Среднее время прочтения — 55 мин.

Вступление | Глава 1 | Глава 2 | Глава 3 | Глава 4Глава 5 | Глава 6 |
Глава 7 | Глава 8  | Глава 9 | Глава 10

Часть 5. Опасная тенденция

«Пологий спуск становится круче
и незаметно превращается в пропасть»
Тумас Транстрёмер

Глава 10. Великану нездоровится

Во вступлении к этой серии я написал: 

Одним из итогов моей трехлетней работы стал новый язык, на котором можно думать и говорить об обществе и людях внутри него… в этом языке полно новых терминов, метафор и, конечно, куча неумелых картинок. В результате получаем новую оптику. Я смотрю через нее на мир и внутрь себя, и всё становится понятнее. […] В первых главах мы познакомимся с новой оптикой, а затем начнем смотреть через нее на все те темы, которые ни один блогер в здравом уме поднимать якобы не должен. Если я справлюсь со своей задачей, то в конце этого путешествия вам тоже многое станет понятно. Сейчас во многих наших обществах наблюдается довольно тревожная тенденция, но я уверен, что если мы начнем смотреть незамыленным взглядом, то сможем всё исправить.

Прошло девять глав, и вот мы на месте. Пара схем и терминов еще впереди, но по большей части наша оптика готова. 

Главная ее деталь — понятие трехмерной картинки, которое включает в себя два элемента. 

1) Двумерную картинку — осведомленность о противостоянии, которое, на мой взгляд, лежит в основе человеческого бытия. О конфликте между волей наших генов к выживанию — первобытным пламенем, ярко пылающем в каждом из нас, — и способностью человека в нужный момент обуздать это пламя с помощью рациональности, самосознания и мудрости. Это противостояние у меня олицетворяют два персонажа — Примитивный разум и Высокоразвитый — чья борьба за контроль чем-то напоминает перетягивание каната. Видеть двумерную картинку — значит не забывать об этой борьбе, рассуждая обо всем человеческом: о себе и других, нашем взаимодействии, наших объединениях и нашей политике, нашей личной и коллективной истории, наших перспективах. 

2) Трехмерную картинку — умение держать в голове не только борьбу на психологическом спектре, но и башню эмерджентности. Муравьи — клетки в гигантском организме-колонии. Белые медведи — сами по себе полноценные организмы. С людьми всё сложнее, потому что мы ведем себя то как муравьи, то как белые медведи, что придает человеческому виду свойства фрактала. Отдельный человек — это организм, но во многом на организм похожи и некоторая группа людей, и даже общество в целом. Человечество напоминает мне фрактал, потому что эти разноуровневые организмы имеют массу сходств. Если конкретнее, мне кажется, внутри каждого из них идет своя борьба во втором измерении. Всю серию я вольно переключаюсь между психологией и социологией, потому что в трех измерениях это части одной многоступенчатой системы. Психология лишь микрокосм социологии. А социология — это высокоэмерджентная психология, психология великанов. 

Если сложить оба элемента, получится, как будто перетягивание каната тоже фрактально: его можно наблюдать и в крупном, и в мелком масштабе. И в голове у каждого человека: когда мы боремся за самоконтроль, изо всех сил стараемся мыслить и поступать мудро. И на макроуровне: в больших и малых группах людей. Когда семьи, социальные группы и общества позволяют веревке уйти в сторону Примитивного разума, они начинают отыгрывать роли, заданные древней прошивкой, и принимаются за состязания в силе — самый примитивный формат взаимодействия между людьми, где есть лишь одно правило: «Делай что хочешь, если на это хватает силы». Когда контроль возвращает коллективный Высокоразвитый разум, жизнь людей организована более мудро и зрело, в соответствии с осознанно выбранными принципами. Рывки каната в разные стороны могут быть заразительны. Баланс сил внутри каждого человека влияет и на психику людей вокруг, и на коллективный баланс в группах, куда человек входит. А сдвиги в коллективном стиле мышления всего общества влияют на менее крупные группы населения и на отдельных его членов. 

Что приводит нас к следующей мысли, обозначенной во вступлении, — тревожной тенденции. 

Пару раз за это время я ее уже касался, но не хотел заходить далеко, пока мы как следует не доработаем нашу оптику. Надеюсь, что она сможет: а) помочь мне донести свою точку зрения, и б) помочь всем нам увидеть отягощенный историческим багажом сюжет незамыленным взором и поговорить о нем неизбитыми словами. Главное здесь — ясность: если нам удастся увидеть нехорошую тенденцию во всей красе и понять ее причины, мы сможем направить усилия на то, чтобы обратить ее вспять. Если нет, мы, сами того не желая, продлим ее существование. 

Вести блог про текущие события — плохая затея. Это не так весело, как писать посты про ракеты, крионику и прокрастинацию, а еще гораздо больше вероятность кого-нибудь разозлить. Но происходят слишком важные вещи, не говорить о них будет крайне чревато. Проблема уже в том, что сильное социальное давление вокруг этой темы вынуждает ее замалчивать, и именно поэтому так важно ее поднимать. До конца серии (в этой главе и в следующей) мы будем обсуждать эту тревожную тенденцию: мое представление о сути происходящего, возможных последствиях и способах изменить нашу траекторию. 

Движение вниз

Перетягивание каната у нас в головах идет ежедневно и ежечасно. Вы просыпаетесь и прекрасно себя чувствуете, пока не заходите в твиттер, владения Примитивного разума, и от контакта с нижними ступеньками не просыпается ваш собственный Примитивный разум, утягивая вашу психику вниз. Вы идете на работу, которой в целом свойственна зрелая, «высокоразвитая» культура, и ваша психика немного поднимается. На работе вам звонит мама и начинает намекать, мол, не такой карьеры она для вас хотела. Вас это выбешивает, и под конец разговора вы становитесь похожи на шестнадцатилетнего подростка, спустившись ниже по спектру, чем были пару минут назад. Еще через минуту, когда ваш Примитивный разум уже совсем разошелся, вы набрасываетесь в переписке на своего парня, а через пару часов извиняетесь, когда баланс сил в голове вернулся на середину.

Если бы фитнес-трекеры умели отслеживать положение на психологическом спектре, каждый из нас увидел бы свой собственный график. 

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 10. Великану нездоровится 1

Раз уж заговорили об этом, вот вам недавний случай из самолета

На днях я вместе с незнакомкой в самолете с ветерком прокатился по психологическому спектру. Мы выехали на взлетную полосу, готовились ко взлету, и я как всегда подумал: «Да, стюардесса сказала перевести все телефоны в режим полета, но, по правде, особого смысла в этом правиле нет, поэтому попереписываюсь, пока не взлетим и не выйдем из зоны покрытия». Моя соседка решила, что я мудак, и во весь голос настучала на меня стюардессе, но та была занята и не услышала. Поэтому я принял единственно верное решение: незаметно перевел телефон в режим полета, заново открыл переписку и внаглую начал набирать длинный текст. Соседка, мой новоиспеченный злейший враг, на это клюнула. Увидев, как я пишу, она снова привлекла внимание стюардессы: «Извините, но он опять что-то набирает». Когда стюардесса попросила включить режим полета, я показал ей телефон и спокойно объяснил, что он всё время был включен, а я просто хотел набрать пару сообщений, пока летим. Они не отправятся, пока я не приземлюсь и снова не подключусь к интернету. Стюардесса сказала: «А, тогда всё в порядке, прошу прощения». Я ответил: «Да ничего» и чуть вздохнул, мол, «Бывают же неприятные люди». Черт в юбке всё видела и после этого сидела тихо. Надеюсь, ей было очень стыдно. Я был по уши доволен своим триумфом. 

