Среднее время прочтения — 23 мин.

Поздний вечер 16 августа 1971 года. Двадцатидвухлетний Дуглас Корпи, худой, невысокого роста выпускник университета Беркли с космами тусклых растрепанных волос заперт в темной камере подвала на факультете психологии в Стэнфордском университете. На нем только легкая белая роба с номером 8612. Он кричит во весь голос.

«Бога ради, я же весь горю! — надрывается он, яростно колотя в дверь. — Вы что, не понимаете? Я хочу выйти! Здесь так хреново! Еще одну ночь я не переживу! Не могу так больше!»

Этот крик отчаяния — решающий момент в одном из самых известных психологических исследований всех времен. Неважно, узнали вы о знаменитом тюремном эксперименте на вводном занятии по психологии или просто впитали эту информацию из культурного фона — в общих чертах эта история вам наверняка известна.

Молодой преподаватель психологии из Стэнфорда Филип Зимбардо устроил в подвале Джордан-холла искусственную тюрьму и поместил туда девятерых «заключенных» и девятерых «надзирателей». Участников — мужчин студенческого возраста — набрали по объявлению в газете. Роли распределялись случайно. За участие ежедневно выплачивалась щедрая сумма. В «руководящий состав» тюрьмы вошли сам экспериментатор и несколько его студентов.

Предполагалось, что исследование продлится две недели, однако пробыв шесть дней в «Стэнфордской окружной тюрьме» и увидев условия, в которых пребывают участники, девушка Зимбардо убедила ученого свернуть эксперимент. С тех пор рассказ о взбесившихся надзирателях и до смерти напуганных заключенных, у которых по очереди сдавали нервы, начал расходиться по всему миру. Он превратился в культурный феномен, по мотивам которого пишут книги, снимают документальные и художественные фильмы, он даже фигурировал в эпизоде сериала «Вероника Марс».

Стэнфордский тюремный эксперимент часто вспоминают, когда хотят показать, что наше поведение сильно зависит от социальных ролей и ситуаций, в которых мы оказываемся. Однако его глубинный и куда более тревожный вывод заключается в том, что в каждом из нас есть садистские наклонности, которые только и ждут повода вырваться наружу. На этот эксперимент ссылались при попытке объяснить массовое убийство в Сонгми в годы войны во Вьетнаме, геноцид армян и ужасы Холокоста. Дуглас Корпи, которого за какие-то 36 часов довели до нервного срыва товарищи по эксперименту, стал ярчайшим символом тех страданий, которым человек неосознанно подвергает ближнего своего.

Только есть одна неувязка: Корпи симулировал.

«Любой врач поймет, что я притворялся, — утверждает молодой человек. Прошлым летом он, впервые за многие годы, дал первое развернутое интервью. — Послушайте запись, там все очевидно. Я не такой уж хороший актер. Я, конечно, неплохо справляюсь, но это скорее истерика, чем психоз».

Сейчас Корпи сам работает судебным психологом. Он рассказал мне, что все эмоциональные реакции во время эксперимента действительно были вызваны страхом, но пугала его не жестокость надзирателей — он боялся провалить экзамены в магистратуру.

«Я думал, что смогу спокойно готовиться к тестам GRE, поэтому и взялся», — объясняет Корпи. От результатов этих тестов зависело поступление, а экзамен начинался сразу же после окончания исследования. Эксперимент стартовал, и он попросил взять учебники. Сотрудники тюрьмы отказали. На следующий день Корпи попросил снова. Результат тот же. В этот момент Корпи решил, что «затея потеряла всякий смысл». Сначала молодой человек попытался симулировать боль в животе. Это не сработало, и он решил изобразить нервный срыв. Ни о какой психологической травме речи не идет. Напротив, ему даже понравилось недолгое пребывание в тюрьме (за исключением стычки с надзирателями из-за якобы незаправленной кровати).

«[В первый день] и правда было весело, — вспоминает Корпи. — И бунтовать было прикольно. Нас даже не наказали. Мы знали, что [надзиратели] не могут нам ничего сделать, им нельзя нас бить. Они такие же студенты, так что мы были в полной безопасности. Мы просто делали свое дело. Если послушать запись, в моем голосе можно услышать: „Какая классная работа. Знай себе орешь, вопишь, бьешься в истерике, ведешь себя как заключенный“. Я работал добросовестно. Было здорово».

Но как бы сильно не хотелось, права покинуть эксперимент у него не было — это пугало сильнее всего.

«Я был в полнейшем шоке. То, что меня посадили в полицейскую машину и одели в тюремную робу, — это еще ничего. Но когда мне сказали, что нельзя уйти, — это уже совсем другой уровень. В тот момент я просто опешил».

Другой заключенный, Ричард Якко, тоже вспоминает, что был поражен, когда на второй день эксперимента ему сказали, что уйти невозможно. Заключенного Клэя Рамзи ситуация потрясла настолько, что он даже начал голодовку. «Я начал относиться к эксперименту как к заключению в настоящей тюрьме, — рассказывает он, — ведь [для того, чтобы выбраться,] нужно было заставить надзирателей сомневаться в правомочности их действий».

В мае этого года я говорил с Зимбардо о заявлениях Корпи и Якко, и он поначалу отрицал, что участники не имели права уйти.

«Вранье, — утверждал ученый. — Это все неправда».

