Среднее время прочтения — 28 мин.

Фрипорт Женевы (место, на территории которого не действуют налоговые и таможенные пошлины — прим. Newочём) — пожалуй, самое дорогостоящее хранилище в мире — состоит из семи бежевых складов и одного большого амбара в Ла Прай, промзоне, до которой быстро можно доехать на трамвае от городской приозерной панорамы банков и дорогих отелей, расположившихся на другом берегу. Одним недавним утром дождь бил по забору из сетки, которым огорожена вся собственность, а с юга на горах белел снег. Сканеры радужной оболочки, магнитные замки и система безопасности «Цербер» охраняют склады порто-франко, содержимое которого, как говорят, застраховано на сотни миллиардов долларов, однако обстановка напоминает заводскую атмосферу. Висели указатели направления к душевым. Мужчины стояли в фартуках и курили. Все в этом месте заставляет вас делать вид, что происходящее вас не касается.

Фрипорт, основанный в 1888, сначала представлял собой несколько ангаров в прибрежной части города. Это было одно из многочисленных мест по всему миру, где таможенные органы позволяли отложить обложение товара налогами и пошлинами до тех пор, пока товар не достиг пункта назначения. Однако со временем женевский фрипорт стал легендарным. Он существенно расширился, а его официальный статус — 86% порто-франко принадлежит государству — и сходство с непрозрачной системой швейцарского банкинга сделали фрипорт хранилищем для мировой элиты. Согласно правилам фрипорта, теоретически предметы могут храниться вечно, не облагаясь при этом налогами. Богатство пришло, но так и не ушло. В предыдущем поколении это были автомобили, вина и золото, а сейчас это в основном произведения искусства.

Ив Бувье был одним из первых, кто заметил потенциал фрипорта как дополнения рынка предметов искусства. Невысокий блондин пятидесяти двух лет, Бувье является владельцем компании Natural Le Coultre, которая занимается транспортировкой и хранением, а также является самым крупным арендатором в комплексе. За более чем сотню лет компания занималась транспортировкой буквально всего: от цитрусовых до промышленного оборудования. Во время Первой мировой войны компания доставляла пленникам грузы с продуктами от Красного Креста. Но с 1997 года, когда Бувье унаследовал фирму от своего отца, она стала специализироваться только на картинах и скульптурах. Бувье отремонтировал служебные помещения компании в фрипорте, в числе которых было два шоурума, и воодушевил авторов открыть в здании мастерскую. С 2013 года Natural Le Coultre арендует площадь более 20 000 м2, где на хранении находится более миллиона объектов.

Каждый отдельный предмет проходит через упаковочный отдел, где его разворачивают, фотографируют и изучают на предмет повреждений. Утром, когда я пришел, из Греции поступили картина Боба Дилана и бронзовая скульптура работы Пикассо. Там висели молотки, от большего к меньшему, а рядом стояло несколько ящиков с работами малоизвестного импрессиониста Леона Пурто. Рамон Казе, который работает тут последние 30 лет, согласился показать мне коридор с дверями, ведущими в закрытые склады, только после того, как самостоятельно убедился, что там действительно не на что смотреть.

Логистические компании, такие как Natural Le Coultre, — это скромные слуги мира искусства. Их деятельность тесно связана с искусством, но они существуют скорее на отшибе. После того как автор создал скульптуру из масла, или скальпелей, или из половины пассажирского самолета, задачей перевозчика становится доставить это из Гонконга в Майами в первозданном виде, и сделать это незаметно. Транспортировщикам нужно многое знать, чтобы правильно выполнять свою работу. Им даются записи частных сделок и имена коллекционеров, чтобы управлять клиентурой. В обычный день, заезжая домой к поставщикам или в служебные помещения галерей, они узнают, кто открывает им дверь и номер телефона ассистента, а также видят другие картины на стенах. Профессиональная беспристрастность перевозчиков заключается в том, что они часто находятся в помещении, где узнают коммерческую тайну. «Представьте, что я в Базеле и мне нужно показать клиенту картину. В 99% случаев вы покажете ее в присутствии агента по транзиту», — объяснил Томас Сейду, арт-дилер и бывший председатель отдела импрессионистского и современного искусства в аукционном доме Christie’s.

Такая близость объясняется тем, что если ты уже нашел своего отправителя, то стараешься держаться его. Отношения, построенные на доверии и понимании строгих, зачастую негласных границ, длятся десятилетиями. В Венеции XVI века дипломаты должны были нанимать неграмотных слуг, чтобы они не смогли прочитать секретные документы. А агент по транзиту — это «по умолчанию слепой человек, — утверждает Сейду, — в этом и состоит работа». Всё работает прекрасно, пока все играют предназначенные им роли. «Нельзя завоевать чье-либо доверие, сказав, что ты слеп, а затем прозрев», — добавил он.

Ив Бувье начал заниматься искусством еще в юношестве. Он работал в «Natural Le Coultre» на каникулах, чтобы заработать денег для катания на лыжах. Когда я недавно попросил его описать детство, он ответил: «Бурное». Он вырос в Авюлли — маленькой деревушке на границе с Францией. У него была сестра, которая родилась инвалидом и впоследствии умерла. Сам Бувье казался замкнутым. Большую часть времени он проводил на улице, где прослыл довольно безрассудным смельчаком, когда дело касалось физической активности. «Ему нравился любой вид экстремального спорта», — рассказывал мне Тони Рейнард, который дружит с Бувье с двенадцати лет. Он катался на лыжах как маньяк и ездил на картах по ночам. Он мечтал открыть бар и лыжный магазин в горах.

Отец Бувье, Жан-Жак, начинал в качестве подмастерья в «Natural Le Coultre» в 1953 году. В 1982 году у него была возможность выкупить компанию. Ив, тогда вылетевший из колледжа, присоединился к нему и привнес свою жажду риска в малообещающую сферу грузоперевозок. Бувье сочетал в себе кальвинистскую замкнутость и восторг от выполнения того, что сложно представить. «Если вы говорите мне, что это невозможно, то я отвечу «хорошо, я сделаю это», — поведал он мне однажды. Он брался за впечатляющие заказы — доставка 85-тонной индустриальной плавильной печи, переезд Женевского офиса U.B.S. (швейцарский финансовый холдинг — прим. Newочем), — но его также тянуло к тому, что было хрупким, красивым и дорогим. Бувье говорит на несовершенном, состоящем из жестов английском, но он смог объяснить, что работа доставщика позволила ему погрузиться в «чувственность и проблематичность искусства». Он отказался проходить формальное обучение, изучая все на ходу. «Начинал помаленьку. У меня было все многообразие ценностей: большие и маленькие, ценные и не очень. Все перед тобой, вот и учись», — рассказывал он.