Вот как эта ситуация выглядит в 2D. Я висел где-то в середине психологического спектра, в районе моего обычного состояния. У соседки то ли имелся какой-то пунктик по поводу нарушения правил, то ли она была в плохом настроении и в нижней части спектра, вот и сорвалась на мне. Если бы я оставался посередине, мой Высокоразвитый разум подумал бы: «Ничего себе, как агрессивно… но я тоже повел себя не лучшим образом, так что всё справедливо. К тому же, я ее не знаю, и принимать это на свой счет будет реально глупо». Я бы улыбнулся, сказал бы: «Ой, извините», да и всё. 

Но этого не произошло, потому что ее агрессивное стукачество немедленно взбесило мой Примитивный разум и сбросило меня вниз по психологическому спектру. Высокоразвитый разум был изгнан в подвал бессознательного, что дало Примитивному возможность придумать гениальный, но достойный психопата план мести. И он сработал, из-за чего он испытал глубокое, но очень незрелое удовлетворение. 

Два часа спустя мы где-то в небе. С этой женщиной мы с того момента, естественно, не разговаривали и даже не смотрели друг на друга. А потом она уронила на пол очки. Я их подобрал и передал ей. Она сказала: «Спасибо… и еще, простите меня за то, что случилось. С моей стороны было неправильно так поступать». Я тут же ответил: «Да не переживайте, я всё понимаю!». До конца полета мы лучшие друзья. Она хороший человек, и я желаю ей счастья. 

То же самое в 2D: (ошибочная) мысль о том, что она несправедливо меня обвинила, доставляет ей дискомфорт, и она использует случай с очками как шанс объясниться. Примитивный разум, самодовольно сидящий у руля моего сознания, весь полет был уверен, что эта женщина меня ненавидит, и в ответ я записал ее в свои заклятые враги. А потом она извинилась. В тот же миг мой Примитивный разум сдулся как шарик, а Высокоразвитый вырвался из подвала, внезапно обретя полную мощь. Моя ненависть к этой случайной знакомой испарилась, как только я получил напоминание о том, что она обычный человек, а не черт рогатый, и вся моя удовлетворенная ярость превратилась в сожаление о хитрой уловке, которую я провернул. 

Наша маленькая стычка утянула оба наших каната вниз, а спустя время пара дружелюбных фраз вернула их назад. Подобные покатушки по психологическому спектру происходят постоянно.

За неделю у вашего трекера могла бы получиться такая картина: 

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 10. Великану нездоровится 2

Но масштаб пока что мелкий. Чтобы понять, как у вас в жизни дела на самом деле, нужно построить график за период побольше. Например, за год (отметив на графике средние значения за каждую неделю): 

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 10. Великану нездоровится 3

Или даже целых десять лет (отметив средние показатели за каждый год):

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 10. Великану нездоровится 4

На больших временных отрезках мелкие колебания растворяются, и мы видим более крупные траектории — макротренды. Думаю, чаще всего мы со временем взрослеем: становимся чуточку мудрее, чуточку осознаннее, чуточку добрее и меньше зацикливаемся на себе. Это значит, что с течением времени наша точка равновесия на психологическом спектре в среднем поднимается, как цена акций, которая на недельном отрезке колеблется вверх и вниз, но на годовом растет. Но бывает, что в жизни настают непростые времена, и мы нет-нет да возвращаемся к старым привычкам, с которыми, казалось бы, давно покончили. Когда нисходящий макротренд выходит из-под контроля, наша жизнь может на время пойти под откос. Это американские горки человечества, и мы все на них катаемся, независимо от нашего мнения на этот счет. 

Макротренды возникают от того, что движение по психологическому спектру в одной части нашей жизни может распространяться на другие и создавать циклы обратной связи, из-за которых восходящие и нисходящие тренды усиливают друг друга. Допустим, вы начинаете сомневаться в своих силах на работе, и эта неуверенность просачивается в вашу личную жизнь: вы оказываетесь в отношениях, которыми не очень гордитесь. Год назад, когда настроение было получше, вы бы и не стали в них ввязываться. Вы замечаете, что хуже питаетесь и меньше тренируетесь. Качество вашей работы падает, что еще сильнее подрывает вашу уверенность в себе. Неуверенность портит ваши отношения, а родные замечают, что раньше вы звонили им чаще. Вам становится сложно радоваться успеху друзей, когда с ними происходит что-то хорошее, и это отдаляет вас от них. Одно неприятное обстоятельство превращается в порочный круг, который заражает все аспекты вашей жизни. Пройдут годы, и, когда всё наладится, вы оглянетесь на то время и поймете, что на самом деле это была очередная яма на американских горках длиною в жизнь. 

Думаю, если бы весь американский великан замерял свое положение на психологическом спектре, мы бы увидели аналогичный график.

Предвыборная гонка в США похожа на буйную вечеринку сорвавшихся с цепи Примитивных разумов. За несколько месяцев до выборов воздух в стране всё больше пропитывается ядовитым, заразительным дымом Примитивного разума. Если сравнить две американские политических партии с супругами, которым очень нужна семейная психотерапия, то перед выборами отношения между ними особенно скверные и неуважительные. В такой обстановке немногие из нас смогут удержать канаты на месте, и в совокупности во время предвыборных мероприятий страна съезжает ко дну психологического спектра. Гигантский коллективный Примитивный разум становится сильнее и громче, подтягивает общеамериканский канат чуть ближе к подножию горы. Набухают и расширяются застывшие, переставшие мыслить участки коллективного народного мозга (политические эхо-камеры страны). 

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 10. Великану нездоровится 5

Как мы говорили в девятой главе, у политики на психологическом спектре всегда небольшой перевес книзу — но перед выборами этот перевес особенно велик. 

Потом выборы заканчиваются, пишется кучка итоговых аналитических статей, политика всем естественным образом наскучивает, и, пускай недолго, продолжается спокойная жизнь. Многие американцы поднимаются чуть выше по политической лестнице, покидая великанов с нижних ступенек и возвращаясь в великанов на верхних. Когда люди немного успокаиваются насчет политики, в некоторых социальных группах ослабевает групповое мышление, отчего размер эхо-камер в стране уменьшается. 

Если сложить всё вместе, колебания электорального цикла можно изобразить как-то так. Встречайте, первая попытка сделать на WaitButWhy анимацию: 

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 10. Великану нездоровится 6

Такой краткосрочный паттерн следует ожидать даже в самой здоровой демократии. Как и в моем примере с отдельным человеком, чтобы по-настоящему прочувствовать ситуацию в стране, нужно уменьшить масштаб и попытаться отыскать долговременные макротренды.

Хочется верить, что в масштабе десятилетий страны движутся по восходящей траектории. Если у вас в стране почти никто не спорит, что сегодня живется лучше, чем сто лет назад, вероятно, большой народный великан за столетие сумел забраться выше в гору, а не скатиться с нее. Но даже самые стабильные, здоровые страны могут проходить через болезненные периоды спада. 

История США определенно была похожа на американские горки: было много восходящих макротрендов, были эпохи отрицательного прогресса. Я не настолько в ней силен, чтобы с уверенностью нарисовать, как эти горки выглядели на всем ее протяжении (хотя вы можете попытаться в комментариях), но вот что я вижу, когда смотрю на недавнее прошлое. 

Последние 30 лет в США наблюдается нисходящий макротренд — цикл отрицательной обратной связи, и движение вниз за последние годы только ускоряется. И чем больше я размышляю о том, что этот макротренд значит, что его вызывает и чем он грозит, тем больше это не дает мне покоя. 

________

Подозреваю, что характерен он не только для США. Нечто подобное происходит и во многих частях Европы, и в других странах мира. Но сосредоточившись в своих рассуждениях и изысканиях по большей части на США, я ограничу мой анализ тем, что происходит здесь (хотя с радостью бы послушал от читателей из других стран, какие макротренды наблюдаются у них). 

На первый взгляд, этот нисходящий тренд похож на растущую политическую поляризацию как среди избирателей, так и среди политиков. Давайте взглянем на оба аспекта. 