Однако теперь вопрос не только в том, кто прав, Зимбардо или участники. В апреле французский академик и режиссер Тибо Лётексье опубликовал работу Histoire d’un Mensonge («История лжи»), чтобы показать эксперимент с кардинально другой точки зрения. В ее основе — недавно опубликованные документы из архивов Зимбардо, которые хранились в Стэнфордском университете.

После того, как ученый заявил, что обвинения Корпи и Якко безосновательны, я зачитал расшифровку записи его разговора с помощниками на третий день эксперимента: «Произошел интересный случай: вчера пришли двое ребят, сказали, что хотят уйти, и я ответил: „Нельзя“. Уйти можно только при двух условиях: если необходима медицинская или психиатрическая помощь… Кажется, они и правда поверили, что уйти не получится».

«Что ж, ладно…», — поправился Зимбардо и признал, что в бланке информированного согласия, который подписывали испытуемые, была четко указана стоп-фраза: «Я покидаю эксперимент». Только после такой формулировки последовало бы освобождение.

«Никто эту фразу не произнес, — уверял Зимбардо. — Говорили: „Я хочу выйти. Мне нужен доктор. Я хочу к маме“ и т.д. и т.п. А всего-то и нужно было сказать: „Я покидаю эксперимент“».

Однако в бланках согласия, которые можно посмотреть на сайте Зимбардо, фраза «Я покидаю эксперимент» не упоминается.

В стандартной интерпретации результатов эксперимента эмоциональные реакции заключенных считаются доказательством того, насколько сильно влияет жестокость надзирателей. То, что оказаться за решеткой, — само по себе шок, показалось ученому слишком простым и не самым прорывным объяснением. К тому же у организатора могли появиться проблемы с законом, если бы заключенные предприняли какие-то действия. Корпи признался мне: величайшим сожалением в его жизни стало то, что он так и не подал на Зимбардо в суд.

«Почему мы не выдвинули обвинение в незаконном заключении под стражу? — вопрошал Корпи во время интервью. — Мне стыдно! Мы должны были что-нибудь сделать!»

По словам Джеймса Кахана, бывшего заместителя окружного прокурора Санта-Клара (округа, в котором находится Стэнфордский университет), заявление Корпи скорее всего рассмотрели бы: после просьбы покинуть эксперимент он провел в камере около шести часов. Это подпадало под статью о неправомерном заключении под стражу по законам Калифорнии.

«Если человек говорит: „Я больше не хочу. Мне нужно выйти отсюда“, — поясняет Кахан, — а затем его запирают в комнате, и в какой-то момент на просьбу выпустить его, ведь он нанятый работник, он получает отказ, это выходит за пределы информированного согласия и переходит в нарушение уголовного кодекса».

Зимбардо начинает рассказ о Стэнфордском тюремном эксперименте с 15 августа 1971 года, когда надзиратели начали мучить прибывших в «Стэнфордскую окружную тюрьму» заключенных. Все выглядит так, будто они ожесточились сами по себе, но честнее было бы начать повествование на день раньше, с ознакомительной лекции для надзирателей. С ними общались скорее как с соавторами эксперимента, а не его участниками. Зимбардо ясно дал понять, что их задача — вызвать у заключенных чувство бессилия и страха.

«Избивать или пытать их мы не можем, — говорил Зимбардо в записи, которая была опубликована спустя 15 лет после эксперимента, — зато можем заставить их тосковать, вызвать чувство безысходности. В какой-то степени даже страх… У нас есть полный контроль над ситуацией. У них — ничего».

Большая часть встречи прошла под руководством студента Дэвида Яффе, которого назначили «старшим надзирателем». Его вклад в эксперимент долгое время недооценивали. За три месяца до этого Яффе с сокурсниками фактически и придумали тюремный эксперимент, выполняя задание профессора Зимбардо. Кого-то из своих соседей по комнате Яффе сделал заключенными, а кого-то — надзирателями, и придумал 15 суровых тюремных правил. Среди них: «Заключенные должны обращаться друг к другу по номеру», «Заключенные никогда не должны говорить о том, что это эксперимент» и «Отказ от выполнения правил ведет к наказанию».

Зимбардо так заинтересовался результатами студенческого эксперимента, что решил провести его самостоятельно, сделав наблюдение более долгим, а распределение ролей надзирателей и заключенных — случайным. Поскольку ученый никогда не видел настоящей тюрьмы, атмосферу создавали по проведенному Яффе исследованию тюрем и по кошмарным воспоминаниям Карло Прескотта, условно-досрочно освобожденного из тюрьмы Сан-Квентин. Его Зимбардо, по наводке Яффе, пригласил в качестве консультанта. Сам Яффе при подготовке эксперимента получил необычайную свободу.

«Доктор Зимбардо считал, что самой сложной проблемой будет заставить надзирателей вести себя соответствующим образом, — писал Яффе после эксперимента. — Мне предлагалось выработать тактику их поведения, поскольку я уже имел подобный садистский опыт…» Хотя Зимбардо часто говорил, что надзиратели сами выработали правила поведения, на самом деле большую часть из них Яффе взял из своего задания и изложил на ознакомительной встрече в субботу. Он также подкидывал надзирателям идеи издевательств. В частности, предложил заставить их вытаскивать колючки из брошенных в сорняки грязных одеял.

Как только эксперимент начался, Яффе делал замечания надзирателям, действующим недостаточно жестко, и тем самым способствовал развитию того патологического поведения, которое, как позднее будет утверждать Зимбардо, возникло само собой.