Грузоперевозки также открыли глаза Бувье на перепетии жизни богачей — их налоги и разводы — и на другие вспомогательные профессии, которые позволяли искусству распространяться: реставраторы, рамочники, эксперты по найму, управляющие маленькими галереями в Париже, живущие от продажи к продаже. Он осознал, что у каждого из них есть собственные потребности. Когда он принял на себя бразды правления «Natural Le Coultre» в возрасте тридцати четырех лет, Бувье продал часть компании, занимавшуюся переездами, и стал специализироваться на искусстве. Однако он, в отличие от других грузоперевозчиков, никогда не собирался останавливаться только на логистике.

Он начал свои незаметные набеги на арт-рынок. «Я был в тени», — отзывался он об этом периоде. Первой картиной, которую Бувье купил в аукционном доме Женевы, стала маленькая работа Макса Эрнста, выполненная гуашью. (У него есть коллекция мебели и дизайнерских работ XX века.) Помимо работы в «Natural Le Coultre» он начал подрабатывать, оказывая полезные услуги для знакомых. Бувье финансировал покупки, которые арт-дилеры не могли позволить себе сами. Он разбирался с потоками средств и счетами. Он стал экспертом по организации оффшоров — Diva, Blancaflor, Eagle Overseas — которые позволяли галереям приобретать специфические работы и скрыть личность других участников транзакции. Бувье прослыл оппортунистом. Заинтересуй его, и он решит, в деле он или нет. «Вопрос всегда в том, что я получу от этой сделки», — утверждает Бувье.

Через несколько лет Бувье уже покупал и продавал картины в серьезных масштабах, взаимодействуя практически только с другими дилерами. «Когда ты покупаешь, это всегда для продажи. Необходимо иметь покупателя до того, как найдешь продавца», — говорит он. 16 августа 2000 года он купил пейзаж Поля Гогена, «Paysage aux Trois Arbres» из швейцарской галереи «Peintures Hermès», связанной с династией арт-дилеров Вильденштейн, за $9,5 миллионов. Две недели спустя, он продал эту картину «Mandarin Trading», арт-фонду на Багамах, за $11,3 миллиона, выручив 16 процентов. «Mandarin Trading» позже подали в суд на Вилденштейн за мошенничество, считая, что ценность картины была искусственнно вздута. Иск отклонили в 2011. Я однажды спросил Бувье, что его привлекает в таких особенных предприятиях. «То же самое и в горах. Я иду в место, где сложнее всего. Самое рискованное место», — ответил он.

Дмитрий Рыболовлев, российский олигарх, впервые встретился с Бувье в августе 2002 года, во время визита в женевский фрипорт, чтобы забрать картину Марка Шагала. Рыболовлеву было за тридцать пять, а его состояние насчитывало почти миллиард долларов. Он переехал вместо со своей женой Еленой и молодой дочерью в Швейцарию в 1995 года, после того, как в 29 лет заполучил контроль над «Уралкалием», государственной компанией, добывающей калий. Позже он вернулся в Россию, где провел одиннадцать месяцев в СИЗО, обвиняемый в заказном убийстве конкурента (позже с него сняли все обвинения).

Рыболовлев не говорил ни по-английски, ни по-французски, ни по-немецки. Когда он и Елена прибыли в Женеву, они чувствовали себя изолированными от остальных, но вскоре подружились с болгарской издательницей Таней Раппо, женой стоматолога Елены. Раппо была на пятнадцать лет старше Рыболовлевых, высокая, компанейская и веселая женщина. Она тогда работала над энциклопедией, но быстро превратилась в помощницу во всем и доверенное лицо семьи русских олигархов. Она заполучила для них доступ в спортивные клубы города, представила своим друзьям и помогла приобрести апартаменты в Париже.

Рыболовлевы жили в коммуне Колони, одном из наиболее компактных районов кантона Женевы. На стенах их особняка висела подсветка для картин, доставшаяся им от предыдущего хозяина. Когда Рыболовлевы решили купить картины для этой подсветки, Раппо привели их на аукцион Christie’s, но они попросили ее найти работы самостоятельно. «Я сказала, послушайте, я не очень хорошо в этом разбираюсь. Я знала, что это коварный мир», — рассказала мне Раппо. Но все же спустя семь месяцев работы, Раппо организовала покупку картины Шагала «Le Cirque» за шесть миллионов долларов. Когда картина прибыла во Фрипорт, Раппо отправилась вместе с Рыболовлевыми, чтобы посмотреть на нее.

Бувье ожидал их. Он представился главой «National Le Coultre» и провел их в выставочный зал. Русские не имели малейшего понятия, что в рамках других его сделок, Бувье также был посредником в сделке с Шагалом, это была запутанная операция, задействовавшая несколько третьих лиц. Если верить Бувье, Рыболовлев прибыл в плохом настроении — у Шагала отсутствовал сертификат аутентичности — документ, обычно подписанный искусствоведом, гарантирующий, что работа подлинная. Рыболовлев боялся, что его могли надуть.

Бувье попытался его успокоить. «Я знал эту картину, это хорошая картина», — рассказал он мне. Хоть и будучи якобы управляющим склада, он предложил помочь. «Я найду вам сертификат и буду молчать», — предложил он. Когда русские ушли, Бувье поднял трубку телефон и позвонил предыдущему владельцу Шагала. Он получил сертификат спустя несколько дней и связался с Раппо. Попросил организовать официальную встречу с Рыболовлевыми в их доме в Колони. В этот раз, Бувье сказал мне, он предложил им свои услуги в более общем плане. Он сможет защитить их приключения на арт-рынке, пообещал он. И он также может найти для них произведения искусства. «У меня есть информация. Я могу продавать вам картины», — заявил он.

Как говорит Бувье, природа его отношений с Рыболовлевыми была ясна с самого начала. Хоть он редко работал с частными клиентами до этого, он мог стать их дилером. Он также мог взять на себя всю логистику. Сбор коллекции подразумевает под собой тысячу маленьких, комплексных дел: хранение, доставка, доклады об условиях, реставрация, создание копий, помещение в рамку, юридическая экспертиза, страхование. За эти услуги Бувье бы брал дополнительные два процента от стоимости покупки за любую картину, которую он продавал им. Втайне он пообещал Раппо, что, если он когда-нибудь что-то продаст Рыболовлеву, то он поделится с ней комиссией за то, что она их свела.

Он знал об амбициозности своего предложения. Большие покупатели обычно собирают свои коллекции при помощи нескольких дилеров и аукционных домой, зная, что с них возьмут максимум того, что выдержит рынок. Чтобы защитить свои интересы, многие нанимают советника по искусства или консультанта, который работает на них и получает либо гонорар, либо комиссию — в районе пяти процентов от общей суммы — с работ, которые они приобретают. Очень редко эти роли выполняются одним человеком.

