Среднее время прочтения — 7 мин.

Ведущий антрополог выдвинул предположение, что люди «одомашнились», убивая агрессивных сородичей.

Читает Тарасов Валентин
Podster, Apple Podcasts, YouTube, Скачать, Telegram, VK, Spotify

В конце 1960-х годов мы с однокурсниками работали над докторскими диссертациями. Нам, начинающим антропологам, попала в руки книга «Ideas on Human Evolution» — сборник последних на тот момент работ в этой области. С типичным для старшекурсника высокомерием я заявил: «Слишком много идей и слишком мало фактов!» Сейчас, спустя полвека и тысячи археологических находок, я могу с уверенностью утверждать, что мы обладаем намного более полным — и в то же время противоречивым — представлением о прошлом человека. Каждая новая находка хоть и приоткрывает завесу тайны существования прачеловека, но и вызывает новые вопросы. Между тем в настоящий момент нет четкой цепочки, которая связывала бы прачеловека с Homo sapiens, чье появление предположительно произошло около 300 тысяч лет назад. Запутанные следы приводят нас лишь к давно вымершим человекообразным, обладавшим чертами, которые считались присущими только нашим предкам. К примеру, в Индонезии в 2003 году были обнаружены следы «хоббитов», которые, судя по всему, были прямоходящими и умели изготавливать орудия труда. Рост этих маленьких человекоподобных существ едва достигал 120 сантиметров, а мозг был в 3 раза меньше нашего. Археологи считают, что они просуществовали до момента появления современного человека около 50 тысяч лет назад.

Новые находки преподносят все больше сюрпризов. Микроскопические исследования костей возрастом 2,5 млн лет показали, что обнаруженные на них отметины могли быть нанесены острыми каменными орудиями. Ранее же ученые полагали, что подобные приспособления появились намного позже. Зубной камень, обнаруженный на зубах неандертальцев, позволяет предположить, что эти мускулистые и коренастые предшественники современных людей питались не только мясом, но и приготовленным ячменем: они действительно были всеядны, как и мы. ДНК, извлеченная из крошечного фрагмента кости — кончика мизинца, возраст которого насчитывает много тысяч лет — выявила совершенно новый вид человекообразных, которые, как и неандертальцы, могли быть нашими дальними родственниками. Не зря Чарльз Дарвин изображал эволюцию как куст, а не дерево.

В настоящее время изучение эволюции человека — это гораздо больше, чем просто ископаемые кости и камни. В 1965 году Ирвен Девор выдвинул радикальное на тот момент утверждение в своей замечательной книге «Поведение приматов» (которая побудила меня пойти учиться у него): мы никогда не поймем свое происхождение без активного изучения дикого мира наших человекоподобных родственников. Группа ученых, в том числе Джейн Гудолл, разбили палатки в далеких джунглях и саваннах. Наблюдая за поведением обезьян в естественной среде обитания, они собрали и систематизировали огромное количество данных. Они также посвятили себя исследованию охотников-собирателей, обитающих во всех частях света, кроме Европы — наших биологических близнецов, живущих примерно в таких же условиях, в которых развивались наши предки.

Эти исследования были смелыми и амбициозными, однако идея не нова. В кабинете Девора висела цитата из записок Дарвина 1838 года: «Происхождение человека теперь доказано… Тот, кто понимает бабуина, сделает больше для метафизики, чем Локк». Этот афоризм напоминает мне об одной из моих любимых особенностей антропологии — возможности пофилософствовать — и служит прекрасным эпилогом к последней работе Ричарда Рэнгема, британского приматолога, который выдвинул новые смелые идеи о человеческой эволюции.

В своей третьей книге, «The Goodness Paradox: The Strange Relationship Between Virtue and Violence in Human Evolution», ученый приводит удивительные факты из сферы естествознания и генетики и возобновляет дебаты, которые столетия назад вели Томас Гоббс и Жан-Жак Руссо. Вопрос, которым они задавались, актуален и по сей день: каким образом в поведении человека агрессия уживается с кооперацией и взаимовыручкой? Почему люди в повседневной жизни проявляют намного меньше агрессии, чем, скажем, наши ближайшие родственники — шимпанзе? И как при этом человеческая агрессия, направленная против враждебной группы других людей, может быть настолько разрушительна?

