Среднее время прочтения — 5 мин.

Но есть и хорошие новости: интернет может помочь нам избавиться от этих чувств и создать новые узы солидарности, говорит теоретик СМИ Дуглас Рашкофф.

Однажды, после лекции в Беркли в 1960-х годах, психолог отвечал на вопросы слушателей. Со своего места встала молодая женщина и сказала, что она осознает глубокую связь между людьми и коллективной ответственностью, которую мы все разделяем, но не знает, что делать дальше. Психолог ответил: «Ищите таких же, как и вы».

Как нам сегодня «найти таких же», а точнее, найти людей, с которыми мы можем общаться ближе? Мы можем попытаться низвергнуть все устои, государственные структуры, а также разделяющие нас особенности мировосприятия, чтобы восстановить межличностные отношения, которые делают нас полноценными людьми. Но несмотря на то, что противостоять внешним методам социального разделения довольно просто, справиться с внутренними преградами на пути ко всеобщему объединению гораздо сложнее. Все они так или иначе связаны с чувством стыда.

Социальное согласие о сокрытии своего дохода или его отсутствии меньше защищает чувства друг друга, чем власть нашего начальства.

Например, нас с раннего возраста приучают не говорить о деньгах. Мы не разглашаем размеры своих зарплат и объемы сбережений — это темы столь же глубоко личные, как и записи в наших медицинских картах. Так повелось еще со времен бывших крестьян. Когда аристократия осознала, что больше не может опережать крепнущий средний класс, она стала искать неденежные методы демонстрации высокого общественного положения, такие как благородство происхождения. Аристократы больше не могли позволить себе одеваться в роскошные наряды или украшать дома на манер новоявленных буржуа, а потому стремились к более скромной эстетике. Так благородство обязывало скрывать свой достаток, а не выставлять его напоказ.

До сих пор невежливо спрашивать человека о том, сколько денег он зарабатывает. В определенных ситуациях мы смущаемся, если зарабатываем слишком мало; в других нам стыдно, если мы получаем слишком много. Но в целом, соглашаясь скрывать размеры дохода или же его полное отсутствие, работники не защищают свои чувства, но охраняют интересы начальства.

Так, босс повышает вам зарплату до тех пор, пока вы никому об этом не расскажете. Иначе остальные будут просить того же. Если вы соглашаетесь хранить тайну, вы оказываетесь в сговоре с руководством и становитесь похожи на обиженного ребенка, которого успокаивают леденцами, покупая его молчание. Подкуп создает узы, скрепленные стыдом. Они могут быть разорваны только тогда, когда заложник ситуации найдет того, кому можно доверить свой секрет — часто это люди, перенесшие то же самое. Мы обретаем настоящую силу, когда, заручившись поддержкой целой группы единомышленников, готовы вслух заявить о надругательствах руководства.

Аналогично сила профсоюзов заключается не только в коллективных переговорах, но и в чуткости работников по отношению друг к другу, что является одной из основополагающих черт коллектива. Общение между сотрудниками помогает избежать ситуаций, когда члены коллектива по задумке руководства конкурируют по самым незначительным поводам. Вот почему приложения такси и курьерской доставки не поддерживают функции коммуникации между сотрудниками. Общение работников способствует их единению, а в сплоченном коллективе гораздо выше риск проявления всеобщей неудовлетворенности.

Вещи становятся нормальными, когда их перестаешь стыдиться.

Религии, секты, правительства и социальные сети используют схожие приемы для контроля участников: они собирают сокровенные тайны, данные о сексуальных наклонностях или проблемах самоидентификации и угрожают использовать эту информацию против своих членов. Некоторые секты используют детекторы лжи, чтобы выведать самые постыдные секреты своих последователей. Этот технический прием является современной версией исповеди, которую церковь использовала для того, чтобы шантажировать богатых или стыдить малоимущих прихожан. Долгожданное развитие интерсекционального подхода к гендерному и расовому многообразию и инвалидности бросает вызов социальным программам, направленным на стигматизацию различий.

Единство внутри коллектива укрепляется, а соблюдение правил становится более строгим, если члены коллектива порицают тех, кто отклоняется от нормы или не соответствует устоявшимся порядкам. Студенческие братства заставляют новобранцев проходить постыдные вступительные испытания подобно тому, как набожные лицемеры усмиряют своих последователей безропотным послушанием. В интересах общества похожие приемы могут использовать руководства школ для борьбы с буллингом или экологи для порицания предприятий, загрязняющих окружающую среду. Но проблема в том, что люди и учреждения, склонные к деструктивному поведению, не так уязвимы для стыда. Задиры гордятся своими выходками, а корпорации не испытывают эмоций.

