Среднее время прочтения — 11 мин.

В ночь, когда взорвалась бомба, мой папа позвонил домой со своего мобильного, как только закончил объезжать сеть пекарен, принадлежавших нашей семье. Каждый вечер в час пик отец на своей небольшой серебристой Мазде собирал дневную выручку со всех точек. В Колумбии начала 90-х наличные в кассе надолго не задерживались.

«Почти закончил. Заеду в магазин у Имбанако, а потом сразу домой. Если тебе нужно что-нибудь из еды, позвони им сейчас, чтобы они вынесли к машине», — сказал он по телефону моей маме. Как обычно, мама позвонила в пекарню и заказала хлеб и молоко на завтрак. Она стала готовить легкий ужин, потому что папа должен был приехать домой через полчаса.

Когда прошел почти час, а его все еще не было, мама стала ему звонить, не без некой доли раздражения, чтобы выяснить, что его так задерживало. Он не отвечал. Наш телефон зазвонил спустя несколько минут, но это был мой дядя Чало.

«Здравствуй. Ты не знаешь, где может быть Эдуардо?» — осторожно спросил он у мамы.

«Нет, я только что звонила ему на мобильный, он не отвечает. Сказал, что остановится у Имбанако, а потом поедет домой, но это было около часа назад».

«Сильвия, я только что там проезжал», — ответил дядя с внезапно мрачной серьезностью. — «Рядом с пекарней в машине взорвалась бомба».

Я поежился, когда надпись Narcos жирными белыми буквами появилась вверху моей домашней страницы на Netflix. Там был актер Вагнер Моура в клуба́х белой пудры и с чересчур знакомой прической на бок и усами. Опять двадцать пять, подумалось мне тогда.

В Голливуде любят изображать Колумбию провинциальной девицей, попавшей в беду, которая ждет, когда же появится ее гринго на белом коне и с пистолетом в руках: «Прямая и явная угроза», «Роман с камнем», «Возмещение ущерба», «Отряд „Дельта“ 2» и так далее. Вспомните первые сцены в «Мистер и миссис Смит»: Богота — многонациональный мегаполис с климатом нью-йоркской осени — упрощен до потной карибской деревни, расположенной недалеко от джунглей. Эта проблема не ограничивается Америкой: за последние годы телесериалы про наркоторговцев стали основной частью испаноязычного телевидения, и я сторонился их как чумы.

Я ничего не знал об этом шоу, и хотел, чтобы так оно и оставалось. Критики сравнивали Narcos с сериалом «Во все тяжкие» и фильмом «Славные парни», но какой колумбиец может воспринимать историю Пабло Эскобара как развлечение? Для ребенка эпохи наркотерроризма Эскобар и ему подобные никогда не могут быть просто героями в рассказе. Мне казалось, что смотреть Narcos — значит запастись попкорном и наблюдать, как рушится моя страна.

Но спустя несколько дней я услышал, как мои коллеги обсуждают этот сериал. Они хорошо о нем отзывались, но я остался непоколебим в своем решении держаться от него подальше. До сих пор когда в офисном кафетерии возникают разговоры о Narcos, мне странно слышать, как коллеги обсуждают сюжетные повороты, которые когда-то были событиями моей повседневной жизни. Я чувствовал себя посторонним по отношению к собственной истории. Какую версию событий авторы преподносили моим сотрудникам? Какому лживому представлению о Колумбии теперь предстояло распространиться в массовой культуре? В конце концов, любопытство взяло верх. Я зашел на Netflix и нажал кнопку воспроизведения, не представляя, что меня ждет.

Narcos начинаются, как ни странно, с определения литературного жанра. Камера движется по темному пейзажу. Это покрытые туманом колумбийские Анды, возвышающиеся над большим городом. Затем мы видим слова: «Магический реализм определяется тем, что происходит, когда в четко проработанные, реалистичные время и место действия вторгается нечто, слишком странное, чтобы в него верить».

Если магический реализм стал термином, тесно ассоциирующимся с Колумбией — до такой степени, что стал официальным маркетинговым слоганом страны — то, в основном, это произошло благодаря влиянию двух мужчин. Первый из них — это Габриель Гарсиа Маркес, наш любимый лауреат Нобелевской премии, чьи романы венчают этот жанр. Но несмотря на то, что Маркес является главным представителем жанра, он дистанцирует себя от ярлыка магического реалиста в нескольких интервью. По его словам, если зарубежные критики решили называть его реализм «магическим», то это только потому, что они не знакомы с латиноамериканской реальностью.

