Как говорил Цицерон, хочешь испортить шутку — объясни ее. Вопреки его предостережению в этой статье я все же попытаюсь объяснить, что было смешным для древних римлян. Чем их юмор был похож на наш, а чем, наоборот, отличался? Я ознакомился с большим количеством сохранившихся данных о римской комедии. Еще ее называют «комедией (греческих) плащей» — это латинские комедийные истории с греческими сценариями и костюмами, написанные Плавтом и Теренцием в 3-м и 2-м столетии до н.э. Я нашел ряд моментов, которые бы вполне соответствовали и современным представлениям о хорошем чувстве юмора.

Структура большинства нынешних шуток очень сильно напоминает их прародителей. А во многих современных комедиях персонажи удивительно схожи с архетипами комедий древности. Но существует и то, что в наше время сочли бы неприемлемым. Шутки о сексуальном насилии над женщинами, о котором хоть и говорили с долей покаяния, но так же считали, что вступление в брак полностью меняет и оправдывает ситуацию. Неправдивые и грубые сексистские стереотипы о женщинах совершенно не осуждались. А каламбуры вызвали настоящий хохот.

Поэтому, чтобы нагляднее описать то неотесанное искусство из глубокой древности, приведу вам четыре наиболее распространенных способа, к которым прибегали римские комедиографы, чтобы рассмешить публику:

1. Архетипы

Типичные персонажи римских комедий — самонадеянный, но неумелый солдат, подхалим (или светский прихлебатель), подлая сводница, хитрый раб, занудный старый скряга, похотливый старик и молодой любовник. У этих архетипов богатая история как в греческой комедийной драме, так и в традиционных формах развлечений на Апеннинском полуострове. Некоторые типажи дожили и до наших дней, особенно самонадеянный дурак, нахлебник, хитрый плут и ворчливый старик.

Хвастливые солдаты проявляются как в «Хвастливом воине» Плавта (примерно 206 год до н.э.), так и в «Евнухе» Теренция (161 год до н.э.). Персонаж Плавта, Пиргополиник («Победитель градов и башен») уверяет, что спас Марса, бога войны, от внука Нептуна (которого на классической плавтовской тарабарщине зовут Бомбомахид Клитоместоридисархид — «Шумный-задира-славный-советник-никудышного-правителя-сынок»). Об этом подвиге нам повествует прихлебатель Пиргополиника, Артотрог («Хлебогрыз»), и это, конечно, полная чушь. Среди современных комедий можно найти похожего персонажа, например Джея из «Переростков».

Имена Пиргополиника и его врага идеально соответсвуют их характерам. Подобные «говорящие» имена были популярным приемом в римском и греческом юморе. Этот ход своими корнями уходит в 5-е столетие до н.э., к Аристофану и даже «Одиссее» Гомера: женихов, которые пользуются отсутствием Одиссея, зовут АнтинОй («Капризный ум») и Эвримах («Широко борющийся»). В отличие от Теренция, Плавт повсеместно использует этот прием, и такие яркие окказионализмы явно пользовались успехом среди публики. Главные герои современных комедий подобных имен обычно не имеют: это чересчур пошло и гротескно, и заставляет воспринимать персонажа лишь через призму одной его отличительной черты. Однако иногда такое используют для эпизодических персонажей или для подчеркивания нелепости. В «Гриффинах» появляется «Джеймс Нижзубов III», американец-аристократ с громадной, выпирающей нижней челюстью, из-за чего его речь ужасно невнятная и совершенно неразборчивая, а также «Зануда Киллингтон», душный викторианец, пытающийся подражать Линкольну.

Высмеивание льстецов было также популярно в древнем юморе, как и в наши дни. В «Евнухе» персонаж Теренция, Фрасон («Дерзкий»), рассказывает старые известные шутки, выдавая их за свои. Его елейный подхалим Гнафон («Развивающий челюсти») все равно льстиво смеется над его шутками (в точности как сообщение «ахахаха», которое каждый из нас неоднократно отправлял с каменным лицом в ответ на несмешной мем). Такие подлизы были типичными персонажами греческих (а впоследствии и римских) комедий, начиная с 4 века до н.э. Постоянный голод вынуждал их клянчить еду у тех, от кого они зависели, и превращать подхалимаж в профессию. Чрезмерная лесть надменным идиотам прекрасно сохранилась до наших дней, например, в отношениях Майкла Скотта и Дуайта Шрута из «Офиса», а также генерала Мелчетта и капитана Дарлинга в «Черной Гадюке».

Лжецы, пожалуй, больше всего удавались Плавту, и он оставил потомкам целый полк хитрецов и интриганов. Многие из его персонажей плели интриги, чтобы добиться своего, или просто ради развлечения: Меркурий («Амфитрион»), Либан и Леонид («Ослы»), Хрисал («Вакхиды»), Клеострата («Касина»), Палинур и Куркулион («Куркулион»), Эпидик («Эпидик»), Палестрион («Хвастливый воин»), Транион («Привидение»), Токсил («Перс»), Псевдол («Псевдол»), Фронесия («Грубиян»). Они-то и привносят большую часть юмора в комедии, а их поступки и подставы актуальны до сих пор: например, Джим из «Офиса», который помимо этого соответствует еще и архетипу молодого влюбленного римлянина.