«Нужно, чтобы все надзиратели уяснили: вести себя нужно как можно жестче, — сказал Яффе одному из них (8:35 на записи). — Мы надеемся, что это исследование станет серьезным толчком для тюремной реформы… Мы будем общаться с прессой и скажем: „Полюбуйтесь, что творится на самом деле…“ В общем, ведите себя как настоящие свиньи».

Большинство надзирателей были неубедительны и даже выполняли небольшие просьбы заключенных, а вот Дэйв Эшельман задачу понял хорошо. Заключенные даже прозвали его Джоном Уэйном за изобретательную жестокость и южный акцент. Но Эшельман, изучавший актерское мастерство, признавал, что его акцент был таким же поддельным, как и нервный срыв Корпи. Он просто хотел помочь эксперименту — так он мне сказал в интервью.

«Я воспринимал это как упражнение в импровизации, — вспоминает Эшельман. — Я считал, что в своих действиях следую ожиданиям организаторов и что стану лучшим, если сделаю своего персонажа таким мерзким. В южных штатах я никогда не был, акценту научился по фильму „Хладнокровный Люк“».

Эшельман сожалел о том, как жестоко обращался с заключенными, добавив, что порой в этом ему помогало то, что он сам недавно прошел через унизительные ритуалы, которым старшие студенты подвергают новичков в студенческих братствах. «Я переборщил», — признает он. Но Зимбардо и другие исследователи, по всей видимости, одобряли его действия. По окончании эксперимента Зимбардо отметил его заслуги и поблагодарил.

«Я шел как-то по коридору, — вспоминает Эшельман, — а он остановил меня и сказал, что я отлично справляюсь. Я правда думал, что делаю что-то хорошее, способствую пониманию человеческой природы».

В 2001 году психологи Алекс Хаслам и Стивен Райхер попытались воспроизвести Стэнфордский тюремный эксперимент. По их словам, лидер, уверяющий других, что они действуют во имя высшей цели (например, научного прогресса или тюремной реформы), — это ключевой фактор, побуждающий людей совершать зверства. Нас учили, что надзиратели издевались над заключенными, потому что были наделены властью, но Хаслам и Райхер утверждают, что чем больше надзиратели чувствовали себя экспериментаторами (а это всячески поощрялось Яффе и Зимбардо), тем более жестокими становились.

В значительной мере это относится к Эшельману, который во время отбора участников написал у себя в анкете: «В глубине души я ученый». Яффе выразился не менее красноречиво: «Меня поражает та легкость, с которой я могу „выключить“ отзывчивость и заботу о других ради „благого дела“».

Зимбардо c самого начала хотел, чтобы его эксперимент получил широкое освещение в СМИ. Он дал разрешение на съемку постановочных арестов телеканалу KRON и по ходу эксперимента отправлял журналистам пресс-релизы. Однако события в его импровизированной тюрьме привлекли гораздо больше внимания, чем ученый мог себе вообразить.

Двадцать первого августа, на следующий день после преждевременного завершения эксперимента, Джордж Джексон, участник радикального движения за права чернокожих, а также автор нашумевшей книги Soledad Brother, предпринял попытку побега из тюрьмы Сан-Квентин (в часе езды к северу от Стэнфордского университета), в результате которой погибли трое надзирателей и трое заключенных (в их числе был сам Джексон). KRON тут же организовал телевизионные дебаты между Зимбардо и помощником начальника тюрьмы.

Еще через три недели заключенные исправительного учреждения «Аттика» в штате Нью-Йорк (преимущественно афроамериканцы) взяли в заложники персонал (полностью состоящий из белых) и потребовали улучшения условий содержания. Губернатор Нельсон Рокфеллер приказал взять здание штурмом: с вертолетов сбросили баллоны со слезоточивым газом, после чего сотни полицейских и надзирателей открыли огонь вслепую, убивая без разбора и бунтовщиков, и заложников.

В то время массовые убийства в заголовках американских газет еще не стали привычным делом, и бунт шокировал количеством жертв: согласно заключению Особой комиссии штата Нью-Йорк по делу тюрьмы «Аттика», такого Америка не видела со времен Гражданской войны. Страна искала объяснение произошедшему, и эксперимент Зимбардо как будто бы предоставил его, поставив тюремщиков и преступников на одну моральную планку: и те и другие в равной степени представлялись жертвами атмосферы, возникающей в местах заключения. Хотя на самом деле почти все убийства были на совести надзирателей и командного состава.

Рассказ Зимбардо о том, как надзиратели вышли из-под контроля, а заключенные жили в страхе, широкая общественность услышала из 20-минутной передачи, вышедшей в прайм-тайм на канале NBC. Ричард Якко рассказал журналисту канала, что заключенным запретили покидать эксперимент. Однако он не смог подтвердить, что испытуемые естественным образом вжились в роль беспомощных арестантов, и его интервью вырезали из передачи (запись сохранилась здесь).

В 1973 году в статье для New York Times Зимбардо недвусмысленно заявил, что у Корпи действительно случился нервный срыв. К середине 1980 годов тот уже давно дал понять, что притворялся, но Зимбардо по-прежнему хотел упомянуть об этом инциденте. Он попросил бывшего участника эксперимента появиться в передаче Фила Донахью и в документальном фильме «Тихая ярость». Корпи подыграл.

«Я решил, что раз он хочет рассказать про нервный срыв, пусть будет. Что такого-то? — рассказывает Корпи. — Я особо не возражал. Подумал, небольшое преувеличение будет только на руку Филу».