«Это не типично, но не запрещено», — сообщил Бувье. Другие арт-дилеры сказали мне, что слышали о подобных договоренностях, но они не продолжались долго. Коллекционеры сплетничают не меньше других, сравнивая комиссии и перепроверяя цены. Рыболовлевы, со своей стороны, казались под впечатлением. Если верить Раппо, то Рыболовлев повернулся к ней, когда они вышли из фрипорта после их первой встречи, и сказал: «Это человек нам и нужен» (олигарх отрицает это). Год спустя, в августе 2003 Бувье продал Рыболовлеву «Paysage Avec un Olivier» Ван Гога за $17 миллионов.

Отношения между арт-дилером и коллекционером специфические и напряженные. Дилер — одновременно и ментор, и продавец. Он предоставляет информацию согласно клиентским нуждам, также не забывая учесть и собственные интересы. У коллекционера деньги, но он также уязвим. Отношения начинаются, расцветают и проваливаются по многочисленным причинам. Это не всегда очевидно, кто находится за штурвалом. Со временем каждый может убедить самого себя, что он создал другого.

Первые четыре полотна, проданные Бувье Рыболовлеву, были защищены контрактами, разработанными «Lenz&Staehelin», одной из крупнейших юридических фирм Швейцарии. Бувье в контрактах был обозначен как «продавец», через фирму M.E.I. Invest, зарегистрированную в Гонконге, а Михаил Сазонов, руководителя трастов семьи Рыболовлевых, как «покупатель». Индивидуальные фактуры от Бувье, покрывающие те вещи, которые он называл «frais habituels» — его обычные траты — пришли отдельно.

Человек из мира искусства, который сделал состояние на своей рассудительности 1
Ив Бувье. Фото: Джулиан Фаульхабер, специально для The New Yorker

Для Рыболовлева Бувье был воплощением идеи бесцветного швейцарского профессионала. «Я бы не назвал его выдающейся личностью. Он спокоен, рассудителен и умен», — рассказал Рыболовлев. Мы разговаривали по телефону. Рыболовлев был в Майами, а его адвокат Татьяна Бершеда находилась в Монако и переводила. Рыболовлев проработал многие годы с банкирами из Женевы и проецировал свое представление о них на Бувье. По-русски он называл его «представителем» в мире искусства, и думал о нем как о других профессионалах — бухгалтерах, шкиперах, — что работали на него. Оперируя через Бувье и M. E. I. Invest, русский бизнесмен получил необходимую свободу действий на арт-рынке. Доступ к олигарху был строго ограничен. «Я не думаю, что он вообще видит нормальных людей, кроме его адвоката и парикмахера», — сообщила мне Раппо. Рыболовлев полагал, что плата в два процента от суммы были комиссией Бувье. Он был впечатлен зданием Natural Le Coultre во фрипорте, которое свело Бувье с владельцами дорогих произведений искусства.

«У него была инсайдерская информация. Он имел выход к коллекционерам напрямую. Он знал, где что есть», — говорил Рыболовлев

Бувье требовался переводчик для общения с Рыболовлевым, но у него было представление о личности олигарха. «Он человек, легко принимающий решения, я это почувствовал», — рассказывает Бувье. Модильяни и Моне он восхищался, но терпеть не мог Дали. С покупателем такого уровня значимости Бувье мог оперировать на высшем уровне арт-рынка, но это не изменило того, как он вел свой бизнес. «Это не старик из России, пьющий водку», — говорит он. Он был намерен сделать наРыболовлеве как можно больше денег. «Для меня это ясно. Если я покупаю за два и могу продать за одиннадцать, то я продам за одиннадцать».

Он гонялся за картинами-сенсациями. В октябре 2004 года Бувье приобрел «Les Noces de Pierrette» Пикассо, которая, когда была продана за $51,3 миллиона в 1989 году, стала рекордной по цене для художника. Выцветший шедевр «Голубого периода» купил владелец фирмы-застройщика, который хотел поместить ее на гоночный трек. Но японец разорился, и картина пошла по рукам в качестве гарантии по ссуде, теряя в ценности. Бувье купил работу у манхэттенского арт-дилера Уильяма Акуавеллы и перепродал Рыболовлеву за $43,8 миллиона. Его двухпроцентный гонорар составил около девятисот тысяч долларов. Доля Раппо была чуть меньше 2,5 миллионов.

На основной работе Бувье оставался президентом «Natural Le Coultre». Скрытый за именем своей компании и часто дилерами, работающими на него, он предпочитал держать в секрете свою роль в транзакциях. «Быть невидимым — это лучший способ ведения бизнеса», — считает он. Рыболовлев был большим клиентом, но в ранние годы его приобретения носили случайный характер. Бувье работает постоянно, и он становится неуемным, пока не займет себя чем-то новым. «Расслабление — это то же самое, что и работа», — утверждает он.

В 2004 году Бувье открыл ярмарку искусства в Москве. На следующий год ее посетило пятьдесят тысяч человек, и был проведен гала-концерт в Кремле. Таня Раппо стала вице-президентом ярмарки. Для мероприятия потребовались вертолеты и конвои грузовиков на рассвете и прямо на Красной Площади, в чем Бувье смог проявить свои организаторские способности. Друзья отметили также, что его образ стал более отточенным. Бувье никогда до этого не носил костюмы, но тогда он стал напоминать международного бизнесмена, носил сшитые на заказ рубашки с собственными инициалами — «Y.E.B», и цифрами на манжетах, обозначающими год и сезон, в которых рубашки были сделаны.

Московская международная ярмарка изобразительного искусства не принесла никакого дохода, но расширила связи Бувье и впечатлила Рыболовлева: «Ярмарка стала завершающим мазком на его портрете. Она продемонстрировала, что у него есть связи». Она также укрепила отношения Бувье и Раппо. Рыболовлев сообщает, что Раппо постоянно выступала в поддержку услуг Бувье, считая его человеком с наибольшим количеством связей в арт-бизнесе. Одобрение Раппо — она была крестной матерью младшей дочери Рыболовлева, Анны — помогло получить Бувье безграничный доступ к семье Рыболовлева. Он присоединился к правлению фонда Елены и был приглашен на дни рождения на Гавайях и Греческих островах. Бувье, у которого в Женеве есть постоянный партнер, путешествовал один. Он обрисовывает эти обстоятельства как деятельность, неотделимую от коммерческой. «Если зовут вечеринку клиента, ты на нее идешь», — говорит он. Рыболовлев думал, что он делает своему степенному арт-советнику одолжение: «Я считал, что он ведет относительно скучное существование в Женеве».

