Если верить моей бабушке по отцовской линии, я всегда был восприимчив к духам. Она любит вспоминать, как я будил ее посреди ночи и, прерывисто дыша от тревоги, рассказывал, как мой дух покинул тело; как я парил над кроватью, касаясь носом потолка; как словно потерял зрение и ничего не видел. А когда возвращался обратно в тело, потирал руки, снова и снова ощупывал ноги, не веря, что я снова тут. На протяжении многих ночей я просыпался от столкновения с собственным телом, как будто падал с большой высоты.
Меня преследовало то, о чем в семье предпочитали не распространяться — нависшая словно призраком тишина. Бабушка говорила в основном о Библии. Впоследствии христианство стало оплотом ее жизни: она искала в религии защиту и передала это стремление мне. Она избегала разговоров об истории нашей семьи, но чем сильнее отрицаешь призраков, тем агрессивнее они напоминают о себе. В случае нашей и тысяч других семей безмолвное, забытое прошлое по-прежнему преследует скованное жестокой войной настоящее — ведь в отсутствие мирного договора Корейская война всё еще считается незавершенной.
Корейцы бережно хранят традиции поминовения памяти усопших и признания их заслуг в возникновении и развитии рода, их роли в наших жизнях — это обычай называется «чеса» и представляет собой родовой обряд оказания почестей предкам. Хоть «чеса» похожа на какую-то особую и редко совершаемую церемонию, практиковать ее можно и на ежедневной основе. Это признание того, что каждый день мы делим нашу реальность с призраками. Для полноценной жизни важно уважать нашу связь — а значит, и их самих. Наши здоровье и благополучие зависят от праздников, построенных на памяти, питающей как живых, так и мертвых. В противном случае мы рискуем прожить «голодную» жизнь — и не одну. Во время «чеса» мы накрываем изобильный стол, приглашаем предков разделить трапезу, наливаем им стакан макколли (алкогольный напиток из риса — прим. Newочём). Так они участвуют в обряде. Мы общаемся с ушедшими, проявляем уважение. Угостив предков, мы и сами можем приступить к трапезе. Впервые я совершил «чеса» в детстве, в доме лучшего друга, на поминках его бабушки. Маму искренне тронуло мое участие в обряде.
Моя бабушка, однако, была в ярости. Она всегда твердила, что встреча с родными предстоит в Царстве Небесном. Поклонение предкам — грех, который ставит эту встречу под угрозу. Бабушка наказала мне никогда больше не участвовать в подобных обрядах. Как-никак, худшее, что может случиться с человеком — это невозможность встречи с близкими в посмертье, осознание того, что твои родные для тебя вне досягаемости, ведь ты обречен оказаться в аду. Вместо того, чтобы думать об истории семьи, мне сказали не цепляться за прошлое и идти вперед. Но тогда я представил семью, которую никогда бы не знал: голодных, беспокойных и потерянных духов. Как можно не думать о них? Я представил пустые столы, разрушенный забор, километрами простирающийся вдоль демилитаризованной зоны между Северной и Южной Кореей, который стремится разграничить каждый уголок Корейского полуострова. Как же умиротворить все эти души?
До 2018 года бабушка ни разу не рассказывала мне о войне. И лишь когда обе страны заговорили о возможности достижения мира, она вспомнила, как война изуродовала полуостров в результате беспорядочной бомбежки со стороны США, сбросивших на него более полумиллиона тонн напалма и смешанных взрывоопасных боеприпасов, что повлекло за собой порядка четырех миллионов жертв (более половины — из числа мирного населения). В 1950 году, когда началась война, бабушке было девять лет. Она схватила сестер и бежала из дома, пока на деревню сыпались бомбы. Им с сестрами удалось выжить — в отличие от их двоюродной сестры: ударная волна снесла керамический кувшин, и тот упал прямо ей на голову. Я не знаю, как ее звали — бабушка никогда не упоминала имени. Но я думаю о родственниках, которых никогда не видел: родителях моих бабушек и дедушек, их родителях и так далее. Думаю о них и о том, что им пришлось пережить.
Верите вы в призраков или нет, они так или иначе подводят нас к тому, что невозможно забыть. Пережитое ими стало основой и гарантией нашей жизни. Я не верю, что умершие ждут встречи с нами после нашей смерти — они уже здесь, с нами, ждут, когда мы их заметим. Понимание этой правды — того, что воспоминания и истории родных наполняют наш мир и продолжают влиять на наши жизни, даже если сами они давно ушли, — поможет залечить все страдания, которые они перенесли в этом мире.
Благодаря чтению и письму — опыту, чем-то напоминавшему шок, испытанный мной в детстве, когда я покидал свое тело — мне удалось различить очертания призраков родных. Я прохожу сквозь порталы родовой памяти и вижу, как они ждут возможности поговорить через меня, даже если я должен отпустить их, чтобы потом вернуться. Традиция «чеса» научила меня не бояться призраков или смерти, ведь я всегда могу пригласить их в свою жизнь во время этого обряда. Возможно, все мы сможем, если проявим достаточно внимания, выделить для них место в своем сердце, найти способ вместе наслаждаться жизнью — и тогда жизнь будет продолжаться для нас всех.
По материалам The New York Times
Автор: Джозеф Хан
Переводила: Лина Пак
Редактировала: Софья Фальковская