Поляризация среди избирателей

Поляризовываться американские избиратели всегда любили, но за последние полвека дела стали совсем уж плохи. 

Вероятно, корни этого тренда можно проследить аж до 1945 года, до смерти Гитлера. Как мы уже говорили, ничто не объединяет людей лучше, чем общий враг, а первая половина двадцатого века проходила под гнетом мировых великанских войн, помогавших американцам чувствовать сплоченность. США с тех пор из зарубежных конфликтов уже не вылезали, но со смертью Гитлера закончился последний период, когда американцы полностью и безоговорочно объединялись против общего врага. Теперь давайте вспомним, что происходит, когда общий враг исчезает. 

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 10. Великану нездоровится 7
Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 10. Великану нездоровится 8
Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 10. Великану нездоровится 9
Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 10. Великану нездоровится 10

Другой ключевой момент произошел в 60-х, когда в стране случился культурный раскол, который и по сей день никуда не делся. 

К середине десятилетия с конца Второй мировой прошло уже 20 лет, и страна была готова снова начать внутренние распри. 

На общего врага был похож Советский Союз, но страна не была сплочена против него полностью. Волна прокоммунистических настроений со стороны некоторых левых группировок стала серьезно бесить правых, считавших, что к СССР и коммунизму нужно относиться как к абсолютному злу, которое ничем не отличается от Гитлера. Суть этих настроений сформулировал в своей речи по случаю выдвижения в президенты кандидат от республиканцев Барри Голдуотер: 

Напоминаю вам, что экстремизм при защите свободы не порок. Как и то, что умеренность в попытках добиться справедливости не достоинство. 

Это был призыв сплотиться против коммунизма, но вместе с тем и призыв ко всем американским правым стоять на своем как вкопанным, вне зависимости от мнения демократов. 

А демократы в это же время претерпевали сдвиг в другом направлении. Философ Ричард Рорти в своей книге «Обретая нашу страну» 1997 года пишет, что в середине 60-х левые начали переход от «левых реформистов» — патриотов, посвятивших себя прагматичным прогрессивным улучшениям традиционной американской системы, к «культурным левым». Культурными левыми заправляли студенты, которые родились после Второй мировой и не были такими патриотами, как левые предыдущих десятилетий. Они считали США своего рода неудачным экспериментом. Этот сдвиг столкнул их лбами со сверхпатриотичными правыми Голдуотера. У культурных левых тоже была более активная, боевая политическая позиция, они были меньше заинтересованы в прагматичных реформах, чем старые левые реформисты, и этим очень походили на голдуотеровский боевой лагерь под лозунгом «экстремизм достойнее умеренности», только по каждому вопросу занимали противоположные позиции. 

Возобновившийся раскол между партиями обозначился гораздо четче, чем в предыдущие годы: во всех главных событиях конца 60-х обе группировки видели поле для бинарного политического сражения. 

Согласно Рорти, культурные левые, более критично настроенные по отношению к капитализму, а порой и позитивно по отношению к СССР, презирали войну во Вьетнаме, тогда как большинство правых горячо ее поддерживали. Республиканцы-антивоенщики и демократы-милитаристы быстро становились в своей собственной партии персонами нон грата и либо уходили с политической арены, либо переходили на другую сторону. 

В борьбе за гражданские права культурные левые видели не только необходимость, но и символ нравственного обнищания страны. От этого серьезно срывало крышу у южан — и республиканцы этим воспользовались. На юге демократы сто лет побеждали на президентских выборах, но, сплотившись в сопротивлении закону «Об избирательных правах», выдвинутому демократами в 1965 году (стратеги Никсона назовут это «южной стратегией»), республиканцы отобрали юг себе и с того времени (по большей части) держат его в своих руках (прим. Newочём: этот закон запрещал расовую дискриминацию на выборах). Нечеткая разница во взглядах на сегрегацию и другие расовые проблемы, при которой часть консервативных южных демократов сегрегацию поддерживают, а более прогрессивные северные республиканцы ей противостоят, теперь обозначилась более явно. 

Усилился и культурный разрыв между партиями. Культурные левые, со своими наркотиками, прическами, музыкой и сексуальным раздольем стали сильнее раздражать более склонных к традиционализму республиканцев. Левые так же однобоко смотрели на правых, видели в них кучку одетых в свитера старых белых расистов, разжигателей войны и финансовых мошенников. 

До пика всё дошло на выборах 1968 года, когда Ричард Никсон въехал в Белый дом на волне популистского воззвания ко всем сытым по горло культурными левыми, которые в свою очередь смотрели на результаты выборов как еще на одну причину безнадежности страны. 

Из буйства 60-х растут многие современные разногласия между левыми и правыми насчет внешней, налоговой и социальной политики. Согласно масштабному исследованию, люди наиболее политически и идеологически внушаемы с середины подросткового возраста до середины третьего десятка. И все эти беби-бумеры, которые родились в 40-х и 50-х и ещё не были в сознательном возрасте, когда в США в последний раз ощущалось единство и сплоченность против общего врага, и на которых сильно повлияли события конца 60-х, в 80-е и 90-е оказались у руля страны. «Величайшее поколение» (сражавшееся во Второй мировой) к этому моменту по большей части ушло в отставку, и политиками, руководителями университетов, директорами компаний, покупателями недвижимости и медиамагнатами были уже беби-бумеры. 

Далее мы наблюдаем неуклонный рост поляризации среди избирателей. Собранные за последние 25 лет данные исследовательского центра Пью показывают, что разрыв во взглядах между демократами и республиканцами вырос по всем фронтам. 

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 10. Великану нездоровится 11

Усреднив рост разрыва по этим 10 графикам, получаем стабильный тренд: 

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 10. Великану нездоровится 12

…в то время как разница во мнениях между представителями разных рас, религий и прочих групп остаются без изменений: 

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 10. Великану нездоровится 13

Центр Пью помогает нам изобразить это по-другому: расположив американцев на спектре от последовательных либералов до последовательных консерваторов. Так, чтобы человек с либеральными взглядами по всем 10 вышеуказанным вопросам был в самом левом краю, ответивший на все 10 вопросов в консервативном ключе — в самом правом, а люди со смешанными предпочтениями — ближе к середине (те, у кого ответов поровну, будут прямо по центру). 

Американский массив мыслей из крутой скалы превратился в плоскогорье. 

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 10. Великану нездоровится 14

Крутая скала говорит о том, что большинство людей имеют смесь либеральных и консервативных взглядов — чего и следует ожидать от страны в 325 миллионов независимо думающих уникальных людей. Плоскогорье получается, когда меньше людей имеет смешанные взгляды и больше сохраняет идеологическую чистоту. 

Полагаю, на верхних ступеньках нашей политической лестницы можно найти людей со всех участков этого спектра: последовательных либералов, последовательных консерваторов и всех остальных между ними. Но совокупно одни только верхние ступеньки сформировали бы, пожалуй, крутую скалу. В эхо-камерах с большей вероятностью обнаружатся люди, шагающие в ногу, верные идеологическому чеклисту своей партии сверху донизу. Переход от скалы к плоскогорью — возможный признак того, что в целом по Америке культуры-лаборатории уменьшились, а эхо-камеры выросли.

Если разделить этот график по партиям, мы увидим, что происходит за кулисами этого тренда. Поиграйтесь пару минут вот здесь.

Суть произошедшего довольно четко передают эти три среза: 

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 10. Великану нездоровится 15

Джонатан Хайдт и Сэм Абрамс на ту же историю взглянули с другой стороны с помощью данных американских государственных электоральных исследований, исходя из которых за последние четыре десятка лет степень идеологической чистоты в обеих партий выросла почти вдвое: 

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 10. Великану нездоровится 16

Авторы объясняют: «До 1980-х, зная, за какую партию проголосовал американец, всё равно нельзя было точно предсказать, какую позицию он занимал: консервативную или либеральную. Этот график показывает, в какой степени партийная принадлежность коррелирует с субъективной позицией на спектре от либералов до консерваторов. Если одно никак не связано с другим, то „коэффициент корреляции“ будет нулевым. Если соотношение идеальное, будет единица. В 1972 году эта цифра была 0,32, но к 2012-му она выросла почти вдвое, до 0,62, что говорит о сильной корреляции». 