Доход со сделок позволил Бувье расширить возможности его складов. В течение нескольких лет он рассматривал вариант постройки фрипорта, подобного тому, что в Женеве, вдали от Европы. В 2005 году он остановился на Сингапуре. В 2008 он решил и сам переехать в эту азиатскую страну. Сингапурский фрипорт, для работы которого от местного правительства требовалось принятие нового законодательства, открылся в 2010 году. Его главой Бувье сделал Тони Рейнарда, своего друг детства. Фрипорт, примыкающий к международному аэропорту Сингапура, — это технически переусложненный гибрид сейфа и храма. Его строительство обошлось Бувье в $100 миллионов. Поначалу ни один банк не был готов профинансировать его. «Они считали нас сумасшедшими», — рассказывает Рейнард.

Фрипорты предоставляют не много налоговых преимуществ и едва ли какие-то меры безопасности, которые не может предоставить обычный облигационный склад. Но строительство, осуществляемое Бувье в Сингапуре, несло в себе две идеи. Первая заключалась в том, что фрипорты должны стать средоточием 60-миллиардного международного арт-рынка, самостоятельными пунктами направления — местом для ученых, реставраторов, страховщиков, специалистов в области арт-финансов, консультантов и продавцов. Вторая идея — сверхбогатым не нужен еще один склад:

«Если вы покупаете картину за сто миллионов, чего вам хочется? Хочется чувствовать себя на высоте. Ведь почему люди путешествуют первым классом?»

В Сингапуре Бувье отдельно описал каждый компонент: от огнеупорных стен, до высоты дверей — три метра, чтобы можно было разместить самые большие современные инсталляции. «Я выбирал все. Даже дверные ручки. Я ко всему относился с высочайшей серьезностью», — говорил Бувье. Он обратился за услугами мастера по световому искусству Джоанны Грауандер, чьи работы он коллекционирует, а также приобрел необъятную скульптуру под названием «La Cage sans Frontières», созданную израильским художником и дизайнером Роном Арадом, чтобы разместить ее в атриуме.

Открытие фрипорта в Сингапуре и его мгновенный успех — там был проведен аукцион Christie’s — привлекли к Бувье внимание международной общественности. Фрипорт пришелся по вкусу любителям финансовых махинаций из того самого 1% человечества. Бувье открыл второй фрипорт, поменьше, в Люксембурге в сентябре 2014 года, и журнал The Economist отметил его роль в развитии «складов а-ля Über для сверхбогатых». У него были планы воссоздать собственную модель в Дубае и выступить в качестве консультанта для нового масштабного проекта в Пекине.

Соперники Бувье по арт-логистике наблюдали, восхищенно и несколько ошеломленно. Поставщики произведений искусства вообще не самый броский народец. Они не понимали шума, который Бувье и «Natural Le Coultre» устраивали вокруг своих складов. Один из соперников, посетивший сингапурский Фрипорт и видевший Арада в атриуме, рассказал мне: «Если бы мой клиент зашел ко мне в офис и увидел скульптуру за пять миллионов долларов, он бы решил, что я беру очень много денег за свои услуги». Другие не могли понять, откуда Бувье брал такие деньги. Доходы его компании всегда держались в области нескольких миллионов долларов в год. «Конечно, это нас озадачило. Мы не миллиардеры. А чтобы построить фрипорты, нужно быть миллиардером», — сказал мне один из них.

Рыболовлев косвенно стал спонсором фрипортов. С 2008 года его жизнь и финансы становились все более непостоянными, но, в совокупности, получалось так, что его траты на искусство резко возросли. Он и Елена разошлись в том году. Бувье говорит, что Елена всегда была консервативной. Без нее Рыболовлев, казалось, сорвался. С помощью сети доверенных фондов, он приобрел особняк Дональда Трампа в Палм-Бич, апартаменты Сэнфорда Уэйлла на Сентрал-Парк-Уэст и остров Скорпиос в Греции, который ранее принадлежал Аристотелю Онассису. И с новыми силами взялся за свою коллекцию произведений искусства.

Человек из мира искусства, который сделал состояние на своей рассудительности 2
Дмитрий Рыболовлев. Фото: Джулиан Фаульхабер, специально для The New Yorker.

У Рыболовлева были и другие причины распределять деньги по разным активам. В конце октября 2008 года олигарх был вызван в Москву, где ему сообщили, что расследование инцидента в его компании, «Уралкалий», проводимое государством, было возобновлено. С «Уралкалия» прежде сняли всю ответственность за инцидент, произошедший в 2006, когда шахта в Уральских горах наполнилась соляным раствором, и в результате этого образовался огромный провал в земле. Свежее расследование стало причиной падения стоимости акций «Уралкалия». Компания выплатила $250 миллионов в качестве компенсации, а запрос отменил погоню правительства за другими активами, находящимися в государственной собственности, который были сомнительно приватизированы в 90-е.

Давление вынудило Рыболовлева признать, что его активы в России были не в безопасности. В июне 2010 года он продал контрольный пакет акций «Уралкалия», по оценкам экспертов, за $5 миллиардов. Внезапный приход наличных, однако, принес с собой свои осложнения. К этому времени каждый из финансовых маневров Рыболовлева был под надзором его отдалившейся жены и ее адвокатов. Олигарх приказал Бувье найти ему «мобильные активы».

Он приступил к работе. С 2003 по 2007 год Бувье продал шесть русских произведений искусства. С 2008 по 2013, он продал ему двадцать восемь. Он призвал на помощь свою интуицию, случаи спорного наследства, каждого платного информатора, каждую нашептанную проблему с налогами, полученные за два десятка лет оперирования внутри рынка произведений искусства, где ему никогда не уделали достаточно внимания. «Если никто этого не знает, ты сам находишь всю информацию. Ты как будто осьминог», — рассказал Бувье.

К примеру, Рыболовлев любил обнаженную натуру Модильяни. Бувье знал, что Стиву Коэну, менеджеру хэдж-фонда из Нью-Йорка, принадлежала одна из лучших его работ, «Обнаженная на голубой подушке», и что продавать ее Коэн не собирался. Тем не менее, в ноябре 2011 Бувье узнал через информатора, что Коэн недавно купил четыре бронзовых скульптуры Матисса на частном аукционе Sotheby’s более чем за $100 миллионов. Связавшись с Коэном через парижского дилера Лионеля Писсарро, Бувье сумел выкупить Модильяни за 93,5 миллиона долларов.

