Среднее время прочтения — 13 мин.

На 11-м этаже высотки в пригороде Гонконга в крохотной ветхой квартирке жила одна 86-летняя женщина. Семья редко навещала старушку. Ее дочь вышла замуж за мужчину из Макао и обосновалась там с ним и двумя их детьми. Сын скончался несколько лет назад, а его единственный ребенок поступил в университет в Англии. 

Однажды сентябрьским вечером старушка упала и сломала бедро, когда пыталась заменить лампочку. Она не могла подняться, никто не слышал ее криков о помощи. В течение двух следующих дней она медленно умирала от обезвоживания. Потребовалось еще три дня, чтобы соседи сообщили властям — три дня, чтобы вонь стала по-настоящему невыносимой. Полиция забрала тело и известила семью. Провели скромные похороны.

Несколько недель спустя домовладелец заказал генеральную уборку и попытался снова сдать квартиру в аренду. Поскольку смерть женщины не была насильственной, квартиру не включили ни в один из интернет-списков гонконгских домов с привидениями. Чтобы привлечь нового арендатора, хозяин немного снизил арендную плату. Скидки оказалось достаточно, чтобы студентка по имени Дайли, которая только приехала с материкового Китая, обратила внимание на квартиру.

В первую ночь, проведенную в квартире, Дайли приснилось расплывчатое лицо старухи. Она не придала этому значения и утром отправилась в магазин за растениями, чтобы высадить их на крытом балконе. Девушка повесила горшок с бегониями на специальный крючок в потолке.

На следующую ночь Дайли опять привиделась во сне женщина. Так повторялось снова и снова, и с каждым разом лицо старухи становилось всё отчетливее. Иногда женщина говорила с Дайли:

Почему бы тебе не зайти? Где ты? Когда снова заглянешь? 

Видения не давали покоя, и у Дайли начались проблемы со сном. Иногда вместо того, чтобы просто лежать в кровати, она выходила на балкон, чтобы полить растения или посмотреть на луну.

Однажды сон был настолько реалистичным, что даже после того, как Дайли проснулась и вышла на балкон, женский голос всё не умолкал.

Иди ко мне. Где же ты?

Дайли поднялась по небольшой лесенке, чтобы полить бегонии на краю балкона.

Мне так одиноко. Ты никогда меня не навещаешь. 

Дайли налила немного воды в цветочный горшок.

Мне нужна твоя помощь, сейчас же!

«Хорошо», — ответила Дайли.

Она выглянула за край балкона, спрыгнула со стремянки и разбилась насмерть, пролетев 11 этажей.

Полиция посчитала случай самоубийством, после чего квартиру добавили в городской онлайн-список квартир с привидениями. Хозяину квартиры не оставалось ничего, кроме как снизить плату на 30 процентов и ждать арендатора, который не верит в призраков.

Когда студент из Гонконга прислал мне эту историю, которую я перевел с китайского и изменил несколько деталей, я знал, что в ней мало правдивого. В сети можно найти множество подобных рассказов о паранормальных явлениях и смерти при загадочных обстоятельствах. Хотя все они являются вымыслом, я заметил, что эти истории отражают переживания и тревоги многих жителей городской части Китая: пожилые родители, оставшиеся без семьи к концу своей жизни; приведения, донимающие незнакомцев (и даже подталкивающие их свести счеты с жизнью); всепроникающий страх смерти и укрепляющаяся связь между боязнью призраков и рынком недвижимости.

На первый взгляд здесь нет связи. Вера в призраков — просто суеверие, пережиток традиционного сельскохозяйственного уклада жизни, оставленного во имя прогресса. Кажется, что что жители городов должны быть менее суеверны, чем их соседи в деревнях. Однако вера в сверхъестественное является неотъемлемой частью городской жизни и стремительной урбанизации. Хотя в Китае страх перед привидениями имеет богатую историю, я считаю, что рост числа городов лишь трансформирует и углубляет его. А этот страх, в свою очередь, меняет социальную среду и городское пространство, которые тесно переплетаются с памятью и подавлением памяти о мертвых. 

В современном Китае вера в призраков принимает неоднозначную форму. Хотя далеко не каждый признается в ней, факт существования привидений считывается в поведении буквально каждого, с кем я общался в течение десятилетий, пока проводил этнографические исследования в Нанкине, Шанхае, Цзинане и Гонконге. Эти люди соблюдают особые меры предосторожности при посещении кладбищ или похоронных бюро, заявляют о присутствии потусторонних сил в заброшенных зданиях и избегают бесед на тему смерти и всего, что с ней связано. И, конечно, никто из них не снимает и не покупает квартиры, которые могут быть «населены призраками». 