2. Сетап… панчлайн

Структура множества шуток Теренция и Плавта удивительно похожа на современный юмор. В завязке (сетапе) создается абсурдная или напряженная ситуация, а в кульминации (панчлайне) происходит что-то смешное или неожиданное, что вызывает реакцию зрителей. Например, монолог Кэтрин Райан о том, как одна знакомая женщина, мать семерых детей с мужем, переживающим кризис среднего возраста, и помешанного на веломарафонах, постоянно сует нос в жизнь Кэтрин и считает, что та несчастна, т.к. не замужем. Классический элемент произведений Плавта — шутки-сравнения в стиле «мой отец — муха». В его комедии Mercator («Купец», одно из ранних произведений) молодой и влюбленный Харин хочет сохранить свой роман с рабыней Пасикомпсой в тайне от похотливого отца, Демифона, который заприметил Пасикомпсу в порту и навязчиво пытается с ней познакомиться. Харин обращается к зрителям: «Мой отец что муха, укрыть от него ничего невозможно» (musca est meus pater: nil clam illum potest haberi, строка 381).

Похожим образом в «Евнухе» Фрасон рассказывает, как спровадил юношу, что флиртовал с девушкой, которую Фрасон привел на пир. Он смеется: «И я ему, значит, говорю: „Дичины захотелось,  заяц?“» (lepus tute es, pulpamentum quaeris?, строка 426). Довольно завуалированно, не так ли? Но в своем комментарии на эту комедию критик 4-го века, Элий Донат, дает объяснение. Он говорит, что заяц считался деликатесом, а значит, Фрасон по сути говорит: «На мою диковинку можешь не зариться, ты сам для кого-то лакомый кусочек». Взрыв смеха, может, и не вызовет, но под шаблон «Сетап → Панчлайн» подходит.

3. Играть, играть и еще раз играть

Для того чтобы понять, что смешило римлян больше всего, необходимо найти наиболее популярную структуру построения римская комедии. И это оказалась «игровая» модель построения. Сегодня это ключевой принцип многих современных школ импровизационного юмора. Лондонский театр импровизации «The Free Association» (одна из главных школ импровизации в городе), определяет этот принцип как «повторяющийся комический мотив». Сперва актеры идут по заготовленному сценарию, пока не появляется так называемая «зацепка»: кто-то говорит что-то нелепое, что вызывает приступ смеха в зале или появляется потенциал для дальнейшего развития шутки. Другие актеры могут развить действие дальше, просто спросив: «Что, прости?». «Зацепка» становится отличительной чертой, которая раздражает или сбивает с толку других героев либо используется для того, чтобы подкалывать самого персонажа. Идеальным примером будет скетч Кигана Кея и Джордана Пила «Учитель на замену». В нем самоуверенный и чересчур сдержанный учитель на замену, мистер Гарви, не в состоянии произнести ни одного имени из журнала, и все сильнее злился, когда каждый ученик вежливо его поправлял.

Наиболее известный пример использования Плавтом «игровой» структуры — фраза «идёт» в его комедии Rudens («Канат», строки 1212-27). Демонес, хозяин дома, встречает снаружи Трахалиона, модого раба Плесидиппа. Демонес дает Трахалиону несколько поручений, на каждое из которых Трахалион отвечает licet («идёт»). А после шутка переворачивается, и теперь уже Трахалион дает Демонесу поручения, и на каждое Демонес отвечает licet. Мы видим, как такое количество повторов раздражает Демонеса, и после того, как Трахалион уходит, он взывает к Геркулесу, чтобы тот проклял Трахалиона (используя выдуманное слово infelicet, которое можно перевести как нечто вроде «Да будь он проклят!», строка 1225) за то, что постоянно повторяет licet. Игра в данном случае — не комические повторы, а реакция на них Демонеса: он выходит из себя все больше и больше. Каламбур в слове infelicet сложно передать на другом языке, но принцип игры очевиден. Простые повторы в этом случае — «зацепка» для персонажа Трахалиона: позже, в строках 1269-79, он проворачивает тот же трюк со словом censeo (обычно переводится «думаю», но в контексте сцены имеет значение «ладно», «идёт»).