Та же история проявляется, если взглянуть на рейтинг одобрения президента. Возможно, молодые американцы, знающие только ту страну, в которой одна половина граждан президента любит, а другая ненавидит, удивятся, обнаружив, что так было не всегда: 

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 10. Великану нездоровится 17

Ее же можно увидеть, если взглянуть на то, как изменялось отношение американцев к голосующим за чужую партию. Вот по этим данным: 

В 1958 году 33 процента демократов хотели, чтобы их дочь вышла замуж за демократа, и 25 процентов республиканцев хотели себе зятя-республиканца. Но в 2016-м так думают уже 60 процентов демократов и 63 процента республиканцев. 

…или по таким графикам: 

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 10. Великану нездоровится 18

Учитывая нашу текущую траекторию, неудивительно, что у американцев всё меньше и меньше надежды на перемены: 

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 10. Великану нездоровится 19

Пока поляризовывались избиратели, похожий сюжет развивался и в Вашингтоне. 

Поляризация среди политиков

Хорошо бы начать с кое-какого контекста и вспомнить, что в воронку поляризации Америка скатывается не в первый раз. 

Об опасностях политической поляризации предупреждал во время прощальной речи в конце своего президентского срока Джордж Вашингтон: 

Этот дух, к сожалению, неотделим от нашей природы и корнями своими уходит в сильнейшие страсти человеческого рассудка. В разном обличье он существует во всех государствах, в разной степени придушенный, управляемый или подавленный. Но в народных формах правления он показывает свой наибольший размах и поистине становится их самым злейшим врагом. Чередующееся превосходство одной группировки над другой, обостренное естественным для распрей между партиями духом мести, который в разные времена и в разных странах приводил к самым ужасным бесчинствам, само по себе есть чудовищный деспотизм. […] Он [дух] всегда старается отвлечь внимание совещательных органов и ослабить государственную власть. Он распаляет в обществе необоснованную зависть и ложную тревогу, разжигает вражду по отношению к оппонентам, а порой раздувает бунты и восстания. Он открывает дверь внешнему влиянию и коррупции, которые, через партийные страсти, находят легкий путь в само правительство. […] этот дух не нужно поощрять. 

Все тогда прыснули со смеху, и с тех пор органы государственной власти так и оставались поляризованными. 

Выборы Джона Адамса и Томаса Джефферсона в 1800 году были одними из самых грязных в истории. А весь президентский срок Джефферсон провел в сильнейших разногласиях с Гамильтоном и федералистами. Полвека спустя страна погрузилась в гражданскую войну. Через несколько десятилетий, в 1890-е годы наступил еще один гиперполяризированный период, который во многом напоминал наше время. В 1930-х партии снова сцепились из-за Нового курса Рузвельта

Экскурс в историю вроде бы подтверждает мысль о том, что для стран типа США характерны периодические усиления поляризации. Прямая дорога в ад, если смотреть на период от Второй мировой до современности, при уменьшении масштаба выглядит как очередная яма на американских горках (хотя по причинам, которые мы затронем позже, современный тренд может быть особенно опасным). 

Пожалуй, самая цитируемая метрика для измерения уровня поляризации в обеих палатах Конгресса — это DW-NOMINATE, для получения которой политиков расставляют на шкале либералов-консерваторов на основе данных поименных голосований. Разработчики этой метрики делают интересные графики на сайте voteview.com. Один такой график показывает, как с 1880 года изменялись средние значения DW-NOMINATE в Палате представителей: 

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 10. Великану нездоровится 20

Похожую историю рассказывает и график для Сената. 

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 10. Великану нездоровится 21

В каждой палате обе партии всё больше отдаляются, и сильнее всего — республиканцы. Особенно хорошо тренд проявляется, если отобразить разрыв между партиями в обеих палатах: 

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 10. Великану нездоровится 22

Политологи предлагают несколько возможных причин текущей поляризации среди политиков. 

Одна теория указывает на тот факт, что за последние 20-30 лет между партиями усилилось соперничество. 

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 10. Великану нездоровится 23

Профессор политологии Фрэнсис Ли объясняет: «Соперничество подпитывает конфликт между партиями, поднимая ставки при обсуждении любого законопроекта. Когда контроль над государственными институтами поделен поровну, ни одна партия не хочет гарантировать политическую легитимность своей оппозиции, голосуя за ее предложения». 

Некоторые теории указывают на увеличение затрат на предвыборные кампании:

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 10. Великану нездоровится 24

Чем больше пожертвований, тем больше страх разозлить пожертвователей, из-за чего больше кандидатов не отступают от линии партии. 

Другие указывают на практику передела границ избирательных округов, который может серьезно изменить баланс избирателей на выборах (обычно в пользу партии, контролирующей законодательное собрание штата). Вполне похоже на причину поляризации в нижней палате, хотя и не объясняет трендов в верхней (выборы в Сенат от границ округов не зависят). 

А еще есть Ньют Гингрич. В 1978-м, когда он победил на своих первых выборах, у демократов было большинство в Конгрессе вот уже 25-й год без перерывов. 

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 10. Великану нездоровится 25

Весь этот долгий срок демократы не особо жаловали республиканцев, и Гингрич с товарищами по партии был недоволен, что из-за главенствующей позиции у демократов было больше денег и привилегий, а также неизменная поддержка со стороны «левых мейнстримных СМИ». Демократы держались за Конгресс мертвой хваткой и, казалось, конца этому не будет. Поэтому Гингрич поступил изобретательно. Он хотел, чтобы во время выборов люди меньше думали о конкретных людях, стремящихся в Конгресс, и больше о двусторонней трибалистской войне между левыми и правыми. За последующие 16 лет, пока Гингрич набирал всё больше влияния, он взрастил в среде республиканцев культуру недоверия и отвращения к власти демократов и наложил табу на любые слова в их оправдание и поддержку. 

В 94-м, когда республиканцы наконец отвоевали Конгресс, Гингрич, теперь уже спикер нижней палаты, удвоил свои старания по насаждению трибализма. Он ужал традиционный пятидневный рабочий график до трех дней. По мнению Хайдта и Абрамса, «он изменил график так, чтобы все дела делались со вторника по четверг, и призывал новых членов Конгресса от своей партии не переезжать в Вашингтон. Он не хотел, чтобы у них развивались дружеские отношения с демократами. Он не хотел, чтобы их жены руководили одним и тем же благотворительным фондом». Кроме того, он помог расправиться с принципом старшинства при назначении председателей комитетов, в чём, по словам профессора права Синтии Фарины, «многие теперь видят причину усиления экстремистской риторики, наказаний за отход от линии партии и препятствования законопроектам, которые пользуются поддержкой у сторонников обеих партий».

Какова бы ни была причина, сдвиг от обычной узкопартийной риторики к полновесному трибалистическому разделению на Своих и Чужих в Вашингтоне теперь повсюду. На съезде Республиканской партии в 2012 году вся речь Криса Кристи была построена по принципу «Они верят в то; Мы верим в это». В 2015-м, объявляя об участии в президентской кампании, Хиллари Клинтон шесть раз сказала: «Они [что-то плохое]» чуть больше чем за минуту. Всего пару месяцев назад Камала Харрис призвала избирателей не дать «плохим парням победить». А пока я это пишу, сайт Дональда Трампа https://www.donaldjtrump.com/ встречает посетителей вот таким всплывающим окном: 

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 10. Великану нездоровится 26
В этой войне за импичмент либо МЫ ИХ, либо ОНИ НАС
Радикальные демократы только что проголосовали за то, чтобы забрать ТВОЙ голос и отменить выборы 2016 года.