Рэнгем, который сейчас преподает биологическую антропологию в Гарварде, был учеником Гудолл и Девора и в каком-то смысле продолжил их дело. В двух своих предыдущих книгах он изучал противоположные полюсы поведения приматов. Известный своими кропотливыми полевыми исследованиями, особенно с шимпанзе в национальном парке Кибале в Уганде, Рэнгем показал, насколько распространена жестокость среди шимпанзе. Гудолл с искренним сожалением признала, что тщательно изучаемые и любимые ею шимпанзе могут быть весьма агрессивными. В одной из групп мать и дочь убили детей других самок, во второй — самцы часто принуждали и избивали самок, а иногда собирались и нападали на сородичей из другой группы.

В Кибале Рэнгем наблюдал, как большие группы шимпанзе объединяются, а их агрессия растет. Ученый стал свидетелем того, как группа агрессивно настроенных самцов организованно «патрулировала» границы их территорий, нападая на одиноких чужаков. В своей книге «Demonic Males», написанной в 1996 году в соавторстве с Дейлом Петерсоном, Рэнгем подытожил эти и другие свидетельства, нарисовав страшный портрет человечества, чьей неотъемлемой чертой являются эволюционно унаследованные агрессия и насильственность. Эта точка зрения пересекалась со взглядами Томаса Гоббса на человеческую природу.

В 2009 году Рэнгем опубликовал книгу «Зажечь огонь. Как кулинария сделала нас людьми», в которой он выдвинул совершенно иное предположение. Основываясь на археологических свидетельствах, он сделал вывод, что наши предки овладели огнем около 2 миллионов, а не 800 тысяч лет назад, как предполагают многие ученые — и это в корне изменило их образ жизни. В частности, термическая обработка дала возможность людям питаться намного более разнообразно, употребляя фрукты, зелень и другую потенциально ядовитую в сыром виде растительную пищу. Это также сделало мясо более безопасным и легко усваиваемым. Более того, благодаря использованию огня в качестве освещения люди продлили световой день. А поскольку нам также достоверно известна роль собраний и разговоров у костра охотников-собирателей, легко предположить, что это также ускорило развитие языка — ненасильственного способа взаимодействия между людьми.

Парадокс, выдвинутый названием новой книги Рэнгема, полностью обосновывается автором. За те десятилетия, что ученый был сосредоточен на изучении насильственной стороны человеческой природы, он собрал множество доказательств того, что с самого начала своего развития люди отличались высокой степенью кооперации по сравнению с ближайшими родственниками из отряда приматов. Если поместить человекообразных обезьян и людей в ситуации, решение которых требует совместных усилий, даже маленькие дети справляются лучше обезьян. Между тем исследования обыкновенного шимпанзе были дополнены новыми исследованиями карликового шимпанзе, или бонобо, нашего другого ближайшего сородича. Они кардинально отличаются от обыкновенных шимпанзе своим миролюбием, что стало доказательством того, что некоторые из наших родственников-животных могут жить и развиваться в среде, практически лишенной насилия и агрессии.

Опираясь на эти данные, Рэнгем выдвигает еще одну смелую гипотезу: «Должно быть, снижение реактивной агрессии ведет к развитию интеллекта, сотрудничества и социума как ключевого фактора успеха нашего вида». Под реактивной агрессией Рэнгем подразумевает нападение на другую особь, находящуюся на слишком близком расстоянии вместо того, чтобы допускать эту близость для последующего дружеского взаимодействия. Он также применяет аналогичную эволюционную логику для изучения более широкого круга животных. Он останавливается на некоторых удивительных экспериментах, наблюдающих приручение диких лис, норок и других видов путем искусственного отбора в течение многих поколений.

Такой род селекции, отмечает Рэнгем, породил так называемый «синдром одомашнивания» — изменение набора признаков помимо снижения реактивной агрессии, которую преднамеренно искореняли заводчики. Например, в исследовании лис, начатом в России в начале 1950-х годов, детеныши в каждом помете с наименьшей вероятностью кусали людей при приближении, когда были изолированы от своих собратьев. Наряду с меньшей агрессией у одомашненных лис появились и другие характерные признаки, например, укороченная морда и более частые периоды спаривания, менее зависимые от сезонности, как и у некоторых других прирученных видов.

Пытаясь понять, каким образом с течением эволюции был снижен уровень агрессии у человека, Рэнгем вновь обращается к изучению бонобо. Раньше считалось, что бонобо — это разновидность шимпанзе. Согласно общепринятому мнению, они отделились от шимпанзе 1-2 млн лет назад и были изолированы к югу от излучины реки Конго. Самки бонобо часто образуют сильные группы, частично основанные на сексе друг с другом, и таким образом ограждают себя от агрессивных самцов. Во время полового контакта между самками вырабатывается окситоцин — «гормон доверия», поэтому можно сказать, что партнеры доверяют друг другу во всех смыслах. Поскольку самки в группах бонобо играют ведущие роли, самцы не только не нападают на них, но и крайне ограниченно проявляют агрессию по отношению к другим самцам. Бонобо также проявляют другие черты, характерные для синдрома одомашнивания, что предполагает — как в случае с лисами — масштабные генетические изменения.