Второй из них — это Пабло Эскобар. Когда наркобароны заняли видное положение в Медельине и Кали, люди стали называть их «mágicos» — маги. Они держались на плаву за счет постоянной потребности американцев в кокаине, их состояния росли со скоростью, которая казалась почти волшебной. Они привезли себе бегемотов на Магдалену и зарыли сокровища на своих виллах. Чудесную странность, которую Гарсиа Маркес воплотил в жизнь в рамках художественной литературы, Пабло Эскобар и mágicos привнесли в реальный мир, руководствуясь своими безжалостными амбициями.

Narcos неожиданно снова погрузил меня в тот мир. Я с первой сцены заметил то, с каким старанием бразильский режиссер Хосе Падилья воссоздавал Колумбию, в которой я вырос. Вместо дешевой подделки там была настоящая Богота — огромная, растянувшаяся по своему холодному плато. Несмотря на то, что не все актеры, играющие местных, на самом деле были колумбийцами, я с удовольствием отметил, что как группа они выглядели очень правдоподобно, отражая расовое и этническое своеобразие страны. Колумбийские герои на самом деле говорили по-испански. Хотя акценты часто были неубедительными — что, к сожалению, в особенности касается Эскобара в изображении Моура — было очевидно, что Падилья нанял местных сценаристов, которые не просто приправили сценарий характерными колумбийскими выражениями, но даже дали каждому герою особенности речи, присущие тому или иному региону или стране.

Кроме того, были небольшие детали, которые придавали всему этому целостность: логотипы на политических плакатах, неизменные Renault 4s и Mazda 626s на улице, миниатюры фасадов колониальных деревенских домов, висящие на стенах дома матери Пабло. Всё это не является существенным для истории, и американская аудитория никогда не почувствовала бы разницу. Тем не менее, акцент Падильи на достоверности позволяет зрителям испытать то, что было бы невозможно испытать при просмотре любого другого англоязычного шоу или фильма о Колумбии.

Истории о Колумбии того периода почти неизбежно касаются жизни преступников и государственных агентов; в них мало рассказывается о жизни обычных колумбийцев. Помимо прочего, больше всего меня шокировало при просмотре Narcos осознание того, насколько сильно разборки наркоторговцев сформировали мой мир, несмотря на все старания родителей отгородить меня от этого.

Мы жили в замечательном районе в Кали, на каждой улице которого жил хотя бы один член синдиката. Мой отец презирал наркоторговцев и избегал любого контакта с ними, способного легитимизировать их место в обществе, если ему за это не грозила пуля в лоб. Если сосед оказывал знаки принадлежности к синдикату (каким-то образом ты всегда просто знал, кто это был), отец отказывался говорить с ним, даже не здоровался в ответ. Нам с сестрой было категорически запрещено играть с детьми из домов под номерами три и пять. Когда моя тетя предложила пригласить их на день рождения (наряду со всеми остальными детьми с улицы), папа стал угрожать, что если она их пригласит, моя семья не придет. Я до сих пор помню мальчика и девочку, которые стояли у входа в двор тети и с грустью смотрели на развлечения.

Папа изо всех сил пытался сделать так, чтобы mágicos не существовали для нас. Было поразительно теперь смотреть Narcos и в каждом эпизоде видеть такое большое количество точек соприкосновения с моим детством.

Самое странное в моей жизни в Колумбии 80-х и 90-х было то, насколько нормальным мне все это тогда казалось. Мое детство во многом не отличалось от пригородной жизни американского мальчика верхних слоев среднего класса. Утром я посещал прекрасную частную школу, где большинство предметов преподавались на английском языке; днем я смотрел мультики по Disney Channel или Nickelodeon и ситкомы вроде «Принца из Беверли-Хиллз». По выходным ходил на теннис и в кинотеатр в торговом центре. Конечно, я знал обо всех проблемах своей страны — на самом деле они меня очень сильно волновали. Но только когда моя семья эмигрировала в США и я наткнулся на рассказы об этих годах в книгах — в таких произведениях, как «Сообщение о похищении» Гарсиа Маркеса и «Убить Пабло» Марка Боудена — я понял всю странность того, через что мы прошли. Narcos сделал это понимание еще более ясным.

В детстве я проводил лето, играя в загородном доме своего дедушки в предгорье в Кали, точно так же, как делали в детстве во время каникул мой отец и его братья и сестры. У меня были свои товарищи по играм, но в свои времена отец с братьями и сестрами играли с ближайшими соседями — Писарро.

«Писарро» — это имя, записанное в колумбийской истории: четыре будущих члена колумбийского партизанского движения М-19 и один законопослушный чудак были детьми адмирала и бывшего главнокомандующего вооруженными силами страны. Третий, самый старший среди них, Карлос, станет широко известен как последний верховный главнокомандующий движением М-19, который возглавлял группировку после ее нападения на Верховный колумбийский суд. Карлос пропадал из круга общения нашей семьи до лета перед моим вторым днем рождения, когда он появился без предупреждения в нашем загородном доме. У ворот показалась дорогая машина с затемненными стеклами — это был он.