В фильме «Тихая ярость» Зимбардо сопроводил эффектную аудиозапись «нервного срыва» Корпи такими словами: «Он начал притворяться сумасшедшим, но вскоре притворство переросло в настоящее помешательство: он не мог сдержать истерику». А вот фрагмент, в котором Корпи признается, что притворялся, и жалуется на то, как изнурительно было так долго поддерживать роль, из фильма вырезали. По словам мужчины, несмотря на прямые просьбы прекратить, Зимбардо уговаривал его приходить и на другие передачи, порой прибегая к помощи профессионалов.

«Мы сменили номер, но Зимбардо его вычислил, — рассказывает Корпи. — У меня это в голове не укладывалось. Я ему говорю: „Я не хочу больше иметь никаких дел с этим экспериментом“. А он мне: „Ну Даг, твое участие очень важно! Я тебе рекомендации напишу!“ Я отвечал ему: „Знаю-знаю, но я только что выступил в суде, и мне было очень неловко. Не хочу это больше на всеобщее обозрение выносить“. Но Фил и слушать не хотел. Это продолжалось годами».

Зимбардо подтвердил, что дал Корпи рекомендации, но остальное комментировать отказался.

Стэнфордский тюремный эксперимент утвердил Зимбардо в звании самого выдающегося из ныне живущих психологов Америки. В соавторстве он написал один из самых популярных и на долгие годы зарекомендовавших себя учебников — «Психология. Основные понятия», а в 1990 году выступил в роли ведущего документального фильма «Откройте для себя психологию» (производство телекомпании PBS), который до сих пор показывают в учебных заведениях. Эксперимент упоминается и там, и там. Его популярность распространилась и за пределы США. В восточноевропейской и немецкой философии описание результатов этого эксперимента в книге польского философа Зигмунта Баумана «Актуальность Холокоста» запустило тенденцию объяснять причины Холокоста поведением испытуемых «Стэнфордской тюрьмы».

Опираясь на результаты Стэнфордского тюремного эксперимента и эксперимента Милгрэма (еще одной знаковой вехи в истории психологии), в известной книге 1992 года «Заурядные люди» историк Кристофер Браунинг рассуждает, что массовые убийства в нацистской Германии были отчасти спровоцированы ситуационными факторами (Однако ему возражают, что приверженцев национальной идеологии, превратившей евреев во врагов народа, язык не поворачивается назвать «заурядными»).

А в 2001 году, когда Зимбардо избрали президентом Американской психологической ассоциации, выходит немецкий фильм «Эксперимент». За основу взят Стэнфордский эксперимент, но градус насилия доведен до самого что ни на есть нацистского уровня: доходит вплоть до убийства заключенных и некоторых надзирателей.

В 2004 году вскрылись факты издевательств над заключенными в тюрьме Абу-Грейб, и Зимбардо вновь начал появляться в телепередачах, где высказывал мнение, что за злоупотребления ответственна не пара «паршивых овец», а «все стадо». Он также выступил с экспертной оценкой действий старшего сержанта Айвана Фредерика, под руководством которого военные полицейские пытали заключенных. В 2007 году на волне интереса к эксперименту Зимбардо опубликовал книгу «Эффект Люцифера», где рассказал о нем еще подробнее, однако оформил все таким образом, чтобы его ключевые выводы никто не оспорил. Книга стала национальным бестселлером.

Однако эксперты по-прежнему сомневались в выводах Зимбардо.

Несмотря на канонический статус Стэнфордского тюремного эксперимента на вводных курсах по психологии всей страны, методология исследования незамедлительно и повсеместно была подвергнута критике. Первую статью об эксперименте Зимбардо и его студенты опубликовали не в академическом журнале по психологии, а в колонке The New York Times Magazine — в обход процедуры рецензирования.

Не зная о том, что надзирателей прямо инструктировали вести себя «пожестче», именитый психолог Эрих Фромм больше всего был удивлен тем, что подтолкнуть к насилию удалось не так уж много испытуемых. «По мнению авторов, — пишет Фромм, — эксперимент доказывает, что для превращения обычных людей в безропотных жертв или беспощадных садистов достаточно нескольких дней в благоприятных условиях. Мне же кажется, что если их эксперимент что-то и доказывает, так ровно противоположное».

Некоторые исследователи вообще не считают, что это настоящий эксперимент. Автор идеи когнитивного диссонанса Леон Фестингер назвал Стэнфордский проект не заслуживающим внимания «перформансом».

Стабильный поток критики продолжал поступать и в последующие годы: под прицелом оказались технические проблемы в методологии. В частности то, что на поведение испытуемых могло повлиять знание о сути эксперимента, что экспериментальные условия не соответствовали реальности, а также было указано на ошибки при формировании выборки. В 2005 году Карло Прескотт, условно-досрочно освобожденный из тюрьмы Сан-Квентин и выступавший консультантом при разработке эксперимента, опубликовал в газете The Stanford Daily колонку под названием «Ложь о Стэнфордском тюремном эксперименте». Из нее стало известно, что некоторые техники пыток подсказал надзирателям он — и сами они их не выдумывали.

Еще один удар по убедительности результатов нанесла попытка Хаслама и Райхера воспроизвести результаты эксперимента с тем лишь исключением, что они не давали надзирателям никаких инструкций, а заключенные могли прекратить участие в любой момент. Арестанты и не думали сдаваться под гнетом нарастающего насилия: они сплотились и сумели выторговать у пассивных и смирных надзирателей пару-тройку послаблений. По словам Райхера, Зимбардо не очень хорошо отнесся к их попыткам опубликовать результаты в «Британском журнале социальной психологии».

