Прежде чем имя Пабло Пикассо загремело на весь мир, лучше всего он был знаком полиции Парижа по подозрению в анархизме. Убийство президента Франции Сади Карно итальянским анархистом в 1894 году дало начало целому десятилетию социальной напряженности, не говоря уже о знаменитом Деле Дрейфуса, в котором капитан армии, еврей по происхождению, был ложно обвинен в разглашении военных тайн немцам. В этот период политического насилия власти расправлялись с предполагаемым притоком анархистов-террористов и других антиправительственно настроенных иностранцев, заполонивших Францию.

Если читать записи внимательно, то обнаруживается удивительно решительный план действий. 23 апреля 1894 года в полиции была спущена сверху служебная записка со следующим руководством: «Полиция… используя всех доступных сотрудников, установит слежку за местами собраний анархистов, их тайными разговорами, пунктами связи, кабаре и т.д. Само собой разумеется, что полиция будет использовать тайных осведомителей».

Информанты и в самом деле скрывались в 18-м округе Парижа, всего в паре кварталов от студии молодого Пикассо на бульваре Клиши, где художник самоотверженно работал, полностью сосредоточившись на искусстве. «Он так задумчив, в таком глубоком молчании, — отмечал друг Пикассо, каталонский скульптор Хайме Сабартес, — что стоит кому-то на него посмотреть, что вблизи, что издали, они всё сразу понимают и ведут себя тихо. Приглушенный шум голосов, доносящийся с улицы до студии, растворяется в этой тишине, нарушаемой лишь ритмичным скрипом стула, на котором его тело движется в лихорадке творения».

На 64 работах, написанных Пикассо всего за семь недель перед его первой выставкой в июне 1901 года — «Любительница абсента», «Ожидание (Марго)», «Мать и дитя», «Карлик-танцовщица», «В Мулен-Руже» и другие — зрители видели перекошенных персонажей, написанных кричащими цветами с пятнами красного, похожими на раны. Люди на этих картинах — жители Парижа, которых Пикассо повстречал на угрюмых улицах, в кафе и на аллеях Монмартра: карликов с броской внешностью, морфинистов с остекленевшим взглядом, старых раскрашенных кокеток и изможденных матерей, тащивших за собой детей.

Эти трагические картины показывают мир, полный нищеты и изнеможения. Пикассо осел на Монмартре, мрачном округе Парижа, благодаря помощи сети каталонцев, которые закрепились так за предыдущие 20 лет, после того как столкнулись с репрессиями полиции на родине. Они радушно приняли Пикассо и помогли молодому амбициозному художнику, который поначалу и слова не мог сказать на французском — и ничего не знал о парижских обычаях. К этой группе людей принадлежал Педро Манач, дерзкий и напористый каталонец, который пригласил Пикассо в 1901 году пожить в его квартире и организовал первую крупную выставку художника в Париже — в галерее торговца произведениями искусств Амбруаза Воллара.

В начале мая в паре сотен метров от студии Пикассо информанты под псевдонимами Фино, Фурер, Борнибус и Жирофле сидели каждый с пинтой пива в кафе на Монмартре: они слушали, наблюдали и задавали вопросы. Четверка доносчиков с бледными лицами были людьми усердными, но простоватыми: они писали заметки, докладывали о слухах, копировали тексты.

Первый полицейский отчет о Пикассо был написан главой отделения полиции Андре Рукье 18 июня. Время написания отчета здесь чрезвычайно важно. Несмотря на то, что по Пикассо уже были некоторые данные, собранные информантами, на написание итогового документа сподвигла газетная заметка от 17 июня, опубликованная в Le Journal: обзор критика Гюстава Кокио на совместную выставку Пикассо и Франсиско Итуррино, открывшуюся за неделю до этого в галерее Воллара.

Кокио хвалил Пикассо как «неистового любителя современной жизни» и предсказывал, что «в будущем работы Пабло Руиса Пикассо будут прославяться». Но Рукье ухватился за один момент в обзоре: за низменность тем художника — «девушки, румяные или опустошенные», «разгильдяй, пьяница, вор, убийца» или «попрошайки, отвергнутые городом». Затем, на основе отчетов информантов, которые собирали пыль уже несколько недель, была быстро состряпана сводка: «Пикассо недавно написал картину, демонстрирующую иностранных солдат, избивающих упавшего на землю нищего. Кроме того, в его комнате есть несколько других картин, на которых изображены матери, что просят милостыню у буржуа, которые отталкивают их в сторону».

Поглощенный истерией той эпохи — совсем как Морис Баррес, политик-националист, который часто с яростью говорил об «иностранцах, отравляющих нас, словно паразиты» — Рукье ловко превратил картины Пикассо в доказательства, которые можно было против него использовать.

Затем полицейский погрузился в обрывки слухов, собранных у консьержа жилого дома, где проживал художник, и добавил голословных обвинений и клеветы: «Его посещают несколько известных нам личностей. Он получает письма из Испании, а также три или четыре газеты, чьи названия неизвестны. Он, похоже, не пользуется обычной почтовой доставкой. Места, которые он посещает, сильно разнятся — каждый вечер он с Маначем куда-то уходит и не возвращается до позднего часа». Отчет оканчивается ошеломляющим выводом: «Из вышесказанного можно заключить, что Пикассо разделяет взгляды своего соотечественника Манача, который предоставляет ему убежище. Следовательно, его нужно признать анархистом».

Этот вывод беспечно игнорировал тот факт, что Фино, Фурер, Борнибус и Жирофле ни разу не застали художника на встречах анархистов. Единственное, что Пикассо сделал — подписал, как и многие другие, в декабре 1900 года петицию об амнистии испанских дезертиров Испано-американской войны 1898 года. Разумеется, отсутствие какого-либо военного опыта у Пикассо, а позже его решение не записываться добровольцем во французскую армию во время Первой мировой войны, было использовано против него в нескольких последующих полицейских отчетах. 18 июня Рукье — движимый своей профессиональной сознательностью, личным рвением и общей истерией Третьей республики — подал своей отчет. Несколько дней спустя его прямой начальник яростно подчеркнул красной ручкой слова «нужно признать анархистом». (По правде говоря, Пикассо все же стал политически неугодным, но уже в 1944 году — вступил во Французскую коммунистическую партию.)

В наши дни 64 картины, написанные весной 1901 года невероятно сосредоточенным 19-летним художником для первой выставки в парижской галерее, считаются неоспоримыми шедеврами и продаются за баснословные суммы. Но в 1901 году их сочли достаточной причиной для слежки и преследования молодого человека, единственной виной которого было принять помощь от других каталонцев. «За последние два столетия, при анализе французского бюрократизма, — пишет социолог Жерар Нуарьель, — мы постоянно встречаем навязчивый страх „иностранных ячеек“… которые могут преследовать политические цели».

Таким образом, благо принятия Пикассо каталонской сетью на Монмартре — квартала Парижа, где «мир удовольствий встретился с миром анархии», как отмечал французский историк Луи Шевалье — быстро превратилось в проклятие, а полицейская слежка за художником продлилась еще 40 лет.

По материалам Smithsonian Magazine
Автор: Анни Коэн-Солаль
Переводил: Артем Белов
Редактировала: Елизавета Яковлева