Избиратели стали более склонны к идеологической чистоте, а в Вашингтоне эта чистота еще заметнее. После Второй мировой войны партии были довольно разнообразны по составу, во многом их взгляды совпадали. Но за последние 10-20 лет группы на пересечении, (вроде консервативных «демократов синей собаки» и более прогрессивных «республиканцев Рокфеллера») вымерли. Сегодня пересечение уже полностью стерлось: 

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 10. Великану нездоровится 27
Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 10. Великану нездоровится 28

Итак, имеет место поляризация избирателей и поляризация политиков, и во многом эти истории похожи. В обоих случаях степень поляризации изменяется с периодичностью в четыре года, но с каждым электоральным циклом всё становится хуже, чем было в предыдущем. 

Вопрос: почему? 

Отвечая на него, не забываем, что не стоит спешно проводить причинно-следственные связи при виде корреляции. Поляризация в Вашингтоне может быть симптомом поляризации избирателей. Или наоборот. Возможно, они подталкивают друг друга, образуя самовоспроизводящийся цикл. А, может, это независимые явления, и их совпадение случайно. Или же (что, на мой взгляд, наиболее вероятно) и то, и другое может быть симптомом чего-то еще. 

В первой части мы говорили о том, как работает поведение животных. Это зависимая переменная. 

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 10. Великану нездоровится 29

Люди — сложные животные со сложными мотивациями, но основная идея применима и здесь. Если в целом стабильное человеческое общество начинает уходить в штопор, это может происходить в силу изменения одной или двух независимых переменных. Обычно что-то случается со средой. 

Я прочел целую кучу социологических теорий о том, почему жители США скатываются в воронку поляризации, и среди них есть немало интересных мыслей, но они мало стыкуются между собой. Вот моя гипотеза, основанная на самых, как мне кажется, убедительных теориях.

В силу изменения среды за последние 20-30 лет наши связи друг с другом самым скверным образом нарушились, что привело к возвращению в США состязаний в силе. 

Гипотеза состоит из двух частей. 

1) Географические пузыри

За эти годы американцы стали образованнее, что сделало их мобильнее. Журнал The Economist цитирует исследование, согласно которому «45% молодых американцев, окончивших университет, сменили штат проживания в течение пяти лет с момента получения диплома, тогда как среди получивших полное среднее образование переехали только 19%». 

И вот что нужно сказать про мобильность. Если у большого количества людей есть возможность сменить место проживания и им хотя бы немного хочется жить в окружении похожих на них людей, дело кончится тотальной сегрегацией. Это явление объясняется в научной работе 1971 года под названием «Динамические модели сегрегации», но лучше всего его изучать по гениальному интерактивному симулятору от Ники Кейса и Ви Харт. 

В этом симуляторе есть персонажи двух типов: синие квадраты и желтые треугольники. 

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 10. Великану нездоровится 30

Ими можно обозначить людей разных религий, разных рас, живущих в разных социально-экономических условиях или имеющих любые другие различия. У нас они будут американскими демократами и республиканцами. 

В симуляторе одна ключевая величина — «процент личной предвзятости», он показывает минимальный процент «сходства» (в нашем случае идеологического), который каждая из фигур считает допустимой среди ближайших соседей. Допустим, фигурам нравится жить в политически неоднородном месте, но при этом хочется, чтобы по крайней мере 33% ближайших соседей имели схожие с ними политические взгляды. Это означает, что они будут недовольны и захотят переехать, если меньше 33% соседей будут похожи на них в политическом плане, а в противном случае предпочтут разнообразие мнений. Чтобы это проиллюстрировать, представим себе три маленьких района: 

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 10. Великану нездоровится 31

При вышеуказанном условии в центральном районе все довольны, потому что живут в политически неоднородном месте, но не меньше трети ближайших соседей разделяют их взгляды. Справа не доволен никто, потому что политическое разнообразие отсутствует, но и переезжать повода нет. Слева — один недовольный треугольник, потому что пятеро из шести его ближайших соседей — квадраты, а  треугольник только один (сам он чувствует себя хорошо, потому что у него только два ближайших соседа, и один из них (то есть, 50%) — треугольник). Логично? 

Затем Кейс и Харт показывают большой, неоднородный город, а рядом — интерактивный ползунок. 

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 10. Великану нездоровится 32

Ползунок позволяет настроить «процент личной предвзятости» у фигур в городе. На рисунке сверху он стоит на нуле: у фигур нет «допустимого минимума» идеологически похожих соседей, а значит, никого текущая расстановка не беспокоит и никто не чувствует нужды переезжать. 

Но когда выставляешь ползунок на 20% (и теперь каждая фигура хочет переехать, если меньше одной пятой ближайших соседей составляют политические единомышленники), несколько жителей становятся недовольны своим положением и хотят съехать (здесь плохо видно, но недовольные фигуры кривятся). 

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 10. Великану нездоровится 33

По нажатию кнопки «Старт» симулятор перемещает недовольные фигуры в случайном направлении, пока все не станут довольны. Выходит вот такая ситуация: 

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 10. Великану нездоровится 34

Фигуры начали сегрегироваться, но ничего серьезного не произошло: согласно симулятору, сегрегация в городе — всего 18%. 

Но что произойдет, если сдвинуть ползунок с 20% на 33%? Наш сегрегированный на 18% город больше не удовлетворяет нескольких жителей. 

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 10. Великану нездоровится 35

Большой беды не видно, пока мы не нажмем на кнопку и, когда все станут довольны, не очутимся здесь: 

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 10. Великану нездоровится 36

Чтобы никто не был недоволен (даже если политический кругозор у всех достаточно широк и никого не смущает, что две трети соседей составляют политические оппоненты), город должен стать сегрегированным на 57%. Внезапно почти всех окружают люди с теми же политическими взглядами. 

А что, если мы поднимем значение еще немного, до 50%, — то есть фигуры всё еще нормально относятся к разнообразию, просто не хотят быть в своем районе политическим меньшинством? Мы окажемся в полностью сегрегированном городе. 

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 10. Великану нездоровится 37

Выясняется твердый факт: если мобильные люди любят разнообразие, но предпочитают не быть меньшинством в своем месте проживания, получается идеальная сегрегированная однородность. Или, говоря словами Кейса и Харт, «маленькая личная предвзятость может привести к большой коллективной». Разнообразие — расовое, этническое, политическое — сохраняется, только когда люди любят его больше, чем не любят быть в меньшинстве. 

Вернемся к нашей теме. Согласно симулятору, если у беби-бумеров «процент личной политической предвзятости» в среднем был чуть выше, чем у родителей, а еще у них было больше возможностей переехать и выбрать место проживания, то, когда они достигли возраста, позволяющего купить дом, население страны должно было рассортироваться по политически сегрегированным районам и политически сегрегированным округам. 

Что и случилось в действительности. 

В книге «Великая сортировка» Билл Бишоп исследует, как американцы перемещались географически в зависимости от политических взглядов, и выясняет, что американцы гораздо реже живут в политически разнообразных районах, чем раньше. В плане политики американцы образовали географические эхо-камеры. Жить там — значит, окружать себя согласием в гостях, в церковных приходах, парках, на работе и в школе, где дети заводят себе друзей на всю жизнь. 

«Великая сортировка» видна и в предвыборном рейтинге кандидатов. Во время выборов социологи называют «обвальными» округа, где победивший кандидат опередил проигравшего на 20 процентных пунктов и больше — другими словами, выраженно республиканские или выраженно демократические округа. На президентских выборах в 1976-м в обвальных округах жили 27% американцев, а оставшиеся 73% жили в более политически сбалансированных, где отрыв между кандидатами был не такой значительный. 