«Мы узнали, что он писал лично редакторам и пытался не дать нам опубликоваться, утверждая, что результаты поддельные», — вспоминает Райхер.

Несмотря на вмешательство, журнал опубликовал статью, сопроводив комментарием Зимбардо: «Я считаю, что это так называемое „социально-психологическое исследование“ — фальшивка, и заслуживает внимания социальных психологов Британии, США и других стран разве что в контексте поп-психологии».

«Мы-то думали, — рассказывает Райхер, — у нас научная дискуссия, а оказалось, коммерческое соперничество. В то время ему очень хотелось, чтобы в Голливуде сняли фильм по мотивам эксперимента».

Многолетние попытки Зимбардо превратить свое исследование в художественный фильм принесли плоды в 2015 году. Вышла картина «Стэнфордский тюремный эксперимент», где он выступил консультантом (а его самого сыграл Билли Крудап). Хотя в фильме эксперимент изображен в критическом ключе, в целом сюжет соответствует словам Зимбардо: не упоминается ни поощрение жестких методов во время субботнего инструктажа, ни роль Дэвида Яффе. Под натиском надзирателей Дугласу Корпи (его играет Эзра Миллер) начинает казаться, что он в настоящей тюрьме, и в поворотном моменте фильма у него случается нервный срыв. Постепенно его умопомрачение начинает передаваться и другим заключенным.

Однако почему-то ни статья Прескотта, ни неудачная попытка воспроизвести эксперимент, ни критика со стороны академического сообщества не помешали версии Зимбардо завладеть общественным сознанием. Привлекательность эксперимента оказалась сильнее, чем его научная строгость. По всей видимости, людям очень хочется верить в то, что он говорит о них: никого нельзя считать ответственным за какие бы то ни было предосудительные поступки. Точка зрения Зимбардо на человеческую натуру удручает и в то же время развязывает руки. С нас взятки гладки: наши действия определяются обстоятельствами, наше малодушие ситуационно обусловлено. Евангелие обещает уверовавшему освобождение от всех грехов. Стэнфордский эксперимент тоже предлагает прощение, только в привлекательной наукообразной упаковке, на которую мы с готовностью клюнули.

Для преподавателей психологии рассказ о Стэнфордском эксперименте — это верный способ обеспечить успех у студентов (его обычно сопровождают показом жутких видеозаписей). На вводных лекциях по психологии в аудитории часто много студентов других специальностей. Контринтуитивный вывод о том, что люди считают себя хорошими безосновательно, демонстрирует им, сколько нового и интересного можно узнать о себе самих в течение курса. Одни преподаватели уверены: это помогает студентам усвоить, что поступать плохо могут и хорошие люди. Другие замечают: важно показать молодежи, выросшей в индивидуалистской культурной среде, что их поведение во многом диктуется внешними факторами.

«Даже если с научной стороны не все так гладко, — считает Кеннет Картер, профессор Университета Эмори и соавтор учебника „Изучаем психологию“, — или эксперимент был как-то неправильно разработан, мне хочется, чтобы студенты осознали: если им доведется ощутить вкус власти, их поведение может измениться. Это важнее споров о науке».

Но если работа Зимбардо в корне ненаучна, как можно верить ее результатам? Множество других исследований, в том числе знаменитый эксперимент Соломона Аша, который продемонстрировал готовность людей игнорировать очевидное в угоду мнению группы, иллюстрируют, как сильно на нас влияет окружение. Гораздо более методологически строгий (но столь же неоднозначный) эксперимент Стэнли Милгрэма показывает нашу склонность подчиняться авторитету в определенных условиях. Исключительную убедительность зимбардовской интерпретации результатов придает следующая мысль: чтобы сделать из любого человека фанатичного садиста достаточно униформы, дубинки и разрешения на ущемление прав других людей.

«Голова кругом, когда думаешь об этом, — объясняет Лётексье. — Мысли примерно такие: „Мать моя женщина, я ничем не отличаюсь от нациста. Оказывается, я, хороший вроде бы человек, способен на такие зверства“. И в то же время эта мысль успокаивает: это не потому, что я дьявол во плоти, а потому что ситуация заставила. Мне кажется, поэтому эксперимент так популярен в Германии и Восточной Европе. Он снимает ответственность: „Так уж сложились обстоятельства. Мы зла никому не хотели. Ничего не поделаешь. Так уж получилось“. В общем, ужасаешься и успокаиваешься одновременно. Вот почему эксперимент так прославился».

Исследования, проведенные в 2014 и 2015 годах Ричардом Григгсом и Джаредом Бартелсом, показали, что почти в каждом современном учебнике по введению в психологию без всякой критики повторяется версия событий, которой придерживается Зимбардо. Мне стало любопытно, почему проводники в мир психологии, которым наверняка было прекрасно известно о сомнительных обстоятельствах проведения эксперимента, все-таки решили включить его в учебник.

Трое сказали, что в первых редакциях упоминать Стэнфордский эксперимент не стали из-за сомнений в его научной убедительности. Но даже преподаватели психологии не застрахованы от социального влияния: двое вернули его под давлением рецензентов и учителей, а третий — потому, что о нем много говорили в новостях про Абу-Грейб. Другие авторы учебников излагают эксперимент куда менее критически, чем сами к нему относятся, объясняя это педагогической значимостью эксперимента.

Соавтор учебника «Психология. Точки зрения и взаимосвязи» Грег Файст рассказал, что его отношение к эксперименту ухудшилось с выходом колонки Карло Прескотта в 2015 году. Его она тогда «ошарашила».

