Среднее время прочтения — 5 мин.
Читает Александр Тарасов
Подкаст на YouTube, Apple, Spotify и других сервисах

В августе 1944 года фотограф и военная журналистка Ли Миллер была командирована во Францию, чтобы написать материал о недавно освобожденном портовом городе Сен-Мало в регионе Бретань. Но быстро выяснилось, что разведка подвела. Американские солдаты столкнулись со шквальным огнем, пытаясь сместить немцев с их позиций в Сен-Мало. Городу было еще далеко до освобождения, большая часть его оказалась охвачена боем.

К тому моменту за время Второй мировой войны уже около 200 женщин, включая Миллер, получили у Антигитлеровской коалиции военную аккредитацию. Однако Ли хорошо знала, что ни одну из них не допустят до освещения боев, поскольку женщинам полагалось писать на более «светлые» темы: посещать госпитали, освещать противовоздушную оборону в тылу и воспевать героизм гражданских. За решение остаться в Сен-Мало Миллер грозило верное наказание, но она не могла упустить отличную возможность для репортажа. «Я оказалась единственным фотографом на километры вокруг, — рассказывала она, — и теперь у меня была своя война». Пять головокружительных дней Миллер при активном содействии американцев делала снимки и записи, фиксируя все происходящее, и порой сама оказывалась под обстрелом.

Миллер никогда не чувствовала себя настолько живой, настолько собой. До войны ее жизнь представляла собой череду кратких, хотя и ярких, тупиков: модель для журналов Condé Nast, муза и помощница сюрреалиста Ман Рэя, фотограф модных и знаменитых. Лишь теперь — скорчившись в немецком блиндаже и узнавая в ледяном мясистом предмете под подошвой чью-то оторванную руку, — она наконец поняла, что все эти годы искала войну в объективе своего фотоаппарата.

Ли получила аккредитацию в качестве корреспондентки для британского Vogue, и ее редактор не могла нарадоваться «великому приключению», которым оказался репортаж из Сен-Мало. Военных, однако, инцидент не сильно впечатлил. После того, как Миллер обнаружили, фотографа поместили под временный домашний арест и еще сильнее ограничили свободу передвижения — как для нее, так и для других журналисток.

Объяснением столь жесткому протоколу служило, конечно же, атавистическое представление, что женщины — слабый пол и слишком хрупки, чтобы справиться с кровавой реальностью войны. Но к этому примешивалась более тривиальная проблема — туалеты. Вероятность, что женщине придется облегчиться в зоне боевых действий, была невыносима для брезгливого воображения военных. На протяжении Второй мировой корреспондентки требовали для себя права вести репортажи в равных условиях с мужчинами, но всякий раз им отвечали, что «проблема удобств» — или, как без стеснений выражались американцы, «сортирное дело» — делает это невозможным.

Доблестному меньшинству, которое всё же пробивалось к местам боевых действий, приходилось проявлять исключительную отвагу и хитрость. Женщинам отказывали не только в доступе к военному транспорту и расположениям, но даже в посещении официальных пресс-брифингов, и в результате они часто подвергались опасности, которой иначе могли избежать. При этом, оказываясь вне поля зрения официальных лиц, журналистки часто получали доступ к тем историям, которые их более привилегированные коллеги-мужчины рисковали пропустить.

За два месяца до того, как Миллер нашла свою маленькую войну, Марта Геллхорн попала в гораздо более интересный переплет. 6 июня 1944 года, будучи в ярости от того, что ей и остальным женщинам запретили освещать высадку в Нормандии, Геллхорн пробралась на борт американского госпитального судна и зайцем пересекла Ла-Манш. Она поняла, что ее ждет приключение, когда, поднявшись на палубу, обнаружила, что застряла в «самой большой военно-морской пробке в истории». Приключение стало еще более захватывающим, когда журналистку отправили на берег вместе с командой медиков, чтобы помочь раненым. Геллхорн оказалась так близко к месту боевых действий на «Омаха-Бич», что рев артиллерии и крики умирающих солдат перекрывали собой любые другие звуки.

Никому из корреспондентов-мужчин на тот момент еще не разрешили сойти на берег, и репортаж Геллхорн получился куда более достоверным и выразительным, чем у ее мужа, Эрнеста Хемингуэя. Хотя Геллхорн арестовали и лишили аккредитации, этот случай убедил ее, что правила существуют лишь для того, чтобы их нарушать. Сбежав от охраны, журналистка отправилась в Италию (под прикрытием душещипательной истории о пропавшем женихе), и вплоть до конца войны находились сочувствующие солдаты, которые помогали ей попасть на линии фронтов.