К 92 году процент американцев, живущих в обвальных округах, вырос с 27% до 39%. С каждыми выборами это число продолжало расти: результаты 2016 года показали, что в обвальных округах живет уже 61% американцев. 

Подробнее о президентских выборах 2016 года пишет сайт FiveThirtyEight: 

Из 3113 округов (или их эквивалентов) только в 303 победа досталась с разницей в одну цифру — менее 10 процентов. Для сравнения, в 1992 году под такое определение подходили 1096 округов, хотя в масштабах всей страны отрыв был больше. За тот же самый период число ярко выраженных обвальных округов (где отрыв превышал 50 процентных пунктов) резко выросло с 93 до 1196 — это больше трети всех округов в стране. […] Движение электората к однопартийным географическим анклавам было особенно заметно по крайним значениям. В период между 1992-м и 2016-м доля избирателей, живущих в ярко выраженных обвальных округах, увеличилась в пять раз: с 4 до 21 процента. 

Всё вместе собрано в одном графике: 

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 10. Великану нездоровится 38

Обвальные округа вредят прогрессу. Согласно The Economist, «В обвальных округах избиратели склонны выбирать более радикально настроенных членов Конгресса. Умеренные кандидаты, которые при ином раскладе могли бы баллотироваться, решают этого не делать. Дебаты превращаются в чемпионаты по перекрикиванию. Непримиримые законотворцы из разных лагерей не могут достичь необходимого консенсуса, чтобы исправить долговременные проблемы — например,  плачевное состояние пенсионной системы и системы здравоохранения».

Публицист Филип Бамп показывает ту же самую историю под другим углом: Великая сортировка проявляется в усиливающемся политическом разрыве между городами и сельской местностью. 

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 10. Великану нездоровится 39

В книге «Слушаем другую сторону» Диана Мутц опросила людей из 12 стран и выяснила, что американцы «вступают в политические дискуссии чуть чаще, чем люди в среднем», но меньше всего готовы «иметь дело с политическими убеждениями и аргументацией, отличными от своих собственных».

Когда люди окружены идеологически однородной группой, их взгляды становятся категоричнее. В одном интересном исследовании ученые изучали эффекты «совещательных дней», когда две группы граждан из политически однородных территорий собирались, чтобы обсудить свежие политические новости: 

Группы из преимущественно либерального города Боулдер, встретились и обсудили глобальное потепление, позитивную дискриминацию и гражданские союзы для однополых пар. Те же темы обсуждали группы из преимущественно консервативного Колорадо-Спрингс. Основной эффект совещаний заключался в том, что все члены группы сделались более категоричными, чем были до встречи. Либералы по всем трем вопросам стали еще либеральнее; консерваторы стали еще консервативнее. В результате расхождение между гражданами Боулдера и гражданами Колорадо-Спрингс в результате внутригруппового обсуждения серьезно усилилось. Кроме того, совещания усилили единодушие и подавили разнообразие мнений внутри групп. 

Описывая то же самое явление, The Economist напоминает, что «от этого не защищены даже умные, здравомыслящие люди», и приводит исследование, согласно которому «назначенные республиканцами судьи голосовали более консервативно, когда в состав коллегии входили другие республиканцы, чем когда в ней были демократы. Судьи-демократы становились либеральнее, работая вместе с другими демократами».

Географические пузыри уже и так вызывают тревогу — но это лишь верхушка нашего айсберга. 

2) Информационные пузыри

Политические события тесно переплетены с событиями в медиасреде: к тому, что сейчас происходит в политике, во многом привел ряд коренных изменений в информационной экосистеме.

Как и с общей темой этой серии, мы сможем лучше понять эти трансформации и их последствия, если сможем рассмотреть их через подходящую оптику. Вот инструмент, который поможет нам составить мнение о новостных СМИ любого типа. 

Матрица СМИ

Выглядит она как-то так: 

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 10. Великану нездоровится 40

На этой матрице можно разместить каждый медийный бренд (или медийную личность). Можно добавить и третий критерий: обозначить СМИ кругами, размер которых будет показывать размер аудитории. 

Наверху в центре находится полярная звезда: сюда попадают медиабренды, которые строго следят за точностью и объективностью  и изо всех сил стараются показать правду, всю правду и ничего кроме правды. Среди СМИ это аналог ученых на верхних ступеньках нашей лестницы мышления

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 10. Великану нездоровится 41

Теперь обозначим реальность вот этим квадратом: 

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 10. Великану нездоровится 42

У полярной звезды СМИ просто делают всё возможное, чтобы узнать, что происходит внутри квадрата, а затем донести это до своей аудитории. 

Но по мере того как мы отходим от звезды по горизонтали, начинает вмешиваться предвзятость. В этой области у брендов появляются мотивы, отличные от чистой правды. Они покажут большую часть сюжета, но могут утаить некоторые бесполезные для их целей детали. 

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 10. Великану нездоровится 43

В верхних углах у нас будут бренды, интересы которых идут еще дальше: они внимательно относятся к точности, но совсем плюют на объективность. Всё, что они освещают, — результат тщательного черрипикинга. 

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 10. Великану нездоровится 44

По мере спуска по матрице точность будет уступать место главной ценности другим, более важным для бренда: выгоде, развлечениям, политической повестке или чему-то еще. В нижних областях цель новостных СМИ — быть верным союзником своей самой преданной аудитории и быть в курсе всех последний веяний и горячих тем в мире диснеевской политики, даже если для этого нужно будет искажать новостные сюжеты, выдергивать фразы из контекста, выдавать слухи за факты или врать как-нибудь по-другому. 

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 10. Великану нездоровится 45

На мой взгляд, расстояние между местом бренда в матрице и полярной звездой — довольно хорошая мера его полезности для поиска истины. Второе обратно пропорционально первому: чем длиннее линия, тем менее полезен бренд.

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 10. Великану нездоровится 46

Но есть еще один важный параметр. Мы поговорили о том, какое место медиабренды занимают на матрице в реальности. Но у каждого из них на самом деле два круга: один показывает, где бренд находится на самом деле, а другой (желтый) — где он находится по собственным словам. Длина желтой линии, соединяющей эти круги, отражает степень нечестности СМИ. Возьмем две новостные передачи: 

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 10. Великану нездоровится 47

Теперь представим, что ведущий передачи А открыто признает перед своей аудиторией, что он демократ, и отпускает шуточки о своих собственных предубеждениях, своей привычке выдергивать фразы из контекста и т. д. Передача Б при этом позиционирует себя как серьезную и объективную. С желтыми кругами картина будет следующая: 

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 10. Великану нездоровится 48

Черные и желтые линии позволяют классифицировать новостные СМИ любого формата (газеты, каналы, телепередачи, подкасты, блоги или отдельных колумнистов, ведущих, подкастеров и блогеров) по двум ключевым критериям: пользе и вреду. Другими словами, насколько бренд помогает или мешает новостям выполнять свою основную работу: сообщать людям правду. 

Чем короче черная линия, тем больше СМИ помогает. Чем длиннее желтая линия, тем больше СМИ мешает — тем больше приносит вреда. 

В качестве примера давайте возьмем сайт The Onion. Он представляет большую развлекательную ценность, но в деле донесения до людей правды бесполезен. К тому же, это откровенно сатирическое издание. Пусть оно не сильно помогает аудитории быть осведомленнее о реальности, но и не создает о ней ложного представления, поэтому никакого особого вреда не приносит.

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 10. Великану нездоровится 49

Для меня The Onion служит напоминанием, что вред обществу приносит не столько место, которое СМИ занимает на матрице, сколько его нечестность касательно этого места. Новостные бренды редко похожи на The Onion: обычно они утверждают, что находятся прямо на полярной звезде. Поэтому, если они всё-таки подадут неточную и необъективную информацию, они обманут свою аудиторию и наполнят ее убежденностью, не дав при этом реальных знаний. 