В 2013 он приобрел шедевр Густава Климта, «Водяные Змеи II», который находился у нацистов. Через день после того, как юристы закончили долгую тяжбу о праве собственности на него, Бувье продал шедевр Рыболовлеву за $183 миллиона. Он приобрел работу Гогена, которую не продавали со времен Второй Мировой, и потерянный шедевр Леонардо да Винчи, «Сальватор Мунди», переоткрытие которого стало сенсацией. Выставленная в Лондонской национальной галерее, работа Да Винчи стала одной из самых обсуждаемых картин в мире. По словам Раппо, Рыболовлев хотел повесить ее в своем кабинете. Бувье принес картину в его апартаменты в Нью-Йорке, где Рыболовлев испытал глубокий эмоциональный отклик — «вибрацию» — в ее присутствии. Он купил картину за $127,5 миллионов.

Каждая транзакция на вершине частного арт-рынка включает в себя цепочку людей, которая тянется от покупателя до продавца: посредники, агенты, юристы, кредиторы. Главные участники редко знают всех в деле, и спрашивать об этом может быть невежливо. Бувье умел составлять цепочки — короткие или длинные, простые или запутанные, в зависимости от сделки. Если он знал, что покупатель предпочитает действовать через аукционный дом, то обычно он посылал кого-то из Сотсби. В других случаях Бувье работал через посредника. Часто им был корсиканец Жан-Марк Перетти, которого обвиняли в организации нелегального игорного клуба в Париже в 2009 году. Бувье предпочитал людей, чуждых миру искусства. «Лучшие люди — это обычно простые бизнесмены, они сущие мясники», — говорил он сам. Бувье помог Перетти открыть галерею в женевском Фрипорте и позволил ему проводить наиболее деликатные транзации. (Сам Перетти отказался со мной беседовать.)

Когда намечалась сделка с продавцом, Бувье устанавливал свою цену Рыболовлеву, которая обычно была на несколько десятков миллионов долларов выше первоначальной. Он проводил эти переговоры на французском по электронной почте с Михаилом Сазоновым. С годами эти письма стали очень похожими друг на друга, но Бувье всегда поддерживал очень важный обман — он заявлял, что добивается лучших условий сделки с продавцом от имени Рыболовлева, скрывая тот факт, что продавцом является он сам. «Я выбил нам лучшую цену, 14 миллионов евро, и только потому, что у продавца появилась возможность вложиться в капитал», — написал он о Тулуз-Лотреке, приобретенном в феврале 2013. «Сошлись на 25», — написал он о работе позднего Пикассо, «Играющий на флейте и обнаженная женщина», который был приобретен им в Париже в октябре 2010.

Как объяснил мне сам Бувье, неуверенность в том, что кому принадлежит и когда произошла транзакция — это привычное дело на арт-рынке. Заходя в галерею, вы никогда не знаете, что дилер продает под реализацию, что ему принадлежит и какого уровня достигли цены. «Это не ложь, — утверждает он. — В каждой истории есть доля правды». Но Бувье был безжалостен в использовании недосказанностей. Картину «Играющий на флейте и обнаженная женщина», которую Бувье продал Рыболовлеву за 25 миллионов евро, он приобрел днем ранее всего лишь за 3,5 миллиона. На Климте он заработал $60 миллионов чистой прибылью.

Бувье не объяснил мне, как он справлялся с потоком средств для своих транзакций, но дилеры иногда дают клиентам пару месяцев на то, чтобы разобраться с большими счетами. Как только сделка согласовывалась с Рыболовлем, деньги обычно переходили от M.E.I. Invest к одному из семейных трастов Рыболовлева, Accent Delight или Xitrans Finance, на островах Британской Виргинии. Платил он быстро. Бувье настаивал на том, чтобы он нес финансовую ответственность за все транзакции, пусть и недолго. «Если я могу отменить их в одно мгновение, то я самый счастливый человек на Земле».

Он верил в то, что создает прекрасную коллекцию. Великих дилеров определяют качество и специфика работ, которые они приобретают. В 2011 внезапно для Рыболовлева Бувье обратился к Хоакиму Писсарро, ведущей фигуре в импрессионизме и искусстве XX века, и брату парижского дилера Лионеля с просьбой составить каталог коллекции.

Еще у него были моменты торжества. Годами Бувье мечтал приобрести «№ 6 (фиолетовый, зеленый и красный)», абстрактную картину, нарисованную в 1951 году во время работы в Бруклинском колледже. Картина эта была на обложке систематического каталога, который содержал все работы Ротко, и десятилетиями принадлежала династии французских виноделов Муэкс. Однажды Рыболовлев увидел ее в каталоге и сказал Бувье, что он отдал бы все ради этой картины. Бувье годами окучивал семью Муэкс через Перетти, покупая их вино и менее ценные работы из коллекции, надеясь однажды заполучить Ротко.

В начале 2014 Бувье узнал, что Муэксы раздумывают о продаже. За несколько лет до этого он посетил семейное шато в Бордо, чтобы посмотреть на картину в почти не используемой гостиной, где тяжелые шторы поглощали свет. В начале 1950-х Ротко начал экспериментировать с порошковыми красителями, растворителями и желтками, чтобы добавить насыщенности цветам своих холстов. Он хотел, чтобы зрители его картин чувствовали себя внутри этих картин. Когда Бувье отодвинул шторы, картина будто взорвалась цветом прямо перед ним.

Работа Ротко прибыла в женевский фрипорт в июне. Бувье пошел туда, чтобы лично увидеть ее. Он расположл картину напротив окна, чтобы насладиться ей в естесственном освещении. «Людям невозможно представить себе сделку такого рода», — рассказал он мне. У Бувье были все основания находиться в эйфории. Семья Муэкс огласилась продать «No. 6 (Фиолетовый, Зеленый и Красный)» за $80 млн. Бувье продал ее Рыболовлеву за $189 млн. У Перетти была некая доля, около пяти миллионов, и обычная комиссия для Раппо, но Бувье был в паре шагов от того, чтобы заработать сто миллионов долларов на единственной сделке.

Едва ли кто-то знал о сделках Бувье: несколько галеристов в Европе, его адвокат, и отдел Sotheby, который занимается частными продажами. Его сотрудники в Natural Le Coultre заметили произведения искусства, хранящиеся на его счете, но настаивают на том, что больше информации им никто не сообщал. Их босс редко появлялся в офисе; Бувье постоянно путешествовал, инвестируя средства в разные проекты. Он контролирует более сорока компаний, которые заняты в поразительно разных сферах: начиная от нового комплекса галерей R4, находящегося на территории старого завода Рено в Париже, заканчивая Smartcopter, которые занимаются созданием дешевого вертолета. Его манера поведения обескураживает. Рейнеке рассказал мне, что он никогда не интересовался, откуда поступают средства для фрипорта в Сингапуре: «Это вопрос, который не задают. Потому что знают, что он не ответит».