Геллхорн спокойно признавала: ей выгодно слыть «длинноногой блондинкой». Несколькими годами ранее ее подруга Вирджиния Каулз нашла материал для одного из лучших репортажей о гражданской войне в Испании, когда советский генерал, которого она очаровала, держал ее в плену у себя в штабе и три дня и три ночи потчевал шампанским и марксистской пропагандой, пытаясь обратить в коммунизм.

«Теперь у меня была своя война»: Ли Миллер и другие военные журналистки шли наперекор правилам поведения на поле боя 1
Сила обаяния… Марта Геллхорн беседует с индийскими солдатами британской армии на фронте 5-й армии в Кассино, Италия, 1944 год. Снимок: Keystone/Getty Images

Большинство корреспонденток смирились с тем, что ради работы им порой приходится пользоваться своей внешностью, и некоторые даже поощряли такой подход. Однако Клэр Холлингворт, которую командировали на юго-запад Польши в конце августа 1939 года, опубликовала свой первый громкий материал благодаря везению и смелости. Она не только оказалась первого сентября на месте развития событий и передала по телефону рассказ очевидца о немецком вторжении, с которого фактически началась Вторая мировая война. На протяжении еще трех недель она оставалась в Польше, и даже когда немцы уже захватили страну, Холлингворт продолжала работать в The Daily Telegraph, рискуя при этом жизнью под непрекращающимися обстрелами и налетами.

Британцы не воевали в Польше, поэтому некому было остановить Холлингворт, и она пробиралась в те места боев, где протокол коалиции строго не соблюдался. Фельдмаршал Монтгомери считал ее поведение личным оскорблением. «На моей войне нет места женщинам!» — ревел он.

А вот для Хелен Киркпатрик путь на войну обеспечило личное покровительство Верховного главнокомандующего Эйзенхауэра. Она настолько впечатлила американца своей осведомленностью в военных делах, что он выдал ей специальное разрешение присоединиться к войскам союзников, пробивавшимся к Парижу. Киркпатрик не только оказалась среди первых журналистов, мужчин и женщин, вошедших в недавно освобожденный город, но и стала одной из пары репортеров, которые находились около собора Нотр-Дам, когда немецкие снайперы открыли во время парада огонь по генералу де Голлю, руководителю французского сопротивления.

«Теперь у меня была своя война»: Ли Миллер и другие военные журналистки шли наперекор правилам поведения на поле боя 2
«Великое приключение»… Корректировщики артиллерии союзников с телефонами в отеле Ambassadeurs в Сен-Мало. Снимок: Ли Миллер, www.leemiller.co.uk

Погибло 25 человек, а текст Киркпатрик («Автор Daily News видит, как человек рядом с ней погибает под градом пуль») попал на следующее утро в сводки новостей. К тому времени число дерзких военных репортажей, написанных женщинами, возросло настолько, что властям стало трудно соблюдать свой собственный запрет. Когда началось наступление на Германию, небольшой группке журналисток наконец разрешили отправиться с военными в качестве официальных представителей прессы.

Опыт был волнительным, но в то же время страшным, потому что им открывались ужасы нацистской Германии. В Дахау, через несколько часов после входа союзников в концлагерь, Миллер потребовался весь ее профессионализм, чтобы задокументировать немыслимые злодеяния: груды тощих, будто скелеты, трупов, «медицинская» камера пыток и место, где заключенных убивали.

После, когда Миллер приехала в Мюнхен, она, как всем известно, оказалась в квартире Гитлера, и там ее сфотографировали, отмывающей с себя грязь Дахау в фюреровской ванне. Этот снимок стал примером военного триумфа Миллер как корреспондентки, но после окончания боевых действий его было сложно закрепить. Многие журналистки потеряли работу, многие с трудом адаптировались к мирной жизни, а Миллер вдобавок страдала от того, что сейчас диагностируется как посттравматическое стрессовое расстройство.

Пытаясь забыть о смерти и разрушениях, свидетельницей которых она стала, Миллер просто перестала говорить о войне, растворившись в алкоголе. Уже после того, как Миллер умерла, ее сын Энтони Пенроуз нашел коробки с фотографиями и записями, которые она хранила. Он понял, что его непростая, скорая на гнев мать была отважной фоторепортеркой, чье мужество сыграло огромную роль в борьбе женщин за право писать о войне.

По материалам The Guardian
Автор: Джудит Макрелл

Переводила: Елизавета Яковлева
Редактировал: Сергей Разумов