Я занимаюсь антропологическими исследованиями в Китае с конца 1980-х годов. Тогда я жил в сельской местности в провинции Шаньдун — в ту пору лишь немногие иностранцы могли поселиться в китайской деревне. Я приехал в Шаньдун, чтобы изучать модели социального взаимодействия сельских семей. Именно здесь я впервые познакомился с сельскими похоронными обычаями, которые более-менее одинаковы по всей стране. После смерти тело умершего человека, как правило, хранят дома в гробу — иногда в сделанном из кедра, но теперь чаще в холодильной камере — в течение нескольких дней до похорон. Люди приходят, чтобы выразить дань уважения умершему, принести последние дары и выразить соболезнования родственникам. Сами похороны проводятся старшими в семье. После церемонии тело либо в нетронутом виде предают деревенской земле, либо сначала кремируют, а затем хоронят. Однако за всё то время, что я провел в пригородах Китая, я ни разу не слышал, чтобы кто-нибудь жаловался на то, что их сосед хранит дома труп. Я ни разу не слышал, чтобы кто-нибудь говорил, будто на поле, где он работает — и где были похоронены его родственники — видели привидение. 

Я думал, что похороны и отношение к мертвым в городе ничем не отличается от сельских обычаев, однако всё оказалось не так. За годы жизни в провинции Шаньдунь я посетил лишь несколько поминальных служб по друзьям и родственникам (моя жена родом из Нанкина). Всё изменилось, когда я начал изучать, как проходят похороны в городе. 

В 2013 году я занялся проведением соцопросов среди сотрудников похоронной индустрии, посещал кладбища во многих китайских городах, уделяя особое внимание Нанкину и Гонконгу. Я обнаружил, что погребальная практика в городском Китае значительно отличается от принятой в деревнях. В целом жители сельской местности, как оказалось, меньше боятся смерти, мертвых тел и мест захоронения, чем горожане.

Как только мертвое тело обнаруживают, например, в Нанкине, Шанхае и Гонконге, его выносят из дома или больничной палаты и отвозят либо в больничный морг, либо в похоронное бюро. Похороны организуют и проводят профессионалы отрасли, а не члены семьи. После похорон тело кремируют, а прах хоронят на кладбище или в колумбарии, расположенном подальше от центра города (в Шанхае мне понадобилось более двух часов, чтобы добраться до известного кладбища Фу Шоу Юань на общественном транспорте). 

Когда я рассказывал о сельских похоронных обычаях жителям крупных китайских городов, где все живут в многоквартирных домах, большинству такие практики показались отвратительными. Одному мужчине из Нанкина особенно не понравилась идея держать тело в квартире, даже если оно хранится в холодильном гробу и не источает запаха. По его словам, такая практика может принести несчастье и позор людям, живущим в том же доме. Кроме того, добавил он, хранить мертвое тело в многоквартирном доме незаконно. И действительно, когда я спросил представителей властей в Нанкине и Гонконге об этом, они подтвердили, что любой, кто обнаружит труп в доме, обязан немедленно сообщить об этом местным властям, и те в кратчайшие сроки организуют вывоз тела.

В крупнейших городах Китая даже публичное объявление о смерти считается незаконным. Некоторые из моих студентов в Китайском университете Гонконга, приехавшие из небольших городов в центральном Китае, рассказали мне о похоронах в своих родных городах, где для присутствующих устанавливались специальные палатки возле жилых домов. Но в крупных городах, как Шанхай или Тяньцзинь, такие палатки теперь запрещены.

Я видел, как в Нанкине люди ставили в квартирах алтари с фотографиями усопших, чтобы не хранить тело дома. Друзья и родственники могли посещать эти домашние алтари, чтобы выразить почтение. Но из-за постоянного потока приходящих и уходящих гостей и видимых символов, связанных со смертью, на входной двери, другие жильцы всё равно узнавали, что кто-то скончался. Хотя некоторые и устанавливали домашние алтари, были те, кто не одобрял эту практику. Одна женщина во время интервью высказалась следующим образом: «Очень грубо со стороны семьи объявлять о том, что в их доме произошло такое несчастье, как смерть!»

В крупнейших городах, которые я посетил, включая Шанхай и Пекин, мне неоднократно повторяли, что никто не устанавливает домашние алтари. В Тяньцзине, городе с населением около 15 миллионов человек, я увидел официальную афишу о том, что установка домашнего алтаря в квартире запрещена. Если соседи сообщат правительству, что кто-то из жильцов установил такой алтарь, на жильцов будет наложен крупный штраф.