Но сделки, которыми управлял Бувье, стали поводом для пересудов в мире искусства. Рыболовлев стал известен как самый важный покупатель, несмотря на все его усилия, чтобы остаться в тени. Однако, кто именно ему помогал — было загадкой. Сейду, дилер в Женеве, однажды встретился с Рыболовлевым, но ему не удалось наладить отношения. «Мы отчаянно пытались. Никто не знал, с кем он на самом деле работает».

9 марта 2014 года Times опубликовала часть сплетен из индустрии о продаже картины «Спаситель мира» Леонардо Да Винчи в прошлом году. В статье, цитируя лондонского дилера Энтони Крайтона-Стюарта, утверждается, что картину продали в частном порядке за 75–80 миллионов долларов. Крайтон-Стюарт просто пересказал слухи, но в статье невольно раскрыли масштаб прибыли Бувье: он продал Да Винчи Рыболовлеву почти на пятьдесят миллионов дороже.

Бувье прочитал эту статью в тот же день, как она вышла. Из офиса Рыболовлева никто не звонил. Он вспомнил восхищенную реакцию олигарха на картину, и что тот был готов заплатить даже больше. Бувье также думал о других вещах. Строительство фрипорта в Люксембурге подходило к концу, и он пытался закрыть сделку по Ротко. Впервые Рыболовлев стал несколько неудобным клиентом. Он заплатил первые двадцать миллионов наличными, но собирался продать другие работы из своей коллекции, чтобы финансировать остальную часть покупки. Это решение встревожило Бувье. Продажа произведений искусства такого уровня также деликатна, как и их покупка. Он умолял о терпении. Летом Рыболовлев серьезно заболел. Он лечился от рака и страдал от послеоперационных осложнений. «Я был в почти бессознательном состоянии», — рассказал он. Бувье согласился принять скульптуру Модильяни «Tête» и сбить шестьдесят миллионов долларов от цены за Ротко. Но он оставался по-прежнему далеко от цифры, о которой они договаривались.

Рыболовлев выздоровел и спустя несколько месяцев, 22 ноября 2014 года, ему исполнилось 48 лет. Он пригласил Бувье, как обычно, отпраздновать свой день рождения, и во второй половине дня в его пентхаусе в Монако двое мужчин обсуждали его коллекцию. Всплыл вопрос цены за Да Винчи. Рыболовлев спросил, заплатил ли он слишком много. Он не спрашивал о прибыли Бувье, просто хотел знать, не переплатил ли он. Бувье сказал мне, что он предложил олигарху посоветоваться с экспертом, чтобы тот оценил картину. Он был уверен, что она стоила больше ста миллионов долларов. Рыболовлев пообещал рассчитаться за Ротко к концу года, но он не понимал, почему его посредник, казалось, не желает, или не может продавать работы настолько же легко, как он их приобретал: «Это заставило меня задуматься, а все ли чисто?»

В ту ночь Рыболовлев устроил вечеринку в яхт-клубе Монако. С 2011 года россиянин владел местным футбольным клубом A.S. Monaco, и вечеринка началась после вечернего матча, который закончился вничью 2-2 против команды из Канн. Бувье застрял за столом недалеко от хозяина, который беседовал с Prince’ом. Там был плохой стриптиз. (Рыболовлев это отрицает.) Бувье вышел на террасу. Раппо была там и подумала, что он выглядел расстроенным. Рыболовлев также вышел туда, и она спросила у него, что случилось. «Скажи ему, чтобы не волновался, — сказал олигарх, указывая на Бувье. — Мы все еще друзья».

Год подошел к концу. Бувье по-прежнему ждал своих денег. Рыболовлев отдыхал в Сейнт-Бартс в Карибском бассейне. 30 декабря он обедал с еще порядка десятью людьми в пляжном отеле Eden Rock. Общий друг пригласил Сэнди Хеллера, арт-консультанта из Нью-Йорка, отдыхающего на том же острове. Самый известный клиент Хеллера — управляющий хедж-фондом Стив Коэн, коллекционер. Хеллер никогда не встречался с Рыболовлевым, но ходили слухи, что «Обнаженную на голубой подушке» Модильяни, до 2011 принадлежавшую Коэну, приобрел именно он.

В разговоре — проходившем через девушку Рыболовлева, которая переводила — Хеллер упоминул покупку. «Мы скучаем по картине и по сей день», — сказал он. Рыболовлев был поражен, встретив в жизни человека, находящегося по ту сторону одной из его художественных сделок. Он спросил перед всеми сидящими за столом: «За сколько ты ее продал?»

Вопрос был неожиданный. Частные продажи защищены соглашениями о конфиденциальности. Но Хеллера, казалось, насторожило волнение русского. Гость на ланче рассказал мне, что Рыболовлев при разговоре был похож на «ребенка, которого мама оставила в очереди на кассу». Хеллер послал сообщение Коэну, спрашивая разрешение сказать Рыболовлеву цену продажи — $93,5 миллионов — которую он озвучил русскому олигарху на следующий день. Рыболовлев купил картину у Бувье за $180 миллионов.

Рыболовлев сначала промолчал. Двенадцать лет, говорил он мне, он верил, что Бувье был его агентом, представлявшим его на арт-рынке, получая за свои услуги хорошие деньги. Двухпроцентная комиссия Бувье на практически два миллиарда долларов, которые Рыболовлев потратил на предметы искусства с 2003 года, — это около $40 миллионов. Мысль о том, что Бувье все это время делал огромную наценку на каждую проданную картину выглядела как невероятное жульничество. Рыболовлев хотел позвонить Тане Раппо, но остановился и задался вопросом — сколько могла знать она? 9 января 2015 года Бершеда, адвокат Рыболовлева, подала заявление о возбуждении уголовного дела в Монако против Бувье и «всех участников», обвиняя арт-дилера в мошенничестве. Обвинение включало выдержки из электронных писем Бувье, в нем также упоминались сделки по продаже Да Винчи и Модильяни, на которых Бувье, как говорилось в иске, «нагрел» около $70 миллионов.

Ничего не подозревая, Бувье продолжал заниматься тем же, что и раньше, отслеживая картины в попытке закрыть сделку за Ротко. Русский начал вывозить свою коллекцию со складов «Natural le Coultre» в Сингапуре и Женеве. Бувье решил, что это связано с разводом Рыболовлевых. 21 февраля он послал Сазонову, советнику Рыболовлева, восьмистраничное электронное письмо, где обозначил потенциальный доход с продаж из коллекции, но также потребовал полную выплату за Ротко к концу месяца. В своей привычной манере Бувье предупредил, что «продавец покончит жизнь самоубийством», если Рыболовлев не заплатит за сделку скоро, хотя Бувье и разрешил свои дела с семьей Муэкс месяцами ранее. В тот вечер Рыболовлев и Раппо встретились у него в апартаментах в Монако. Как говорит Раппо, он спросил ее мнение о том, что они должны делать. Бершеда втайне записала их диалог. Встреча с Бувье была назначена на 25 февраля.

