Людей с обсессивно-компульсивным расстройством считают помешанными на чистоте. В действительности все намного хуже.
Подкаст на YouTube, Apple, Spotify и других сервисах
В 1980-х я казалась обычным подростком из средней школы — с брекетами и обесцвеченной челкой. Но я была другой. В 13 лет я впервые заметила в своем поведении признаки обсессивно-компульсивного расстройства (ОКР), хотя на тот момент я не знала, как оно называется. Это было летом перед девятым классом, эпоха расцвета фильмов о взрослении типа «Огней Святого Эльма» и «Клуба “Завтрак”». Мы с подружками сходили с ума по популярным тогда Эмилио Эстевесу, Джадду Нельсону, Робу Лоу. Все сбережения с подработок мы спускали в местном кафе на фраппе-газировку и журналы. На пижамных вечеринках мы листали журналы, часами обсуждая, какие девушки нравятся звезде «Аутсайдеров» Мэтту Диллону или плакат с каким актером мы повесим в шкафчик в новом школьном году.
Мы гоняли на великах по родному Эдмонтону после комендантского часа, спрашивая друг друга о росте знаменитостей и любимых книгах. Я не могла запомнить комбинацию кода на шкафчике, но знала с точностью до дюйма рост Роба Лоу. На автобусе мы мчали в молл на показ «Огней Святого Эльма». Мы посмотрели его столько раз, что могли полностью пересказать весь фильм. Представляю, как обрадовался водитель, когда позднее тем же летом вышла «Ох уж эта наука!» — у нас появился новый материал, чтобы разыгрывать сценки по дороге домой.
Я бы не сказала, что моя любовь к персонажам фильмов Джона Хьюза была особенно навязчивой. Она была такой же — ну или по крайней мере не большей, чем у других знакомых девочек. Но я готова поспорить на разворот с Джаддом Нельсоном, что я была единственной среди подруг, кто просыпался несколько раз за ночь, чтобы проверить стопку журналов на тумбочке. Мне нужно было убедиться, что ни одна страница случайно не помялась и не повредилась во время чтения перед сном. Я брала каждый журнал, осматривала, чтобы удостовериться, что он в превосходном состоянии, и возвращала в стопку, которая тоже должна лежать в определенном углу — между тряпичной куклой и бальзамом для губ со вкусом «Доктора Пеппера».
Тридцать шесть лет спустя я все так же продолжаю что-то проверять — только уже не подростковые журналы, которые меня поглощали. Проверять — это обычная привычка ОКР-щиков — как и считать, стучать, убирать и мыть руки. Люди ошибочно думают, что так выглядят все формы ОКР. В США примерно один из ста страдает ОКР, и половина этих случаев серьезной степени. В Канаде 1% населения испытывает приступы ОКР. Я одна из этих канадцев. Каждый день я часами провожу различные поверки: нужно убедиться, что кран в ванной не капает, утюжок для волос выключен, дверь квартиры заперта.
У большинства людей с клиническим ОКР есть эпизоды и одержимости, и компульсии. Но современные медиа заостряют внимание именно на компульсиях — счет, проверка, и т.д. На экране телевизора компульсии разыгрываются ради смеха зрителя. Например, Лесли Ноуп из «Парков и зон отдыха» обожала скоросшиватели и цветовые коды, или помешанный на шагах персонаж Билла Мюррея в фильме «А как же Боб?». Недавно друг прислал мне список знаменитостей с ОКР или, вернее, с тем, что журналисты подразумевают под ОКР. Список включал в себя тот факт, что Кэмерон Диас открывает дверь локтями. The Wall Street Journal использовали заголовок «Нам всем нужно ОКР» для статьи о ковиде и важности частого мытья рук. Наконец-то моя тяжелая ментальная болезнь в моде!
Одержимость — навязчивые мысли, вызывающие компульсии — обсуждается сравнительно реже. Когда я пытаюсь объяснить людям ОКР, они не понимают, что компульсии вызваны страхами и тревожностью и почему нужно повторять одни и те же действия. Я проверяю кран не потому, что мне нравится его дизайн. Я проверяю кран, чтобы успокоить собственный разум.
Как-то раз я встретила очень точное описание ОКР — «пластинка заела в голове». Проверочный ритуал, который я совершаю перед выходом из дома, занимает в лучшем случае тридцать минут, в худшем — два часа. Голос в голове бесконечно повторяет: «Проверь, закрыта ли дверца холодильника, а то он разморозится. Вся еда испортится, а кухню затопит. Ты испортишь не только свою квартиру, но и соседей снизу». Я молюсь, чтобы случайно не зацепить наполненный мусорный бак, который стоит прямо у холодильника. Если я его задену, весь алгоритм проверки будет нарушен и придется начинать сначала. Когда я проверяю, закрыта ли дверь, я избавляюсь от страха бед, которые могут случиться из-за открытой двери. Для кого-то они могут показаться иррациональными или даже смешными, но для меня эти страхи очень реальны.