К общественному порицанию чутки только те, кто не скрывает своей человеческой натуры, поэтому стыд — контрпродуктивный способ сближения людей. Коллективы должны основываться на общих надеждах, потребностях, сильных сторонах и уязвимостях. Интернет с его отчасти нарочитой открытостью создает возможности для разрушения организационной роли стыда и создания новых, прежде невозможных уз единства. Неслучайно именно цифровая культура привела нас к однополым бракам и легализации марихуаны. Поступки становятся обычными, когда их перестаешь стыдиться.

Эксперименты показали, что после нескольких секунд восторженного состояния у некоторых людей возрастает чувство альтруизма, кооперации и жертвенности, повышается способность к совместному труду.

Как только мы избавимся от стыда, мы будем вольны в полной мере ощутить заветное, но маловероятное безумие человеческого существования. Мы будем достаточно уверены в себе, чтобы покинуть неприступность компьютерной имитации и погрузиться в хаос социальной близости. Мы перестанем восхищаться степенью детализации виртуального мира или реалистичностью мимики робота и откроем свое сознание для дуновения ветра или касаний возлюбленных. Мы сменим головокружение «зловещей долины» на восторженный трепет.

Состояние трепета может быть вершиной человеческого опыта — это лежит за пределами противоречий. Если особая задача человека — осознавать этот мир, можем ли мы представить нечто более человеческое, чем потрясенное воображение?Когда мы любуемся пейзажем, открывающимся с горной вершины, наблюдаем за рождением ребенка, смотрим на звезды в ночном небе, или шествуем на торжественном параде вместе с многотысячной толпой, в нас исчезает чувство обособленности и непричастности. Нам кажется, что мы сторонний наблюдатель и часть чего-то большего одновременно. Так проявляется то, что трудно принять, но невозможно отрицать — связь силы и покорности, сознания и понимания.

Психологи считают, что состояние восторга может подавлять стресс, апатию и периоды безразличия или повышенного внимания к себе. Восхищение помогает людям действовать с глубоким осознанием смысла и цели, перенося фокус их внимания с личных на общественные интересы. Эксперименты показали, что после нескольких секунд восторженного состояния у некоторых людей возрастает чувство альтруизма и жертвенности, повышается способность к совместному труду. Факты говорят о том, что трепет заставляет людей чувствовать себя частью чего-то большего, делает их менее самовлюбленными и более чуткими к потребностям окружающих.

К сожалению, сейчас не так много возможностей почувствовать настоящее восхищение. Люди реже выбираются в походы или на природу, за яркими огнями ночного города не разглядишь звезд, а желающих участвовать в творческой и культурной деятельности все меньше. Уроки живописи на открытом воздухе уступили курсам подготовки к стандартизированным тестам, необходимым для оценки школ. Да и шкалы для измерения восхищения не существует.

Мы начинаем бояться восхищаться, а потому все новое принимаем цинично и неприветливо.

Как и любое другое предельное состояние, восторг может быть использован. Фильмы пестрят спецэффектами и сценами грандиозных масштабов, чтобы возбудить ощущение изумления в определенном моменте сюжета. Для увеселения своих приверженцев диктаторы затевают огромные митинги, но всячески избегают аргументированных дебатов. Даже торговые центры стремятся провоцировать восхищение высокими потолками и огромными фонтанами.

На доли секунды состояние трепета обостряет чувства и очищает разум, делая его более открытым. Это помогает человеку принимать новую информацию, но в то же время делает его податливым для манипуляций. Однажды уязвленные подобной уловкой, мы дважды подумаем, прежде чем открыться этому чувству снова. Мы начинаем бояться восхищаться, а потому все новое принимаем цинично и неприветливо.

Однако несмотря на то, что над чувством исступленного восхищения могут надругаться, мы не должны отказываться от его облагораживающего потенциала. Существует разница между реальным трепетом и управляемым возбуждением — такая же как между странником, пораженным раздольем Большого Каньона и одним из многотысячной армии фанатиков на митинге националистов. Поддельное возбуждение не объединяет; оно превращает нас в потребителей или идейных приверженцев. Мы теряем общность, каждый по отдельности воображая собственные отношения с Великим Вождем.

С другой стороны, истинное восхищение навещает, когда его не ждешь. Оно не имеет цели, плана, личности; у него нет ни временных рамок, ни врага, которого нужно победить. Подлинный трепет вечный, безграничный, безраздельный. Он напоминает о том, что мы все принадлежим единому целому — если бы только мы могли удержать это осознание.

По материалам Ideas.TED за авторством Дугласа Рашкоффа

Переводила: Екатерина Егина
Редактировали:Дмитрий Пятаков, Анастасия Железнякова