лохмотьев ткани были идеальным материалом для изготовления бумаги, поскольку отлично подходили для грубого производственного процесса.

Отсортированные лоскуты замачивались в воде на шесть недель. В таком состоянии куча изношенной ткани быстро распадалась и разлагалась. Один источник 19-го века описывает, как на последних стадиях на образовавшейся смеси «возникает белый налет, схожий с тем, что можно увидеть на навозе…[тогда как] со временем значительная часть волокон ткани [должна была] сократиться и спрессоваться». В дальнейшем эта неприглядная смесь помещалась под механический пресс, который был оснащен заостренными гвоздями для удаления оставшихся волокон. Итоговый сгусток, известный как «макулатура», основательно промывали (эту работу также выполняли женщины из социальных низов), чтобы отбелить и очистить от загрязнений и микробов, а затем отправляли обратно в чан и нагревали в печи.

Затем рабочий (по-английски он назывался vatman — прим.Newочём) погружал прямоугольную деревянную рамку с сеткой из металлической проволоки в полученную субстанцию и, используя узкий деревянный разграничитель на раме, собирал все спрессованные листы. Поскольку металлическая сетка отпечатывалась на подобной бумаге, хозяева цехов обязывали рабочих проверять форму не реже двадцати раз в день. После того, как рамка наполнялась полученной смесью, ее относили валяльщику, который сцеживал воду и высушивал мокрую бумагу на влажном шерстяном сукне. Когда сырые листы накапливались в большую груду, валяльщик сооружал из них так называемый «столб» — стопку, которая обычно насчитывала 144 отдельных листа или шесть блоков по 24 листа. Листы в «столбе» были еще влажными, но не сморщенными, и перемежались слоями сукна. Такая стопка помещалась под мощный пресс, который выдавливал из нее столько воды, сколько мог.

Затем полученные листы развешивались на чердаке для просушки. Когда бумага высыхала, она была готова к «форматированию», что включало нанесение защитного слоя, который делал ее более пригодной для письма, — благодаря нему бумага меньше впитывала чернила. Для такого слоя использовали желатин из вареной «кожи маленьких животных, таких как зайцы, кролики или угри». Эта эмульсия заполняла поры бумаги и тем самым предотвращала растекание чернильных пятен, что улучшало качество готового продукта. В завершение бумага «шлифовалась» или отглаживалась с помощью камня, на который нужно было давить с определенной силой. Этой работой опять же очень часто занимались именно женщины. И, хотя владельцы бумажных цехов предпочитали нанимать «ответственных взрослых», а не «деревенскую голытьбу, необразованную и неопытную» (как написал в 18 веке ученый и писатель Жером Лаланд в своем справочнике), подручную работу часто выполняли дети, поскольку их труд был дешевым, а порой и бесплатным.

Производство бумаги было неприятной и тяжелой работой, тогда как продолжительность рабочего дня определялась не часами, а запланированным на сутки количеством стопок нужного типа бумаги. Работа прекращалась только тогда, когда дневная квота была выполнена, даже если на дворе стояла уже глубокая ночь. Суровая реальность бумажного производства, которое включало целый перечень манипуляций с лохмотьями и обрывками ветоши, сильно контрастирует с восхитительной белоснежной чистотой бумажного листа. Когда понимаешь, каким образом, из какого материала и кем он был произведен, то смотришь на него уже совсем иначе. Пока исследователи откапывают в тексте самые разные художественные смыслы и исторические свидетельства, стоит посмотреть на историю бумаги, которая порой немного отличается от написанного на поверхности листа.

По материалам History Today
Автор: Мэделин Киллаки, доктор-исследователь при Университете Бангора

Переводил: Фёдор Каузов
Редактировали: Юлия Мухтасимова, Екатерина Кузнецова