Рэнгем разделяет точку зрения, что различие между бонобо и обыкновенными шимпанзе является фундаментальным, генетическим и эволюционным. Его обоснование подобных кардинальных различий находит отражение в его лекциях по экологии: он обнаружил, что определенные экологические реалии, существующие на протяжении нескольких поколений, создают характерное для вида поведение. Рэнгем полагает, что в случае бонобо благоприятная среда обитания, в которой они были защищены от конкуренции с шимпанзе и гориллами, позволила им снизить уровень собственной агрессии. Существуют и другие примеры «самоодомашнивания» в дикой природе: так, мартышка красный колобус, обитающая на Занзибаре, изначально отделилась от красного колобуса, обитающего в континентальной части Африки, и за счет изоляции на острове со временем также проявила признаки синдрома одомашнивания. Тем не менее пример бонобо является наиболее близким и актуальным для нас.

На самом деле концепция Рэнгема о человеческой эволюции, основанной на самоодомашнивании, имеет древние корни: основная идея была впервые предложена учеником Аристотеля Теофрастом и не раз обсуждалась, начиная с 18 века. Вот и сейчас эта противоречивая теория спровоцировала множество разногласий, но именно так и выдвигаются смелые идеи. А научная смелость Рэнгема, помещающего парадокс в название книги, заслуживает только похвалы. По его словам, темная сторона природы пралюдей была частью развития социума.

Центральную роль в обосновании своей теории Рэнгем отводит мысли о том, что решающее значение в нашем самоодомашнивании приобрело совместное убийство агрессивных особей. Точно так же, как русские ученые убирали из наследственного материала агрессивных особей лис, наши предки убивали сородичей, неоднократно демонстрирующих насильственное поведение. Конечно, в некоторых сообществах действовали группы мужчин, совершавших набеги и убивавших людей из соседних поселений, что напоминает поведение шимпанзе, описанное Рэнгемом в его более ранних работах. Он противопоставляет такое поведение умерщвлению агрессивных соплеменников, которое было направлено на установление внутреннего порядка и служило своеобразной формой смертной казни.

Идея особенно интересна, если принять во внимание, что охотники-собиратели, чьи сообщества существуют без каких-либо форм правления, иногда коллективно устраняют агрессивных личностей. Но такое происходит крайне редко, как подчеркивает канадский антрополог Ричард Ли в своих обширных исследованиях племен бушменов. Он описывает необычный случай: после того, как один человек убил по меньшей мере двух сородичей, несколько других людей устроили засаду и убили его. Я также провел два года с бушменами и наблюдал более надежный способ подавления агрессии: женский выбор. Женщины в большинстве групп охотников-собирателей, как я узнал в ходе исследования этой области, ближе к равенству с мужчинами, чем женщины во многих других обществах. Эволюционная логика предполагает, что молодые женщины и их родители, выбирая в спутники наименее агрессивных людей, таким образом поколениями подавляют реактивную агрессию  из поколения в поколение — этот способ более устойчив и эффективен, чем редкие и драматические убийства склонных к насилию людей. (Группы самок бонобо, скорее всего, «приручают» сородичей аналогичным образом.)

Главное достижение Рэнгема заключается в том, что он выдвинул на первый план главную загадку эволюции человека и напомнил о нашей двойственной природе, состоящей из достоинств и пороков. «Человеческая природа — это химера», — заключает он, указывая и на мифического монстра, и на генетическую сущность гибридных организмов. В своих записях во время визита в Польшу в 2017 году он пишет: «Я был в Освенциме. Я видел лучшее и худшее в химере». Рэнгем полагает, что насилие и добродетель не противоположности, а могущественные и ненадежные союзники. «Сотрудничество между людьми, — отмечает он, говоря о слаженно работающем механизме массовых убийств, — может нести как положительные, так и катастрофические последствия». К сожалению, сейчас, когда человеку приходится защищаться от человека, нам как никогда необходим такой мудрый и ясный взгляд на проблему.

По материалам The Atlantic
Автор: Мелвин Коннер

Переводила: Вера Баскова
Редактировала:
Анастасия Железнякова