«Если честно, — признается он, — узнав о некоторых этических и научных проблемах исследования, я подумал, что увековечивать эксперимент не стоит».

Но что мы видим в третьем издании 2014 года: доскональный пересказ традиционной версии да пару критических комментариев в середине главы.

Двадцать пятого октября 1971 года, каких-то два месяца спустя после завершения напряженного эксперимента (Зимбардо даже похудел на пять килограмм), ученый отправился в Вашингтон по требованию юридического комитета при Палате представителей Конгресса США. Перед подкомитетом №3 в полном составе он беспардонно заявил, что надзирателям в его недавнем эксперименте «лишь сказали, что ситуация может принять серьезный оборот и даже представлять опасность для здоровья… Вот они и придумали правила для поддержания закона, порядка и уважения». Зимбардо привел подробный список злоупотреблений, которые вызвали у заключенных «острые ситуационно-обусловленные травматические реакции».

Ни разу не побывав в настоящей тюрьме, опираясь на результаты исследования, не прошедшие рецензирование, не опубликованные в научном журнале, и не получившие мало-мальски пристального анализа, Зимбардо позволил себе смелое обобщение: «Нынешнее состояние тюрем в нашей стране гарантированно приводит к возникновению серьезных патологических реакций как у надзирателей, так и у заключенных: их нравственные ориентиры сбиваются, чувство собственного достоинства атрофируется, а воссоединение с обществом затрудняется». Ученый сумел произвести впечатление. Представитель штата Нью-Йорк Хэмилтон Фиш-младший в ответ заявил: «Вы несомненно помогли мне прояснить и осмыслить кое-что из недавних событий».

В свете бунтов в Сан-Квентине и Аттике выводы Зимбардо идеально вписывались в царившие тогда настроения. Теперь стало возможно критиковать уголовно-правовую систему, перекладывая вину с заключенных и надзирателей на «ситуацию», под которой можно понимать почти все что угодно. Смотреть на актуальные социальные проблемы под таким углом было удобно всем.

Научно доказано: к совершению преступлений людей подталкивает среда, в которой они живут, — либералы с радостью за это ухватились. Так они укрепляли свою позицию по поводу снижения уровня городской преступности. По их мнению, были необходимы системные реформы: нужно было продолжать политику «борьбы с бедностью» президента Линдона Джонсона, а не «борьбы с преступностью», за которую ратовал Ричард Никсон.

«Узнав об этом исследовании, — вспоминает Фрэнсис Каллен, один из виднейших криминологов второй половины 20 века, — я подумал, что так оно и есть, и принял результаты на веру. Как и все, собственно». Криминологам Стэнфордский эксперимент предоставил наглядное свидетельство того, что исправительная система нуждается в капитальном ремонте. «Эксперимент подтвердил, что тюрьмы негуманны по своей природе», — заключает он.

Реформаторов должен был насторожить тот факт, что эксперимент не учитывал расовую составляющую. Ключевую роль в проведении эксперимента сыграл Карло Прескотт, недавно отсидевший 16 лет и не понаслышке знающий, каково приходится в тюрьме афроамериканцам. Он был несколько недоволен тем, что в проекте не принимали участие чернокожие, и неоднократно вмешивался в ход эксперимента с целью воссоздать, по его собственным словам, «дух настоящей тюрьмы для белых пацанов, которым платили по 15 баксов в день за то, чтобы те попритворялись заключенными. [Прим. редактора: один из испытуемых все-таки был азиатом]. Хотел во всех красках показать, что бывает, когда лишаешься свободы и попадаешь в распоряжение людей, которые заранее настроены к тебе враждебно».

Однако зимбардовское понимание «ситуации», которая провоцирует злоупотребления, выносит расовые различия за скобки. Участников эксперимента он называл «типичными», хотя они едва ли представляли типичный контингент американских тюрем того времени. Объяснение издевательств над американскими заключенными действием никак не связанных с расой «ситуационно-обусловленных сил» полностью игнорирует тот факт, что в их основе — расовая дискриминация.

И все же Стэнфордский тюремный эксперимент оказал значительное влияние на американскую криминологию. Первая научная статья Зимбардо о результатах эксперимента была опубликована не в психологическом издании, а в «Международном журнале о криминологии и пенологии».

Через год Роберт Мартинсон, член группы социологов, которым власти штата Нью-Йорк поручили дать оценку ряду программ по работе с осужденными, выступил в эфире передачи 60 Minutes с мрачным сообщением: эффективных средств социальной реабилитации заключенных не существует. На следующий же день его доктрина стала истиной в первой инстанции. Этим часто объясняют тот факт, что в 1970 годы многие ученые и чиновники перестали рассматривать тюрьмы как исправительные учреждения. Каллен считает, что и здесь некоторую роль сыграло исследование Зимбардо.

«Стэнфордский эксперимент показал, что тюрьмы бессмысленно реформировать, — считает Каллен. — При разработке многих реформ исправительной системы, особенно в среде криминологов-теоретиков, теперь руководствовались мыслью, что тюрьмы бесчеловечны по определению, поэтому главное — минимизировать их применение, сосредоточиться на альтернативах лишения свободы и на исправительных мерах общественного воздействия».