Складывается впечатление, что чем больше город, тем меньше соседи хотят знать о чьей-то смерти в их доме – и, скорее всего, практика официального уведомления о смерти там вне закона.

Проводя интервью со специалистами похоронного дела в 2010-х годах, я узнал, что горожане не только питают отвращение к новостям о смерти, но и с повышенной осторожностью относятся к посещению связанных с ней мест. Сотрудники городского похоронного бюро часто рассказывали семьям, как противостоять призрачной энергии — иными словами, «инь» в дихотомии «инь/ян», которая пронизывает места скорби. Энергии инь можно противостоять с помощью действий ян: пить теплые, сладкие напитки, посещать многолюдные места или проводить «огненный ритуал». В Шанхае и других городах места для перешагивания через огонь даже встроены в выходы из похоронных бюро. 

Наблюдая за похоронной процессией в Нанкине, я видел, как сотрудник разжигал небольшой костер из травы на установленной на парковке металлической платформе. Перед уходом все скорбящие переступили через огонь, чтобы впитать энергию ян и противостоять инь, которая возникает от пребывания рядом с мертвыми. Я никогда не видел подобного ритуала на сельских похоронах.

Похоже, жители крупных городов Китая боятся трупов и мест захоронения больше, чем жители сельской местности. Их тревожит сама мысль о том, что в квартире соседа может произойти смерть. Видимо, стремительная урбанизация усиливает страх, что, в свою очередь, приводит к удалению из городских районов инфраструктуры, связанной со смертью. По всему Китаю кладбища и похоронные бюро постоянно переносят за пределы городских центров. Быстрое расширение городов и их границ привело к необходимости неоднократного перемещения государственных похоронных бюро и крематориев, в результате чего многие кладбища пришлось перекопать. Когда я спросил одного из чиновников Нанкина, почему так происходит, он ответил:

Люди до сих пор боятся призраков. Недвижимость рядом с кладбищами и похоронными бюро всегда дешевле, чем в центральных районах. Поэтому, чтобы сохранить цены, муниципальные власти всегда следят за тем, чтобы похоронные бюро располагались где-нибудь на окраине.:

Однажды я рассказал чиновнику из Управления похоронных дел Нанкина о своем американском родственнике, чей прах был развеян в его любимом парке. Чиновник возмутился:

Нельзя позволять развеивать прах родителей в общественных парках. Люди боятся призраков. Они не будут посещать парки Нанкина, если узнают, что там водятся призраки. Даже если кремированные останки не загрязняют окружающую среду и неотличимы от остальной грязи, их всё равно запрещено там развеивать. 

Гонконге в своем страхе перед мертвыми ничем не уступает материку. Этот ужас влияет и на работу похоронных бюро. По состоянию на 2022 год в Гонконге насчитывается всего семь лицензированных похоронных бюро и около 120 лицензированных гробовщиков, которые помогают в организации похорон, но не имеют помещений для их проведения. Только гробовщики, начавшие свою трудовую деятельность до введения нынешнего режима регулирования (в 2000-х годах) могут открыто рекламировать свои услуги, выставлять гробы в магазинах и хранить прах. Такие предприятия имеют так называемые лицензии класса А. Обладатели лицензии класса B не могут хранить кремированные останки или выставлять гробы в своих конторах, не запросив согласия других близлежащих предприятий или домовладельцев. Владельцы лицензии класса С еще более ограничены: им не позволяется даже использовать слово «погребальный» на вывесках.

Логика здесь та же, что и в Нанкине: если сосед боится смерти или трупов, беспокоится о том, как это отразится на стоимости бизнеса или собственности, то имеет право ограничить деятельность похоронного бюро. На практике это затрудняет положение всех владельцев с лицензиями класса B и C.

На сегодняшний день большинство гробовщиков с лицензией класса А работают в жилом районе Гонконга Хонг Хом, и жильцы многих квартир видят из окна контору гробовщика (в том числе вывеску). Такие квартиры сдаются дешевле, чем помещения с другим пейзажем. В Гонконге, как известно из истории самоубийства Дайли, есть онлайн-ресурсы, с помощью которых можно найти так называемые «дома с привидениями» — здания, где произошли необычные смерти, и квартиры в которых продаются и сдаются по сниженным ценам.