ОКР заставляет меня думать, что я плохой друг, плохой работник, плохая дочь. Я не могу приехать на встречу вовремя и, кажется, постоянно прошу прощения за опоздания. Мне сложно путешествовать. По возможности я избегаю долгих поездок. Если мне нужно уехать, то страх накрывает меня за месяцы вперед. Те действия, что я выполняю перед уходом из дома — ничто по сравнению с рутиной перед отпуском. Я часто отменяю запланированные дела, чтобы вовсе не выходить из дома — мысли о череде проверок слишком изматывают.
В результате я самоизолируюсь. Я живу в страхе, что люди будут смеяться надо мной — и в прошлом они неоднократно так и делали. Я избегаю отношений, потому что не могу представить, как кто-то остается у меня на ночь. Как это будет выглядеть? «Дорогой, ты пока ложись, а я подойду часа через два, как только проверю несколько раз, закрыты ли окна, потому что боюсь, что кто-то поднимется по стене дома на три этажа, разрежет стекло, войдет в спальню и убьет нас».
Кому сейчас захотелось романтики?
То, как медиа и поп-культура изображают ОКР, не помогает избавиться от неверного представления о нём. Людей с обсессивно-компульсивным расстройством считают патологическими чистюлями, гиками вроде Шелдона Купера, продуктивными роботами или эксцентричными чудаками. Но если вам все-таки интересно — нет, я не ношу на ногах коробки из-под салфеток, как Говард Хьюз. Нет, у меня нет хитро выдуманного способа мытья пола, как у героини Фэй Данауэй в «Дорогой мамочке». Нет, я не трачу весь день на то, чтобы обойти трещины тротуара, как герой Джека Николсона в «Лучше не бывает».
Стереотипные образы основаны на рутине и не показывают, какие детальные и мучительные мысли скрыты за ней. В итоге все, кто любит порядок в вещах и чистоту в доме, начинают вешать на себя ярлык ОКР, и это становится общепринятой нормой.
Фраза «У меня ОКР» стала шуткой, прозвищем чистоплотных и организованных людей. Первый раз я столкнулась с этим на работе. Я наблюдала, как коллега достает карандаши из пенала и аккуратно складывает их перед собой. «Ох, у меня ОКР», — выдала она, когда заметила, что я смотрю на нее. Кажется, больше никто не обратил внимания на то, чем она занята. Я спросила, действительно ли у нее ОКР; она призналась, что нет. Она сказала, что ей просто нравится, когда карандаши разложены по цветовой гамме. Я виню сериал «Друзья» за то, что эта женщина считает нормальным относиться к ОКР как к странности. Как будто быть организованной, как Моника Геллер — это то же самое, что жить с изнуряющей болезнью.
Настоящие страдания людей с ОКР были вытеснены каламбурами и панчлайнами. Майки с надписью «Обсессивное Кроссфит-Расстройство» — класс, вот бы мои страдания тоже приносили пользу и увеличивали выносливость. Есть даже «Обсессивное Касл-расстройство» для фанатов криминальной драмы «Касл» с Натаном Филлионом — к сожалению, это не про тех, кому нравятся крепости (фамилия главного героя переводится с английского как «крепость» — прим. Newочём).
Похоже, маркетологи просто не могут оставить в покое мое заболевание, пока не выжмут из него все. Моя электронная почта регулярно наполняется списками и опросами а-ля «33 маниакальных приема уборки для вашего внутреннего ОКР-щика» и «5 разновидностей друзей с ОКР, которых все знают и любят». Мне встречались люди, любившие пошутить о том, что мы с моим ОКР должны заглянуть к ним на огонек, чтобы я убралась у них дома: как будто мое заболевание — это модный аналог хлорки. В сериале «Монк» детектив Адриан Монк пользуется своим ОКР для раскрытия преступлений, а Хлои Кардашьян недавно говорила о том, как ее ОКР — хотя она никогда не подтверждала этот диагноз у врачей — помогает ей сооружать идеальные башенки из печенья «Орео» и раскладывать одежду по цветам и категориям. Она называет эту особенность своим «ХЛО-К-Р» и успешно монетизировала ее — в ее Инстаграме полно проплаченных постов с освежителем «Febreze». Она была бы идеальным участником британского телешоу «Помешанные на чистоте», в котором люди с диагностированным ОКР объединяются в команды и убираются в чужих домах. Из-за подобных навязываемых телевидением стереотипов ОКР начинает казаться благословением, а не проклятьем.