В те годы криминогенная обстановка ухудшалась, и такая риторика показала себя политически несостоятельной. Зато консервативные политики не видели ничего плохого в том, чтобы использовать тюремное заключение только в качестве наказания, и запустили процесс ужесточения борьбы с преступностью, непропорционально обращенный прежде всего против афроамериканцев. Количество заключенных росло неукоснительно, и к настоящему моменту эта цифра в пять раз выше, чем в похожих странах: в тюрьме побывает каждый третий афроамериканец.

Конечно, не следует вешать всех собак на Зимбардо. Точнее будет сказать, что, несмотря на реформистские идеалы, Стэнфордский тюремный эксперимент внес свой вклад в поляризацию интеллектуальных течений того времени. В 2017 году Каллен вместе с Терезой Кулиг и Трэвисом Праттом провели исследование и выяснили, что 95% работ в области криминологии, которые ссылаются на эксперимент, безоговорочно принимают базовый вывод о неотъемлемой бесчеловечности тюрем.

«Уже позже меня сильно поразил тот факт, что мы все как будто позабыли о научном скепсисе, — вспоминает Каллен. — Идеология ослепила нас не меньше, чем тех, кто отрицает глобальное потепление. Выводы Зимбардо и Мартинсона настолько интуитивны, что никто не потрудился задуматься: „А что если дело обстоит иначе?“».

Большинство современных криминологов сходятся во мнении, что на деле тюрьма не такой уж безнадежный инструмент, каким Зимбардо и Мартинсон ее выставляют. Некоторые тюремные программы несомненно помогают заключенным изменить жизнь к лучшему.

Сравнивать исправительные учреждения разных стран нужно с осторожностью, но в качестве примера можно привести норвежскую тюрьму строгого режима «Хальден». Осужденные там носят обычную одежду, получают профессиональное образование, делятся пайком с безоружными надзирателями, а в дневные часы свободно гуляют на фоне живописных сосен и кустов голубики. Норвежские заключенные нечасто устраивают потасовки, и рецидивы у них случаются реже, чем в других странах.

Чтобы начать искоренять зло массового заключения, Каллен предлагает изучить, что делает одни виды управления тюрьмами лучше других, а не соглашаться с авторами Стэнфордского тюремного эксперимента в том, что тюрьмы провоцируют злоупотребления по умолчанию.

А пока отголоски исследования Зимбардо наблюдаются не только в проблемах уголовно-правовой системы США, но и в нашем понимании личной моральной свободы.

В 2006 году, солнечным августовским днем, в самый разгар войны в Ираке, 19-летний рейнджер американской армии по имени Алекс Блам привез командира и трех других солдат в отделение Bank of America в Такоме. Вооружившись пистолетами и АК-47, они выпрыгнули из машины и совершили ограбление. Через три дня Алекса, который, к слову, приходится мне двоюродным братом, арестовали в нашем родном Денвере, штат Колорадо.

Алекс пытался убедить родственников, что это была учебная операция. После серьезного промывания мозгов во время обучающей программы рейнджеров, которую Алекс только что прошел, он последовал за командиром без лишних вопросов. Чтобы доказать, что молодой человек участвовал в ограблении не по своей воле, а в силу влияния «ситуации», на слушание по делу Алекса сторона защиты пригласила выдающегося специалиста — доктора Филипа Зимбардо. Алексу вынесли невероятно мягкий приговор, а доктор стал героем семьи.

В октябре 2010 года Зимбардо принял участие в специальном эпизоде ток-шоу «Доктор Фил» под названием «Когда хорошие люди совершают плохие поступки». Он использовал историю Алекса, чтобы донести мысль, что плохие поступки — это результат обстоятельств, а не свойств характера или выбора. Я сидел в зале и лично слышал, как Зимбардо рассказывал, что надзирателей к издевательствам никто не подначивал. Так он говорил: «Я удерживал надзирателей от использования физической силы, однако они на интуитивном уровне знали, как использовать психологическое воздействие».

Затем с помощью своих теорий он начал объяснять пытки в тюрьме Абу-Грейб, приводя те же аргументы, что он недавно использовал для защиты Айвана Фредерика. Затем доктор Фил спросил у зала: «Кто считает, что в похожей ситуации тоже стал бы пытать заключенных?» В ответ поднялась вся моя семья — практически единственные в зале. Мы гордились тем, что поддержали Алекса, и понимали, что именно этот урок мы и должны были вынести из работы Зимбардо.

Несколько лет спустя, решив написать книгу об истории Алекса, я нашел доказательства того, что он рассказал не всю правду о своем участии в преступлении. Я начал приводить аргументы, и он признался, что участие в ограблении было более свободным и осознанным, чем он ранее утверждал. Принятие ответственности его преобразило. Он перестал считать себя жертвой, как делал многие годы. Возможность оправдать свое поведение «ситуационно-обусловленными силами» в свое время дала моему брату повод считать себя хорошим человеком несмотря на вопиющее преступление. Однако увидев, что более глубокое осознание своих поступков подстегнуло его саморазвитие, я начал сомневаться, что к этому оправданию вообще стоило прибегать.

Только после интервью с Зимбардо для моей книги об Алексе я начал подробно изучать историю его знаменитого эксперимента. И чем больше подробностей я находил, тем больше возникало вопросов. Некоторое время спустя после публикации книги — к тому времени я уже успел пообщаться с несколькими участниками исследования — я обратился к Зимбардо с просьбой о новом интервью. Несколько месяцев я не получал ответа. Затем опубликовали книгу Лётексье, и Зимбардо вдруг согласился со мной поговорить, явно с намерением отрицать все обвинения. Разговор проходил по Skype. Зимбардо недавно вернулся с конференции. Его кабинет сверху донизу был забит книгами и бумагами, и в течение нашего разговора не переставая звонил телефон.