Это была среда. Бувье прибыл на частном самолете из Женевы. Встреча в Belle Époque — комплексе апартаментов на берегу озера — была назначена на 10 утра. Бувье явился раньше. Было красивое утро, он прогулялся вдоль набережной, смотря на лодки (в собственности Бувье числится 35-метровая моторная яхта, на которой он бороздит просторы Средиземного моря). Шагнув в вестибюль «Belle Époque», он обнаружил там восемь людей, одетых в черное. Один из них предъявил удостоверение полицейского Монако и спросил — говорит ли он с Ивом Бувье. Когда тот кивнул, другой офицер нацепил на него наручники и вывел обратно на улицу в машину без знаков различия. Никто не проронил ни слова.

Первой мыслью Бувье было, что его поймали в крупном рейде на Рыболовлева. Его привезли в центральный полицейский участок Монако; он посчитал, что будет свободен к ланчу. В 13:13 он в первый раз оказался в комнате для допросов и был задан вопрос о его профессии. «Бизнесмен», — ответил Бувье.

Он узнал, что против него ведется расследование по обвинению в мошенничестве и отмыванию денег. В те недели, что последовали за жалобой Рыболовлева, банк «Эйч-эс-би-си» (H.S.B.C.) выдал органам Монако информацию о том, что у Бувье и Тани Раппо в княжестве был совместный банковский счет. Согласно данным полиции, это намекало на вероятный сговор с целью отмывания средств, полученных на продажах предметов искусства. За годы сотрудничества с Бувье отчисления, предназначенные для Раппо, достигли сотни миллионов долларов. В «Эйч-эс-би-си» позже признали эту информацию ошибочной: счет был записан на имя Жака Раппо, мужа Тани, но сама Таня была вовлечена в расследование. Ее арестовали в собственной квартире. Когда туда вошли двое полицейских, ей делали массаж.

Раппо увидела на ордере имя бенефициара фонда — дочери Рыболовлева Екатерины. «Внутренне я была спокойна», — сообщила она мне. За год до этого, практически в тот же день, Елена Рыболовлева была арестована в Кипре, обвиняемая в краже кольца с бриллиантом, которое, по словам Рыболовлева, принадлежало ему. Обвинения были сняты, но Раппо восприняла инцидент как попытку запугивания — для ускорения их развода (развелись они в октябре, за сумму, оставшуюся тайной). «Я не знаю почему. Я просто знала, что он занимался в каком-то роде шантажом», — говорила она.

Бувье и Раппо допрашивали три дня. Когда Бувье спросили об очевидной двойственности его электронных писем, он отозвался об этом как «всего лишь коммерческой игре». Однако потом он начал осознавать масштаб предъявленных ему обвинений. Основываясь на вычетах, о которых им было известно, и оценке коллекции, адвокаты Рыболовлева утверждали, что его клиента обманули на 1 049 465 009 долларов. В ту пятницу Бувье и Рыболовлев встретились в рамках очной ставки — стандартной для французской полиции процедуры. Рыболовлев повторил свое заявление о том, что Бувье всегда представлялся его агентом. Он настаивал, что, когда они познакомились, Бувье попросил его инвестировать несколько миллионов евро в свои предприятия. «Как тогда он может купить картину за двадцать миллионов евро?» — спросил русский олигарх.

Как утверждает Бувье, Рыболовлев избегал зрительного контакта на протяжение всего разговора, за исключением одного момента: «Но Ив, эти наценки сравнимы с стоимостью Боинга». Позже, Бувье ответил на это: «Я думаю, для него проблема заключалась не в том, что Бувье заработал денег — проблема в том, что Бувье заработал слишком много денег». Он сказал, что в конце спора, внутри все еще заполненной людьми комнаты, Бувье предложил купить Модильяни: «Я готов заплатить. Я все еще готов к сделке». Рыболовлев вышел из комнаты.

Бувье был выпущен под залог в десять миллионов евро на следующий день. Он пошел в отель и заказал бутылку Кос д’Эстурнель, дорогого вина из провинции Бордо. Он был убежден, что русский олигарх не ожидал того, что Бувье внесет залог. Из-за того, что Монако — страна маленькая, а риск, что подозреваемый улетит — велик, подозреваемых в уголовных делах часто задерживают на несколько недель дольше. Бувье воспринял свой арест как способ шантажа. «Стратегия — поставить ловушку. И тогда он придет спустя три месяца и скажет: „Дай мне пятьдесят или сто миллионов, и я сделаю так, что ты выйдешь“». Как и Раппо, он помнил, что случилось с бывшей женой Рыболовлева на Кипре.

Вместо этого россиянин усилил юридическую атаку. 12 марта он подал в суд на Бувье в Сингапуре, требуя заморозить активы арт-дилера по всему миру, а также активы Раппо. Суд удовлетворил судебный иск и приказал Бувье отдать Ротко. Такой же иск поступил из Гонконга. Через месяц в Париже всплыла информация о том, что два портрета за авторством Пикассо, которые Бувье продал Рыболовлеву в 2013, были украдены у предыдущей владелицы Катрин Ютен-Бле , падчерицы художника. И за это Бувье тоже был доставлен в суд. Рыболовлев передал картины французской полиции. Бувье свою вину отрицает.

Примерно в это же время я провел день в люксембургском фрипорте. Здание состоит из 6500 тонн бетона. Тяжелые двери заблокированы шестизначными кодами. Дэвид Арендь, управляющий, на неприятности, касающиеся его главного инвестора, ответил храброй миной. Председателя фрипорта, сподвижника Бувье в Париже по имени Оливер Томас несколько дней назад допрашивали по делу о Пикассо. Я спросил Арендта, когда он узнал, что Бувье на самом деле арт-дилер. Он ответил: «26 февраля, когда я прочитал об этом в Daily Telegraph». Ален Мастат, специалист по инвестициям в предметы искусства, работающий во фрипорте, сидел ошарашеный в выставочном зале: «Это похоже на черного лебедя: также неожиданно». В недрах здания я заглянул в одну из кладовых Natural Le Coultre и увидел кучу ящиков, помеченных «Хрупкий груз» и направляющихся в Сингапур. Человек внутри заметил меня и закрыл дверь.