У меня много вопросов к сериалу HBO «Девочки», начиная от отсутствия представителей ряда групп в касте до всего, что связано с Марни, одной из героинь. Но ОКР Ханны Хорват, о котором мы узнаем во втором сезоне, оказалось для меня наиболее правдоподобным изображением ОКР в телевидении. Создательница сериала Лина Данэм открыто говорила о своем ОКР и тревожности как об опыте, который лег в основу истории Ханны, а также о своем желании покончить со стигмой, связанной с этим расстройством. К счастью, Данэм не стала делать ОКР Ханны ее основополагающей личностной характеристикой — что вызвало вздох облегчения у людей, уставших от обилия «картонных» персонажей. (Как всем нам известно, отличительная черта Ханны — ее нарциссизм, а никак не ОКР.)
Во втором сезоне мы наблюдаем, как Ханна вытаскивает из пакета восемь чипсин и аккуратно укладывает их в ряд на кухонном столе. Она сгребает их в ладонь и отправляет в рот — прожевывая восемь раз перед тем, как проглотить. Это не единственное действие, которое она старается разбивать на последовательности по восемь движений: она моргает восемь раз подряд, восемь раз открывает и закрывает дверь в свой дом перед тем, как зайти в квартиру. Она восьмикратно повторяет себе: «С тобой все в порядке, у тебя все хорошо» перед зеркалом в номере отеля. Когда привычка считать берет верх, она не может делать почти ничего, кроме как сделать неудачную стрижку и съесть целый тюбик взбитых сливок. Мысли о приближающемся дедлайне или недавнем разрыве отношений лишь осложняют ситуацию.
Со временем Ханна попадает на прием к терапевту и описывает изнурительную природу своих маленьких ритуалов: как они выматывают ее, не дают высыпаться и превращают в настоящего зомби по утрам. Во время просмотра этой серии мне казалось, что она в точности описывает происходящее со мной. Я ощутила такое облегчение от того, что наконец-то смогла узнать себя в образе типичного ОКР-щика, что я расплакалась и продолжала реветь еще очень долго после того, как серия уже закончилась. У меня была похожая реакция на выходивший на HBO сериал «Эйфория» — еще одно точное и честное описание жизни с ОКР.
Меня расстраивает не только недостаток позитивной репрезентации ОКР в поп-культуре. Недавно я посмотрела старую серию «Секса в большом городе», в которой Кэрри Брэдшоу собирает вещи в поездку. Она докуривает сигарету, давит ее в пепельнице, берет сумку и выходит из квартиры. Я не помню, что происходит дальше, потому что так и не смогла сосредоточиться на остатке серии. Я не могла перестать думать: «Она точно как следует потушила сигарету? Невозможно, чтобы она потухла, ведь она же практически не затушила ее. Даже не проверила, потухла ли она. Вдруг ее квартира загорится?». Мне было интересно, задавалась ли Кэрри этим вопросом. Смогла ли бы она сконцентрироваться на разговоре с Самантой об «энергии большого члена» — это было еще до Пита Дэвидсона — или сообщениях о разрыве с помощью стикера?
Будь я на ее месте, я бы спустила бычок в унитаз, несколько раз помыла пепельницу и оставила ее в раковине, залитой водой. После чего я бы сделала тысячу фотографий пепельницы на телефон на случай, если позже я начну переживать, действительно ли я затушила сигарету. Мое ОКР портило всё удовольствие от просмотра «Секса в большом городе» — а я-то думала, что на такое способно только сюжетное ответвление с Эйданом.
Недавно я поняла, что три месяца не пользовалась плитой: ведь если я не буду ее включать, мне не придется постоянно беспокоиться о том, выключила ли я ее. Если мне нужно было разогреть еду, я пользовалась микроволновкой, поливала тарелку кипятком из чайника или вообще отказывалась от еды. Так продолжалось до тех пор, пока я не начала тревожиться о том, выключила ли я микроволновку и чайник, и тогда я перешла на сэндвичи и хлопья. Мое ОКР стоило мне множества приятных моментов и упущенных возможностей.
Мне настолько отвратителен мой утренний ритуал по проверке всего на свете, что я остаюсь в кровати после того, как прозвонит будильник, думая обо всем, что мне вот-вот придется делать. Я максимально долго не встаю, пялясь на потолок спальни и слушая, как соседка сверху стремительно несется в предстоящий день. Я живу в старом доме со скрипучими половицами, где за каждым шагом в воздухе остается гулкое эхо. Я могу с уверенностью сказать, что утренняя рутина соседки занимает у нее меньше часа — и очень ей завидую. И бешусь — и не только из-за того, что ей, похоже, очень нравится носить деревянные сабо. Я так бы хотела быть человеком, который может спокойно выбежать из дома утром — просто схватить ключи и уйти.