Когда Карлос приехал, у моей бабушки не было другого выбора, как впустить его и его сестру Нину в наш дом, подать им напитки и закуски в гостиной и болтать, как будто они были просто старыми друзьями, делящимися последними новостями. Но визит Карлоса был разведывательной миссией. Спустя две недели М-19 атаковала город среди ночи, столкнувшись с армией лицом к лицу вверх по дороге от нашего дома.

Пока бушевало сражение, в нашем дворе появилась группа сообщников наших старых друзей. Они стучали в дверь и окна, звали нас по именам, а мы притворялись, что никого нет дома. На следующее утро мы обнаружили, что они оставили несколько раненых бойцов со смотрителем, чтобы мы спрятали и выходили их. В течение следующих двух недель, чтобы просто убедиться, что мы чтим нашу «дружбу», они просили ежедневные отчеты о том, где мы находимся и чем занимаемся. Всё это кончилось нападением армии на нашу собственность (с помощью анонимных звонков моей семьи) и кошмаром судебного процесса для доказательства того, что мой дедушка не был сообщником партизан.

В сериале Narcos, который обычно довольно близок к фактам, мы видим большую степень художественного допущения по отношению к М-19. Вполне возможно, что «Иван Грозный», один из основателей группы, мог отдать на время Пабло Эскобару самый ценный ее символ — украденный меч Симона Боливара. Но это просто неправда, что Эскобар убил лидера партизанского движения, как это происходит в шокирующей сцене в четвертом эпизоде.

По крайней мере, эта надуманная показуха передает черствость и циничность наркобарона — то, о чем сериал временами забывает. M-19 не были маленькой группой наивных идеалистов, какими их представляет Narcos. Идеалистами они были — но еще они были сильными и внушающими ужас, и моя семья была не единственной, кто едва не умер из-за них в Кали. Когда-то моя тетя Розарио работала адвокатом в паре кварталов от Дворца Правосудия здания Верховного Суда Колумбии. В день атаки M-19 она ехала во Дворец, чтобы проверить кое-какие документы по делу. Но когда ей оставалось ехать меньше квартала, она вспомнила о том, что ей надо было встретиться с клиентом, и вернулась в свой офис, злясь на свою забывчивость. Прибыв в офис 15 минут спустя, тетя услышала, как по радио передали об атаке на Дворец. Как выяснилось позже, Эскобар профинансировал атаку, чтобы уничтожить улики, собранные государством против него — а улики эти хранились за стенами дворца. Не вернись она в офис, Розарио могла бы оказаться в массовке четвертого эпизода (жертва №99), но так сложилось, что насчитали только 98 тел, включая двенадцать судей, и одиннадцать пропавших без вести.

Когда родители поняли, что больше они этого не вынесут и решились переехать в Штаты, я был в старших классах. Не желая забирать меня прямо перед окончанием школы, они разрешили мне остаться с бабушкой и дедушкой на год и уехали без меня.

Но даже в такой близости к эмиграции моя история оставалась связана с персонажами Narcos. В тот год я попытался съездить к родителям в Майами, но оказался жертвой бюрократической шутки — у меня не было штампа о том, что мои документы были сертифицированы, и я застрял в офисе охраны аэропорта.

Там я увидел человека лет сорока, сидевшего в кресле; на нем были наручники, голова его была стыдливо склонена, а глаза были мокрыми от слез. Он был наркокурьером, каких вербовал картель Медельин в первом эпизоде Narcos, бегунком, который попытался вывезти кокаин из страны в своем теле, чтобы продать его за большую цену. Когда агент зашел и доложил начальнику офиса о том, что «тест дал положительный результат», человек в наручниках начал всхлипывать.

«Что я тебе говорил?» — спросил у него главный агент тоном уставшего родителя. — «Повернуть назад, пока ещё была возможность. Я говорил тебе не пытаться попасть на борт. Теперь от меня ничего не зависит».

Человек в наручниках мог лишь плакать от своей беспомощности, и я задумался о лишениях и решениях, которые привели его к этому моменту, и как люди, получавшие реальную прибыль от торговли наркотиками, оставались на свободе, ведя всю страну к краху.

Я помню дремучий страх перед Эскобаром в детстве, помню чудное чувство облегчения в тот день, когда он наконец был побежден. Как будто Сатана и все его слуги были уничтожены навсегда. С каждым эпизодом Narcos приходят воспоминания. Когда показали «Особую Поисковую Группу», я вспомнил то утро, когда увидел их на улице по дороге в школу. Когда появился четвертый человек картеля Кали, Пачо Эррера, я вспомнил, что именно делала Поисковая Группа, пытаясь найти его заместителя — нашего соседа из дома №3. Когда Narcos показало войну картелей, я вспомнил о бомбах.