Транспортировщики предметов искусства, с которыми я беседовал для написания этой статьи, были поражены тем, что сделал Бувье. Идея использовать информацию, которую они впитывали в течение многих лет, их знания, для торговли ценностями казалась им анафемой. Они, казалось, наслаждались их неожиданной ролью в художественном мире, и были бы счастливы в нем задержаться. Но они признали, что мало что могло остановить Бувье. На нерегулируемом рынке единственные силы, сдерживающие людей, это культурные ценности и долгосрочные коммерческие перспективы: если мои коллеги и покупатели не уверенны, что я буду вести себя так, как они ожидают, мой бизнес провалится. Бувье думал иначе: на рынке, которым правит инсайдерская информация, человек, который знает все — король. Он открыл глаза и прозрел.

Арт-дилеры в целом были злее и охвачены благоговейным страхом. Верхушка частного рынка по продаже предметов искусства — весьма узкий круг, поэтому Бувье был практически неизвестен. Когда я показал крупному лондонскому арт-дилеру Дэниэлу Кацу список произведений, которые Бувье продал Рыболовлеву, и суммы, которые он за них получил, Кац чуть не упал со стула: «Этого русского полностью прибрали к рукам». У дилеров, как правило, с Бувье возникали две проблемы. Первая заключалась в том, что он — перевозчик, а перевозчики не заключают сделок. «Я бы назвал это ужасным конфликтом интересов», — рассказал Ларри Гагосян журналу Times в сентябре. Швейцарский торговец предметами искусства заявил мне:

«Я никогда в жизни не стал бы выставлять предметы искусства в помещениях Natural Le Coultre, потому что я бы сказал, что информация записывается. Кто знает, как она будет использоваться?»

Более того, Бувье также очернил идеальный образ арт-дилера. Он воспользовался неоднозначностью того, что называется «торговлей по-джентельменски». Будет ли содеянное им сочтено мошенничеством, чему могут помешать неоднозначные формулировки в электронных письмах и сомнительная доверчивость олигарха, главный урон рынку искусства заключается в том, с какой наглостью и грубостью Бувье зарабатывал. Однажды вечером в Женеве я встретил Марка Блондо, который раньше управлял Sotheby’s в Париже и помогал собрать коллекцию магната Франсуа Пино. Мы сидели в его кабинете — за моей спиной висел ранний Ренуар — и он рассказывал мне истории о картинах, которые он покупал и продавал: «Продавать коллекцию — это как отдавать своего ребенка в ясли». Блондо сказал, что великие арт-дилеры оставляют свой след: они формируют вкусы, влияют на рынки, продают работы в музеи. Бувье этого не сделал. У него не было галери. Он работал по большей части через свой BlackBerry. «Его нельзя называть арт-дилером. Он просто торговец».

Я пошел на встречу с Бувье на следующий день. Мы встретились в офисе Natural Le Coultre. Над столом в приемной висела картина, подаренная на стопятидесятилетие фирмы: «Транспорт сквозь века». Бувье настаивает, что никогда не использовал конфиденциальную информацию, приобретенную в рамках логистического бизнеса, для того, чтобы покупать или продавать картины. Ни одна из 35 работ, которые он продал Рыболовлеву, никогда не была в хранилищах Natural Le Coultre.

«Я владею информацией не потому, что я транспортировщик. Это потому, что я умен»

Я спросил, расстроился ли он от того, что остальная часть арт-рынка отвернулась от него после ареста. «Все эти люди считают, что каждый из них — лучший. Сейчас они знают, что маленький Бувье лучше, чем они»,— ответил он. Его мастерство в сделках на сто миллионов долларов, его познания в логистике и его сеть фрипортов позволяют Бувье казаться себе этаким «рупором правды», способным сказать то, о чем другие молчат. «Я знаю все хорошее и плохое про этот бизнес; все, что должно измениться. Когда г-н Гагосян сказал о конфликте — во-первых, я не спрятался в безопасном месте. И когда г-н Гагосян продюсирует художника — он такой же инсайдер, как и я. Цена повышается. Это фигня. Это рынок без правил. Не говорите, что это у господина Бувье их нет».

Мы проговорили весь день. Бувье уверен, что судебные процессы постепенно начинают разрешаться в его сторону. В прошлом августе апелляционный суд Сингапура разморозил его активы, включая Ротко. Суд в Гонконге сделал то же самое. Гражданские иски продолжаются, как и уголовное следствие в Монако, но Бувье готовится возместить убытки, понесенные его бизнесом в результате действий Рыболовлева. Раппо подала собственные иски в Монако, обвиняя полицию в нарушениях в ходе расследования. Во время разговора Бувье держал рядом с собой сразу четыре Nokia и BlackBerry. Когда какой-либо из них звонил, он переворачивал его, чтобы понять, из какой сферы его деятельности исходит запрос. Он напомнил мне, не в самом приятном смысле, животное-падальщика, вроде шакала.

Мы вышли на обед. Бувье надел темные очки. Мы ели в отдельной комнате в отеле Kempinski, одном из самых модных в Женеве. Буве заказал Coke Zero и блюдо из дичи на гриле под названием «Добыча охотника». Он говорил о паранойе Рыболовлева, которая уходит корнями в хаос постсоветской России, и о том, что он не смог бы обманывать такого человека десятилетиями. «Если я обманывал его все это время, то я не просто самый лучший арт-дилер в мире, я гений. Я — Эйнштейн».

Когда мы вернулись в офис, кто-то принес каталог коллекции Рыболовлева от Хоакима Писсаро. Страницы были в серых рамках, связанные белыми лентами. Неясно, будет ли эта книга теперь когда-либо опубликована, и еще менее вероятно, что шедевры Рыболовлева когда-либо будут выставлены все вместе. Рыболовлев сказал мне, что чувствует «сложную энергию», когда думает о своих картинах. Он рассмеялся, когда я спросил, где он их хранит.

Каталог лежит на столе. Он должен был стать доказательством могущества Бувье в качестве арт-дилера: его самый большой проект, тихо реализованный в тени и неожиданно представленный миру. Вместо этого о мастерстве Бувье стало известно, когда в его деятельности наступил спад. Я сказал Бувье, что, на мой взгляд, он может выиграть судебную тяжбу с Рыболовлевым, но ему никогда не удастся восстановить свое доброе имя. Он посмотрел на меня. «Это станет моей следующей задачей», — сказал Бувье и продолжил смотреть на меня — глазами, представляющими собой смесь синего и темно-зеленого, — пока я не отвел свой взгляд.

По материалам: The New Yorker. Перевели: Полина ПилюгинаГеоргий ЛешкашелиАня АндрееваАлександр Мельник.
Редактировали: Евгений УрываевРоман ВшивцевАртём Слободчиков.