4. Мега-метатеатр

Плавт проявляет свои метакомедийные способности куда чаще и открытее, чем Теренций, но римляне явно любили ломать «четвертую стену» в театре, круша нереалистичность театрального представления ее открытым обсуждением. Как плавтовские комедии, так и произведения Теренция включают в себя прологи, в которых к зрителям со сцены актеры обращаются напрямую, словно ведущие шоу. Но и в самих произведениях Плавта персонажи также говорят о том, что они делают, в такой манере, будто они пишут пьесу или участвуют в ней. В знаменитом монологе, главный герой комедии Pseudolus («Лжец», 191 год до н.э.) сравнивает получение денег для своего хозяина Калидора с литературными изысканиями: «Так поэт берет таблички и не знает сам, что будет в них; писать, найдет, однако же, и сделает правдоподобной собственную выдумку» (строки 402-4).

Вполне вероятно, что сам Плавт играл некоторые свои метатеатральные роли. Вопрос о том, почему Плавт так часто обращался к метатеатру, довольно сложен, но его популярность среди римской публики могла могла быть связана с разнообразием жанра «комедии плащей». Громадное влияние на работы Плавта оказали ателланы, итальянские короткие фарсовые представления. Они часто представляли собой полную импровизацию с едва намеченным сюжетом. Форма драматического искусства, которая так тесно связана с настоящим, по сути намеренно строится на искусственности происходящего. Так и есть по сей день. По моему опыту, самые смешные моменты возникают, когда актеры погружаются в созданный ими комический мир, но при этом (прекрасно) осознают, что они только играют. Из-за этого часто возникает ситуация, которая носит название «corpsing» — когxда сами актеры сами не могут удержаться от смеха. Посмотрите, например, вот эту сцену из «Миддлдитч и Шварц», серии стендап-шоу на Netflix:

Метатеатр сегодня настолько же прибылен, как и в древние времена. Есть целый ряд современных комедий, использующих этот прием, которые были высоко оценены критиками: «Сообщество», «Дрянь», «Рик и Морти», «Студия 30», «Офис» и все выступления Mischief Theatre. Но это только одна сторона мира комедий. Сюжеты, которые не идут против собственной искусственности, не менее популярны: «Позвоните моему менеджеру», «Бруклин 9-9», «Атланта», «Стас все сдаст», «Гуща событий» / «Вице-президент».

Явное, но важное отличие древней комедии от современной в том, что сегодня мы слишком избалованы широким выбором. Мы можем смотреть фильмы, сериалы, ситкомы, радио-ситкомы, ток-шоу, сольные концерты, импровизацию в прямом эфире или в записи, комедийные пьесы, стендапы, скетчи и клоунаду. Форматов и жанров очень много, и далеко не все они обязаны подчеркивать свою искусственность (как это обычно происходит во время живых выступлений).

Мы обсудили только некоторые примеры приемов, которые использовали Плавт и Теренций, чтобы рассмешить аудиторию. Мне кажется, что римляне смеялись над вещами, которые мы и сегодня находим забавными, но некоторые также хихикали над тем, что нам покажется вовсе не смешным. Важно понимать, что производство и финансирование пьес и комедий осуществлялось по большей части политической элитой, в которую в те времена входили исключительно мужчины. Неудивительно, что тогда с такой легкостью шутили на темы, которые сейчас осуждаются: мужское доминирование, объективация женщин, грубые расовые стереотипы и т.д.

Но есть и точки соприкосновения, как в структуре шуток, так и в популярных тропах. Римские комедии часто высмеивают глупых, злых, богатых стариков, которые слишком серьезно к себе относятся. Этот троп был невероятно популярен среди римской публики, которая была очень разношерстной. Это увеличивало шансы охватить и понравится представителям разных слоев общества, будь то старый богач, смеющийся над свой карикатурой, или молодой раб, на глазах которого устоявшийся социальный строй переворачивают с ног на голову.

Зрители могли очень сильно различаться между собой в социальном и финансовом планах, по полу, возрасту и даже наличию свободы и прав. Все они приходили на фестивали, ludi, которые были частью празднеств, и где давались представления. Истории о глупых и злых стариках помогли Теренцию и Плавту завоевать любовь зрителей. У нас этот сюжет тоже популярен. Вспомните Пирса Хоторна, которого в комедийном сериале «Сообщество» играл Чеви Чейз. В большинстве эпизодов его откровенно высмеивали. 

Цитируя «Забавную историю, случившуюся по дороге на форум» Стивена Сондхайма (1962), римская комедия добавила новых красок старым ситуациям. Сегодня они показались бы консервативными, избитыми и — что уж говорить — устаревшими. Сегодня существует куда больше поводов создавать комедии, которые затрагивают широкий спектр социальных, политических и культурных вопросов. Мир стал больше, и, соответственно, увеличилось и количество сегментов потребителей контента. Но у древнего и современного юмора есть поразительные сходства, как на лингвистическом уровне, так и на уровне персонажей, несмотря на разницу предпочтений и социального статуса зрителей.

По материалам Antigone
Автор: Орландо Гиббс — кандидат философских наук Тринити-колледжа (Кембридж), изучающий римскую комедию, автор комментариев к Mostellaria Плавта («Привидение»). 

Переводил: Артем Белов
Редактировала: Александра Листьева, Анастасия Ананьина