Почему же современные китайские горожане так боятся привидений? По-видимому, имеют значение четыре фактора: строгое разграничение жизни и смерти в городах, рост «чужого» общества и экономики, идеализация семей при одновременном сокращении их размера, а также растущее число заброшенных или бесхозных зданий. Важно отметить, что все четыре фактора являются продуктом самой урбанизации. Урбанизация порождает призраков. Есть и пятый фактор, который отличается от остальных, но всё же усугубляет помешательство на смерти в современном Китае — политика подавления связанных с ней эмоций.

Первая причина заключается в увеличении разрыва между жизнью и смертью. Горожане обычно не умирают у себя в квартире. Это происходит в больницах, где медицинский персонал делает всё возможное, чтобы спрятать тела. Даже в тех случаях, когда кто-то умирает не в больнице, трупы быстро забирают в морги. В результате многие жители крупных городов Китая никогда не видели мертвецов. Такой разрыв только усиливается по мере того, как кладбища и морги перемещают всё дальше от городского центра. Чем меньше людей сталкивается со смертью, тем сильнее страх. Многие считают одно лишь упоминание о ней дурным предзнаменованием.

Важнее, как мне кажется, вторая причина: поляризация понятия «чужак» в обществе и экономике. В деревнях родственников хоронят вблизи друг от друга, однако на городских кладбищах бок о бок лежат незнакомцы — похожая ситуация складывается в многоквартирных домах, где соседи, как правило, друг с другом не знакомы. В урбанистическом Китае концепция призрака (иероглифом 鬼, или «гуй» обозначают злобных духов и различных — возможно, метафорически — злых людей и даже животных) напрямую связана с понятием «чужак». Родня становится предками, незнакомцы — привидениями. Они могут совершать злые поступки, их нужно опасаться. В истории, которая приведена в начале статьи, призрак старушки подталкивает Дайли к самоубийству. Во время похорон на городских кладбищах в Нанкине работники часто представляют новых покойников их «соседям» в надежде, что духи, чьи тела погребены рядом, не будут вести себя как призраки.

Городская экономика — это экономика незнакомцев. В городах мы покупает товары и услуги у тех, кого не знаем, и надеемся, что они нас не обманут. И, что важнее всего, похороны в китайских городах организовываются и проводятся посторонними. Они отвечают за тела в залах прощания и крематориях, они же работают в больничных моргах и на кладбищах (продают у входа цветы и похоронную символику).

В Китае, как и много где в мире, работа в этом секторе стигматизирована. Таким людям сложно найти пару, они части женятся и выходят замуж за кого-то из своего профессионального круга. Не пожимают руки покупателям. Врут о месте работы незнакомцам и говорят своим детям делать то же самое, если их будут спрашивать, где работает мама или папа.

Стигматизация работников похоронного сектора связана со страхом перед кладбищенскими призраками. Ситуацию хорошо иллюстрирует сравнение с отношением в Китае к сексу: женщина, которая занимается сексом с мужем, считается образцовой гражданкой, однако если они занимается сексом с незнакомцами за деньги – сразу предстает в глазах людей испорченной и портящей других. Схожим образом человек, помогающий с похоронами родственника в деревне, видится добродетельным, а человека, помогающего с похоронами посторонних в городе за деньги, нужно сторониться. Захоронение родни является проявлением долга детей, захоронение чужаков и контакт с энергией призраков приводит к духовному очернению. В результате стигматизации и проституция, и похоронный сектор становятся очень прибыльным делом. Они размывают линию между семьей и монетизированной экономикой незнакомцев.

С этим связана третья причина боязни призраков в Китае: идеализация семьи. По мере урбанизации и модернизации Поднебесной увеличилось число контактов с посторонними, а размер семьи и домашнего хозяйства уменьшился. Социальный мир человека уже не состоял целиком из родственников разной степени дальности – в него теперь входили только близкие родственники и огромное число посторонних или знакомых. С уменьшением семьи становился всё более значимым контраст между родней и посторонними. Семья превращается в идеализированное место морального взаимодействия. В мире же незнакомцев можно столкнуться с эксплуатацией, ограблением и обманом. Но если семья слишком заметно сокращается в размере, человек может оказаться в полной изоляции и превратиться в призрака — как женщина в начале нашей истории.

Китайская урбанизация меняет представления о духах. Только в городском Китае и Китае, затронутом урбанизацией, призраки ставятся на один уровень с чужаками. В традиционной китайской деревне привидениями часто считают родственников, с которыми плохо обращались при жизни и которым не провели правильные похороны. Главная цель последних — убедиться, что мертвец стал предком, а не призраком. Если социальная вселенная человека включает только его семью, то и добро, и зло должны находиться там же. Жители городов могут эти понятия разделять: семья представляется исключительно положительно, незнакомцы же наделяются негативными характеристиками.