Я вспомнил о той бомбе.

Narcos не идеален. Критики уже отметили его недостатки: избыточные обращения к закадровому голосу и пресность большинства персонажей на стороне закона, которая не только ослабляет драму, но и проявляет неуважение к живым мужчинам и женщинам, которые рискнули жизнями, чтобы остановить Эскобара. Я бы добавил пару пунктов от себя. Иногда кажется, что сценаристы могли ввести женских персонажей в историю только через случайные постельные сцены, которые обычно отвлекают от сюжета. И хотя Narcos успешно показывает разные стороны личности Эскобара, — жестокого, беспощадного стратега и примерного семьянина — шоу сторонится его неоправданной жестокости. Мы редко видим Эскобара, который приказывает своим палачам ломать врагам колени и назначает варварские наказания за самые невинные просчеты. Однажды во время вечеринки слугу поймали за кражей столового серебра. Эскобар приказал связать человека и утопить его в бассейне на глазах у всех своих гостей.

Но несмотря ни на что, Narcos остается замечательным сериалом. Каким-то образом его первому сезону удалось вернуть к жизни ту часть нашей истории, которую большинство из нас хотело бы забыть, уважая в то же время культуру и людей, которых едва не погубила торговля наркотиками. Сериал умело избегает голливудских карикатур и пристально вглядывается в реалии нарковойн, как в злодеев, так и в зачастую нечистых на руку героев. Сам факт существования такого сериала свидетельствует о том, что все изменилось как для США, так и для Колумбии. Narcos выставляет нелепой идею Чака Норриса или Харрисона Форда, прилетающих в командировку и насаждающих закон; в нем очевидно, что вина за бессчетные смерти в Колумбии лежит не только на наркобаронах, но и на американцах с их алчной жаждой кокаина. Сейчас, когда куда более близкий сосед с юга оказался в похожей ситуации, уроки Narcos более чем своевременны.

Что касается Колумбии, сам факт существования этого шоу доказывает, как далеко мы продвинулись. Насилие и торговля наркотиками все еще являются частью жизни страны. Чрезмерно рьяные колумбийцы, посвятившие себя ее рекламе, оставят у вас неверное впечатление южноамериканской Шангри-Ла, сменившей жестокую Колумбию Эскобара. Но в мой последний визит я был изумлен количеством иностранцев в стране — не только мрачных альпинистов из Европы, но и американских молодоженов, которые раньше и думать бы не стали о том, чтобы сюда приехать.

И всё же: пускай картели исчезли, и перемирие с оставшимися повстанческими группами кажется реальным как никогда, раны страны все еще глубоки. Да, экономика окрепла, преступность спала, а демократия расправила плечи. Колумбия сильно отличается от почти рухнувшего государства, которым она когда-то была. И все жё, пускай очень редко, звучащие в ночном Кали ритмы сальсы иногда прерываются глубоким, глухим звуком и звоном окон.

«Есть еще кое что, Сильвия», — продолжил мой дядя Чало. — «Кто-то на улице сказал мне, что видел серьезно раненого человека с бородой. И..» Он сделал паузу. «И меня не подпустили поближе, но мне кажется, что я увидел разбитую серебряную малолитражку рядом с местом взрыва».

Хоть она и не признавалась себе в этом, моя мама понимала, что это значит. Борода, машина, время, неотвеченные звонки. Все было слишком очевидно.

«Продолжай звонить ему, Сильвия, я сообщу тебе, если узнаю что-нибудь наверняка».

И она звонила, снова и снова — десять минут, двадцать, полчаса. Мой отец уже почти два часа как должен был вернуться домой, но она все еще отказывалась рассказывать нам об этом. Она ждала звонка от Чало, чтобы подтвердить то, что она и так уже знала.

Когда телефон наконец зазвонил, она едва осмелилась ответить.

«Любимая, у Имбанако взорвалась бомба», — сказал мужской голос на другом конце провода. — «Я задержался в магазине и разминулся со взрывом на пару минут. Прости, что не позвонил сразу — на моем телефоне села батарея вскоре после нашего последнего разговора».

Гарсия Маркес правильно определил понятие реальности в Колумбии. Это то место, где мертвые могут вернуться к жизни в любой день недели.

Автор: Бернардо Апарисио Гарсия
Оригинал: Vox

Перевели: Екатерина Евдокимова и Георгий Лешкашели
Редактировали: Князь Мышкин, Анна Небольсина и Артём Слободчиков