Я уже много раз слышал описание эксперимента Зимбардо, так что не ожидал узнать ничего нового. Первый раз я удивился, когда спросил о заявлениях Корпи и Якко о том, что им не позволяли уйти. Сначала Зимбардо обвинял их во лжи. Потом заявил, что Корпи и Якко просто забыли стоп-фразу «Я покидаю эксперимент». А после признался, что он и в самом деле давал соответствующие инструкции персоналу тюрьмы.

«Если [заключенный] скажет „Я хочу выйти“, а надзиратель ответит: „Да, пожалуйста“, то эксперимент будет окончен, — объяснял Зимбардо. — Любой может сказать „Я хочу выйти“, но должна быть веская причина, чтобы это сделать. В их голове должна сидеть мысль „я в тюрьме, я заключенный“, а не „я студент, участник эксперимента. Мне больше не нужны деньги. Я ухожу“. Нельзя просто так уйти из тюрьмы. В этом вся соль тюрьмы Пиранделло [Прим. ред.: Пиранделло — итальянский драматург, в пьесах которого переплетались вымысел и реальность]. С одной стороны ты студент и участвуешь в эксперименте, сидя в подвале. С другой — ты заключенный окружной тюрьмы, которого мучают надзиратели».

Зимбардо подтвердил, что Дэвид Яффе сам придумывал правила вместе с другими надзирателями, однако попытался убедить, что не лгал, когда говорил Конгрессу (и много лет спустя Лесли Шталь на телепередаче 60 Minutes), что надзиратели сами придумали правила, ведь Зимбардо в этот момент с ними не было. Сначала он отрицал любые политические мотивы эксперимента, но тогда я прочитал ему отрывок из пресс-релиза, опубликованного на второй день, в котором явно утверждалось, что эксперимент был направлен на то, чтобы донести до людей мысль о необходимости тюремной реформы. После этого Зимбардо признал, что, возможно, он сам это написал, но под давлением Карло Прескотта, с которым вместе вел летние занятия по психологии заключения.

«Во время этих занятий я начал понимать, что тюрьмы — это бесполезная трата времени, денег и жизней, — говорил Зимбардо. — Так что да, я общественный активист, и мысль о тюремной реформе посещала меня уже давно. Но цель эксперимента была не в этом».

В завершение долгого и напряженного разговора я спросил, считает ли он, что книга Лётексье изменит мнение об эксперименте.

«Я не знаю, — ответил он устало. — В некотором смысле мне все равно. Сейчас главная проблема заключается в том, что я не хочу больше тратить свое время. После нашего разговора я не собираюсь давать никаких интервью по этому поводу: это просто пустая трата времени. Пусть люди говорят, что хотят. На данный момент это самый известный эксперимент в истории психологии и единственное исследование, о котором разговор не умолкает вот уже 50 лет. О нем знают все. Стоит упомянуть, что я психолог, и любой — хоть таксист из Будапешта, хоть польский ресторатор — сразу же спросит: „А вы слышали о Стэнфордском эксперименте?“ У него теперь своя жизнь, и если люди хотят говорить, что это все неправда, ради бога, пускай. Я не собираюсь больше его защищать. Его долгожительство говорит само за себя».

Последние 50 лет Зимбардо только и делает что отвечает на вопросы о самых темных шести днях его жизни. В каком-то смысле он и сам стал узником успеха собственного эксперимента. Я спросил, рад ли он, что провел такое исследование. Ученый ответил, что чувства смешанные. Самым важным достижением он все-таки считает основание клиники по борьбе со стеснительностью в 1975 году.

«Если бы не тюремный эксперимент, это достижение стало бы моим наследием», — считает Зимбардо.

«Вам бы хотелось, чтобы так оно и было?» — спрашиваю я.

«Да, конечно. Несомненно. Неприятная часть тюремного эксперимента состоит в том, что я стал Доктором Зло. Я создал ситуацию зла, как Свенгали и ему подобные».

По словам Зимбардо, он тоже жертва обстоятельств. Как и всех остальных, его сформировало окружение.

«Постепенно, из-за недостатка знаний, я сам превратил себя в начальника тюрьмы, — признается Зимбардо. — Почему? На моем кабинете висела табличка „Начальник тюрьмы“. На кабинете Дэвида Яффе — „Старший надзиратель“. Потом мне приходилось разбираться с родителями, комитетом по условно-досрочному освобождению, со священником. Когда люди просят помочь сыну в суде, они воспринимают меня не как ученого, а как начальника тюрьмы».

Многие годы это оправдание верой и правдой служило Зимбардо, однако теперь его недостаточно. После рассмотрения некоторых доказательств Лётексье, писатель Грег Файст собирается отстаивать свое мнение в будущем издании книги «Психология. Точки зрения и взаимосвязи».

«Надеюсь, что теперь, когда мы знаем, что делаем, наступает момент, когда рассказ Зимбардо должен наконец умереть, — рассуждает Файст. — К сожалению, произойдет это нескоро, но, надеюсь, что все же произойдет. Ведь все это попросту…»

Он делает паузу, подыскивая подходящее слово, и останавливается на самом простом варианте.

«…ложь».

Оригинал: Medium.
Автор: Бен Блам.

Переводили: Мария Елистратова, Анна Махонина, Александр Иванков.
Редактировали: Слава Солнцева, Илья Силаев, Сергей Разумов.