По поводу уровня точности/объективности медиабрендов люди будут спорить всегда, но матрица СМИ хотя бы поможет нам четче понимать точки зрения друг друга и различия между ними. 

Приведу одну из своих догадок. Глядя на матрицу в целом, я бы предположил, что, если взять все американские новостники с аудиторией приличного размера и отметить на матрице их настоящее местоположение, значительная их часть уляжется в форме арки — потому что предвзятость и неточность наверняка часто коррелируют. 

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 10. Великану нездоровится 50

Готов поспорить, что большинство из них утверждает, что полностью объективны и точны, а полярная звезда вся покрыта желтыми кружками. А еще, что среднестатистический представитель аудитории каждого СМИ на этой арке довольно хорошо накладывается на нашу лестницу мышления

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 10. Великану нездоровится 51

В любом случае давайте вооружимся этой оптикой и взглянем сквозь нее на пару недавних крупных трансформаций в медиасреде. 

Трансформация №1: от широкого вещания к узкому

В 80-х большинство американцев получало новости от трио Разер/Дженнингс/Броко на CBS, ABC и NBC, а до них от титанов национального масштаба вроде Уолтера Кронкайта. В то время телерадиокомпании соревновались между собой в том, кто сумеет захватить наибольшую долю американских зрителей. Они осторожничали, чтобы не выглядеть слишком политически ангажированными, и знали, что искаженное освещение событий может привести к урону репутации и потере зрителей. Поэтому им нужно было находиться хотя бы в окрестностях полярной звезды. 

Кто-то скажет, что руководители этих компаний (а так же крупных печатных изданий) были в меру объективными и точными просто от того, что это были их священные ценности. Кто поциничнее возразит, что им нужно было только увеличение прибыли и что они показывали новости в меру объективно и точно просто потому, что в противном случае потеряли бы ценных зрителей. Сложно сказать наверняка, в то время медиарынок был устроен так, что рыночные стимулы вели жадные компании в сторону полярной звезды. 

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 10. Великану нездоровится 52

За последние 20-30 лет новые технологии привели к серьезным изменениям в сфере традиционных СМИ.

Первым было рождение кабельного телевидения в 80-х, а с ним и появление кабельных новостных каналов. В 1980 году начал работу канал CNN (что буквально и означает «сеть кабельных новостей»). Кабельные каналы, не стесненные такими жесткими рамками и размытыми ожиданиями, как у обычных, могли свободнее экспериментировать со способом донесения новостей. 

Затем пришел конец доктрине справедливости. В 1949 году Федеральная комиссия по связи приняла доктрину справедливости, которая требовала от любого владельца лицензии на вещание освещать общественно важные спорные темы «в честном, беспристрастном и сбалансированном ключе». В 87-м году на фоне обвинений в том, что доктрина прямо противоречит Первой поправке, гарантирующей свободу прессы, доктрину отменили. 

То, что после отмены доктрины резко выросло количество откровенно ангажированных СМИ, — не совпадение. В конце 80-х на сцену ворвались консервативные разговорные радиопередачи. Самая известная из них, «Шоу Раша Лимбо», началась в 88-м, а к 91-му сделала ее ведущего самым востребованным на рынке. В 96 году появились Fox News и MSNBC.

В колледже я сходил на речь Тэда Коппела (ведущего вечерней новостной передачи Nightline на ABC). Помню, как представлявший его ведущий упомянул, что Коппел был знаменит нежеланием афишировать свои политические предпочтения. В прошлом это было стандартом для любого крупного ведущего, но к концу 90-х большая часть американцев получала новости от людей, чьи политические взгляды выставлялись напоказ. 

Потом в нашу жизнь ворвался интернет, а вместе с ним сайты вроде The Drudge Report (1995), Slate (1996), The Huffington Post (2005),  Breitbart (2007) и еще триллион политических блогов. Интернет вывел узкое вещание на новый уровень — уровень полноценных трибалистских СМИ. 

В это время продолжали расти в объеме и влиянии Fox News и консервативное радио, им в ответ появился новый жанр левых новостных передач — политические ток-шоу. На несколько десятилетий сенсацией стала передача The Daily Show, будучи (в зависимости от того, кого спрашивать) либо голосом разума и здравомыслия на фоне растущего безумия правых, либо передачей, где левые представители элиты ржут над тем, как Джон Стюарт жестко высмеивает их политических неприятелей. После ухода Стюарта The Daily Show дало потомство, породив на еще более крупных площадках кучу таких же ток-шоу в формате «смотрите, какие правые — уроды». 

Вот теперь наш разговор точно никого не оставит равнодушным. Сторонники левых заметят, что Fox News и консервативные разговорные радиопередачи, служившие главными источниками новостей для обширной части консерваторов страны, гораздо более предвзяты, чем их левые аналоги. Сторонники правых ответят, что мейнстримные новостные СМИ, которые прогрессисты (что сейчас, что ранее) считают объективными, на самом деле имеют вполне себе левый уклон, и ровно из-за них Fox News и существует. 

В сети есть куча разных графиков, где главные новостные бренды пытаются расположить на оси политической предвзятости. Проблема в том, что авторы этих графиков сами могут быть предвзяты, а это, как мы знаем из седьмой главы, будет искажать их оценку (если они вообще стремятся к точности). Наиболее методологически объективную расстановку я смог найти на сайте AllSides (в вертикальном порядке логотипов не заложено никакого смысла):

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 10. Великану нездоровится 53

Когда изучаешь темы, где буйствует предвзятость, которую, к тому же, сложно измерить, с трудом получается хоть в чем-то быть уверенным. Когда я показывал этот график своим друзьям, один из них, ярый консерватор (назовем его Билл Вредина) в ответ отправил 🙄. Когда я попросил его объяснить, Билл разразился тирадой о том, как нелепо ставить бренды вроде «Ассошиейтед Пресс» и «Рейтер» в центр, а не левее, и закончил злобным комментарием про «Драгоценного» (так он намекает на мое отношение к Обаме). Поэтому не всё так однозначно. Билл Вредина определенно был по-своему предвзят, но я тоже не так много читал «Ассошиейтед Пресс» и «Рейтер», чтобы судить о справедливости его мнения. 

Степень предвзятости медиа так сложно определить отчасти потому, что это такая область, где все мы окончательно сходим с ума. Существует явление под названием «эффект враждебных СМИ», которое заключается в том, что люди с обеих сторон склонны считать некоторый источник предвзятым против своего лагеря, даже если смотрят один и тот же репортаж

Подсказку может дать кое-какая интересная статистика. Например, вот этот график от центра Пью

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 10. Великану нездоровится 54

…или этот

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 10. Великану нездоровится 55

Графики ничего не говорят о предвзятости медиабрендов, зато говорят о реакции на них со стороны аудитории. Глядя на них, я могу предположить, откуда взялся порочный круг. Как только появились консервативные медиабренды, к ним могло уйти много раздосадованных мейнстримными СМИ консерваторов. Без них аудитория мейнстримных СМИ стала в целом более левой, чем была раньше. Чтобы понравиться этой аудитории, они сами начали занимать более левую позицию, а это привело к тому, что ушли даже более умеренные консерваторы. В это же время с аудиторией, состоящей уже почти полностью из консерваторов, СМИ с правым уклоном могли без особого сопротивления уходить еще дальше вправо, зная, что даже более умеренные их зрители предпочтут их левым каналам. 

Еще можно посмотреть на сотрудников СМИ. В том, что мейнстримные медиа уходят всё дальше влево, нас убеждает стремительное исчезновение открытых журналистов-республиканцев. 

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 10. Великану нездоровится 56

К счастью, нам не нужно искать здесь все ответы. Нам важен более крупный актуальный тренд: широкое вещание уступает дорогу узкому. А рынок узкого вещания работает по законам, отличным от законов рынка широкого. Когда аудитории становятся более политически однородными, спрос рынка на правду немного снижается в угоду увеличившемуся спросу на подтверждение своих взглядов. Аналогично, несправедливое отношение к политикам, которые не нравятся аудитории, больше не наказывается со стороны рынка — а, может, даже и награждается более лояльной аудиторией. В мире узкого вещания магнит рыночных стимулов больше не находится у полярной звезды. 