До пандемии, когда я еще работала в офисе, я старалась не назначать рабочих встреч на утро, потому что не могла даже представить, во сколько мне придется встать, чтобы приехать к девяти утра. Вместо этого у меня всегда был готов список отговорок, от достаточно конкретных — «стоматолог» — до туманных «предшествующих встреч». Но ни одна из них практически никогда не была правдой. Мне безумно повезло с невероятно понимающими коллегами и работой (я издатель маленького журнала), благодаря чему мне не приходилось торчать в офисе с 9 до 5.
Впрочем, несмотря на всё это везение, я все-таки хотела назначать встречи на утро — и каждый раз, когда мне это не удавалось, я воспринимала как провал. Я хочу быть человеком, способным каждое утро заскакивать в кафе неподалеку от работы за гранолой и фруктами и читать газету перед началом рабочего дня. Я безумно хочу быть писателем, который каждое утро работает по два часа еще до того, как пойти в душ. Но я не могу. Мне пришлось бы включать ноутбук, а значит, добавить его в длинный список предметов, которые нужно проверить.
К тому времени, как я заходила в метро, я уже была вымотана. Я ждала в квартире, потея в слишком теплом пальто и наблюдая в глазок, пока не услышу, как мои соседи спускаются вниз. Я не хотела, чтобы кто-нибудь увидел, как я стою перед дверью в свою квартиру, снова и снова проверяя замок, дергая дверь, а потом ставлю все сумки и пакеты на пол, чтобы подергать дверь уже двумя руками. Я боялась, что кто-то увидит, как, пройдя половину коридора, я внезапно разворачиваюсь, чтобы еще раз все проверить.
В период обострения я думаю, что все мои ежедневные дела — это просто белый шум, в котором я живу от проверки до проверки — не важно, насколько значимыми или серьезными они могут казаться мне в нормальное время. Когда я работала в офисе — где, в отличие от квартиры, мне приходилось следить за другими вещами, — я зачастую засиживалась допоздна, просто чтобы мне не приходилось выполнять ежевечерние ритуалы.
Когда голос в моей голове не говорит, что я должна постоянно проверять плиту, чтобы убедиться, что она выключена и не станет причиной пожара, который спалит мою квартиру, этот голос говорит о моем несовершенстве: я неудачница, потому что мне не удается заглушить его. Поэтому я заставляю себя работать усерднее, лучше, достигать большего. Я так разочарована в себе, что я направляю эмоции на то, чтобы достичь нового уровня перфекционизма. Стресс только подливает масла в огонь. Когда в моей жизни появляются вещи, которые я не могу проконтролировать, я сосредотачиваюсь на своих загонах — единственном явлении, которое я могу контролировать.
Единственное, что я не могу контролировать — это длинные списки ожидания записи к психотерапевту. Моя фамилия появлялась в них на протяжении многих лет — намного раньше, чем Хлои Кардашьян начала сортировать «Oreo». После того, как человек начинает получать помощь, в какой-то момент может возникнуть ситуация, в которой ему придется отказаться от терапии из-за ее дороговизны. Я сэкономила значительную сумму, на протяжении многих месяцев питаясь только сэндвичами и хлопьями, но даже тогда не могла позволить себе услуги психотерапевта. Стандартная расценка за час терапии в Торонто — до $175. Онлайн-платформы не приносят особой пользы. А помощь со стороны друзей и семьи не так-то просто получить. Хотя я пытаюсь честно и открыто говорить о своем ОКР, в прошлом в ответ я получала рекомендации а-ля «избавься от этого» или «просто прекрати», как будто можно было просто взять и прекратить страдать от ОКР. Один друг часто дарил мне диски исполнителей с ОКР — альбомы Фионы Эппл и Джоуи Рамона. Наверное, так он пытался помочь, но я понятия не имела, что мне делать с такими подарками.
Длинные списки записи на терапию должны прекратить свое существование — как и малореалистичное отображение ОКР в массовой культуре. Точно показанные образы героев, страдающих от этого расстройства — с честно показанными периодами как обсессии, так и компульсии — позволяют нам узнать больше об этом состоянии и, в свою очередь, сделать так, чтобы людям наподобие меня было легче говорить о своем состоянии — и не беспокоиться о том, что над нами будут издеваться или сводить расстройство к стереотипу.
По материалам The Walrus
Автор: Лиза Уайтингтон-Хилл
Фото: Unsplash/The Walrus
Перевели: Эвелина Пак, Софья Фальковская
Редактировала: Анастасия Железнякова