Еще сто лет назад в китайских деревнях мертвых младенцев и маленьких детей вообще не погребали. Их тела бросали в канаву на съедение животным. Они считались злыми духами, чем-то вроде призраков, которые вторглись в чрево женщины и могут вернуться обратно, если их тела похоронить по всем правилам. Однако в современном городском Китае потеря ребенка является одним из наиболее болезненных опытов, которые можно представить. Мертвым детям устраивают пышные похороны, их могилки зачастую наиболее богато украшены. Такие мертвецы рассматриваются только через призму любви их родственников и никогда не ассоциируются со злом. Семья священна, чужаки (и их духи) опасны.

Четвертая причина засилья призраков в Китае — это заброшенные здания, районы и фабрики. В таких местах некогда бурлила жизнь, но они попали под городскую реновацию, поэтому жители и работники были вынуждены их покинуть. Эти постройки, пустые и зачастую ветхие, напоминают покинувшим их людям (или тем, кто живет поблизости) об утрате сообществ и привычного образа жизни. В число объектов, подлежащих сносу, входят как сельские районы, так и ранее урбанизированные места, особенно не столь интенсивно застраивавшиеся. После реновации они превращаются в новостройки, становятся более высотными и густонаселенными. Местные жители, затронутые подобными проектами, могут выражать протест или пытаться протестовать, но в Китае подобные акции часто быстро подавляются.

Призраки — это не только посторонние, но также кто-то или что-то, кого не следует вспоминать – по крайней мере, с точки зрения властей. Поскольку память о таких мертвых подавляется, духам приходится настойчиво преследовать живых, чтобы они признали их существование. Политическое вытеснение этих воспоминаний, что особенно распространено в Китае, только плодит таких призраков. И это приводит нас к последнему пункту: каким образом страх перед призраками связан с более широкой политикой в отношении памяти и страха. Проекты по обновлению городов представляют собой одну из многих причин, которая потенциально может привести к антиправительственным протестам, и в глазах правительства любое сопротивление такого рода должно быть подавлено. Если опираться на эту точку зрения, то призраков, созданных во времена, от которых партия теперь отрекается (Большой скачок, культурная революция и бойня на площади Тяньаньмэнь) нельзя вспоминать. Однако я верю, что тоталитарный импульс режима Коммунистической партии — изгнать всех призраков, кроме призрака коммунизма — только больше наводнит города Китая привидениями. Нужно научиться жить с нашими призраками, а не загонять их под лавку.

Страх перед призраками в городском Китае — это не исчезающий пережиток деревенского прошлого. Он появляется в результате урбанизации и усиливается за счет того, что он выгоден режиму. Разделение жизни и смерти, усиление концепции чужака, идеализация семьи и ее отмежевание от широких слоев общества, постоянное саморазрушение сообщества горожан и засилье сектора услуг, повсеместное забвение — всё это вносит свой вклад в то, что города Китая полны духов. О них рассказывается с помощью историй, в которых такие призраки появляются, потому что их покинула семья, или в результате уничтожения районов реновацией, или из-за неправильной смерти, вызванной действиями незнакомцев, как в рассказе о Дайли и старушке. Такой нарратив показывает, как разрушение больших семей и сообществ увеличивает вероятность смерти в одиночестве, и, по мере того, как горожане всё больше и больше полагаются на посторонних во всех аспектах своей жизни, делает нас более уязвимыми.

В городском Китае кладбища и залы прощания посещают только по необходимости, а мертвецов видят (если видят вообще) чрезвычайно редко. И всё же смерть проникает в наше личное пространство. Внезапное и незваное появление делает ее только более жуткой. Городская жизнь всё больше подразумевает взаимодействие с незнакомцами, людьми или существами, которые для нас — загадка, и в городах селится всё больше и больше призраков. Жилые районы сносят и строят заново, урбанистическая экономика меняется, ее ход нарушается, и по мере того, как социальные изменения убыстряются, а политические репрессии продолжаются, воспоминания, которые нас преследуют, будут лишь множиться.

По материалам Aeon
Автор: Эндрю Кипнисис, преподаватель на кафедре антропологии Китайского университета Гонконга

Заглавное фото: Оливия Артур/Magnum

Переводили: Валерия Зитева, Эвелина Пак, Елизавета Яковлева
Редактировала: Влада Ольшанская