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 10. Великану нездоровится 57

Политический фастфуд 

Помните эту сцену из седьмой главы

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 10. Великану нездоровится 58

Каждая компания знает, что легче всего заработать, если продавать что-то напрямую простому, предсказуемому Примитивному разуму. 

Чтобы продать еду Высокоразвитому, нужно беспокоиться о качестве и пищевой ценности, а это дорого и трудно. Вместо этого можно продавать Скиттлс Примитивному, который путает его с питательной едой. 

Продавать Высокоразвитому разуму журналы тоже нелегко. Гораздо легче поместить на обложку молодую, подтянутую, пропорциональную особь, написать большими буквами «СЕКС» и обращаться прямо к Примитивному. 

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 10. Великану нездоровится 59

Глядя на обертку Скиттлс и обложку Космо, Примитивный разум видит одно и то же: выживание генов. 

В мире американской политики ларек с фастфудом выглядит как-то так: 

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 10. Великану нездоровится 60
Кликбейтные заголовки у политических видео

Лакомое подтверждение, которое обещают заголовки видео из предложки Ютуба, Примитивному разуму кажется таким же соблазнительным, как сладкая сытность, которую обещает обертка Скиттлс. Когда все получали новости от CBS, ABC и NBC, такой гиперангажированный кликбейт не сработал бы, потому что, когда твоя аудитория — вся страна, невозможно подтверждать все политические взгляды одновременно. Бренды узкого вещания этими рамками не стеснены. Из-за этого получаются самые настоящие круги разгрома. 

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 10. Великану нездоровится 61
Новостные заголовки. В первом говорится, что один политик разгромил другого. В следующем — что разгромили уже его. И так далее.

Увидеть слово «РАЗГРОМИЛ» возле имени политического деятеля, которого вы презираете, — это как увидеть слово «СЕКС» возле фотографии человека, с которым вы не прочь заняться сексом. Наживка, перед которой Примитивный разум не устоит. 

Политический фастфуд не имеет ничего общего с информированием — заголовки сходу говорят вам, чья возьмет и кто проиграет. Его задача — объединить три любимые вещи Примитивного разума: подтверждение взглядов/идентичности, взбучку чужакам и сплетни. Для него это как кокаин. 

Политические реалити-шоу

В эпоху широкого вещания создатели теленовостей старались (хотя бы отчасти) делать из них шоу на тему реальности. Создатели новостей узкого вещания стараются делать реалити-шоу. Совсем не одно и то же. 

Реальность бывает интересной время от времени. Реалити-шоу интересны всегда. В реалити-шоу главное не реальность, а развлечение, поэтому продюсеры производят аккуратно смонтированную, вымышленную версию реальности, которая здорово развлекает и очень затягивает. А какой у телепродюсеров самый лучший трюк? Драма и негатив. Смотрел бы кто-нибудь «Настоящих домохозяек Беверли-Хиллс», если бы персонажи то и дело находили между собой общий язык? Конечно, нет. Из-за этого в каждые пять минут шоу включают какой-нибудь конфликт. 

Как только понимаешь, что новостные СМИ в то же время еще и развлекательные, постоянное освещение драм и конфликтов сразу перестает удивлять. 

В США большинство людей подсели на трешевое реалити-шоу под названием «Настоящие политики Вашингтона». 

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 10. Великану нездоровится 62
Настоящие политики Вашингтона

Там — целые команды героев и злодеев, множество долгоиграющих сюжетных линий и бесконечный конфликт. Это идеальная форма для драматичной, сверхзатягивающей мыльной оперы. 

Не то чтобы эти раскрученные политики или до невозможности затертые сюжеты не были важны. Просто мы получаем совершенно искаженное представление о полном наборе важных политических событий. Проблемы, день за днем составляющие заголовки новостей, обычно освещаются чрезмерно, тогда как куча других важных политических сюжетов (например, законопроекты, которые проводят каждую неделю 52 комитета Конгресса) освещается крайне недостаточно. 

Недавно у меня была возможность поговорить с конгрессменом по имени Дерек Килмер. Он глава коалиции «Новые демократы» в Палате представителей. Вот что они про себя говорят: 

В коалицию входят 103 дальновидных демократа, которые намерены принимать законы, обоснованные с финансовой точки зрения, направленные на экономический рост и инновации. Новые демократы — это коалиция, ориентированная на поиск решений для преодоления разрыва между левыми и правыми и борьбы с устаревшим партийным подходом к управлению государством. Новые демократы убеждены, что предстоящие вызовы слишком серьезны, чтобы члены Конгресса отказывались сотрудничать только из-за политических взглядов. 

Хррррррррр. Сценаристы «Настоящих политиков» на такую фигню эфирное время не тратят, потому что это обстоятельная, конструктивная скукотища. У Килмера полно взвешенных, продуманных идей, как улучшить страну… Я ещё предложение не дописал, а уже в сон клонит. 

Настоящая политика, как и настоящая реальность, для большинства людей скучна. Поэтому трибалистские медиабренды делают то же, что и продюсеры реалити-шоу: производят аккуратно смонтированную, выдуманную версию политики, которая здорово развлекает. 

Именно поэтому большинство американцев, которым якобы небезразлична политика, едва ли смогут назвать десяток действующих членов Конгресса. Они наверняка не смогут перечислить всех представителей в Сенате от своего штата, не говоря уже о членах местного законодательного собрания. Зато смогут назвать 15-20 человек, которым СМИ дали главные роли в «Настоящих политиках», и 5-10 горячих тем, которые в этом месяце попали в шоу. 

Плохо это, в частности, потому, что в США много людей, которые хотят сделать страну лучше, а шоу «Настоящие политики Вашингтона» обманывает их в том, куда им нужно направить свои усилия. 

Взгляните на эти данные: 

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 10. Великану нездоровится 63

Уверен, многих из вас они удивили не меньше моего. Мне показывали такой сюжет: 

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 10. Великану нездоровится 64

Но на самом деле данные говорят скорее о такой картине: 

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 10. Великану нездоровится 65

…которую можно перерисовать вот так: 

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 10. Великану нездоровится 66

Совсем другая история. Конечно, то, что политики-республиканцы (особенно действующий президент) часто отрицают глобальное потепление, — тоже правда. И «предпринимать меры по защите окружающей среды» не обязательно означает «предпринимать меры по снижению выбросов в атмосферу». Но согласно данным опросов, настоящая картина реальности вынуждает по-другому взглянуть на то, как активистам в сфере борьбы с глобальным потеплением нужно действовать, чтобы собрать необходимую для смены нынешнего курса коалицию. Показ недостоверной картины реальности плодит вымещение злости, разобщение и вредит нашей способности двигаться к важным целям. И всё ради того, чтобы сделать политическое реалити-шоу более увлекательным, чтобы сюжеты получались более сочные и хрустящие. 

Самое драматичное событие в «Настоящих политиках» — выборы. Выборы — это кульминация шоу. И сценаристы стараются сделать из них такую драму, чтобы все охренели. 

Вот результаты всех президентских выборов в США за последнее столетие. 

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 10. Великану нездоровится 67

Выглядит точно в виде зигзага. Что логично: граждане, как правило, не сильно довольны своей жизнью, и обвинить в своих проблемах государство — естественный порыв. Еще у нас есть склонность наивно верить, что наш новый любимый политик сможет поправить наше положение, если победит на выборах. Поэтому после того как одна партия какое-то время продержалась на президентском посту, по-прежнему недовольные граждане решают проголосовать за другую.

И тем не менее я помню, что, когда в 2004 году Буша переизбрали на второй срок, все СМИ твердили, мол, демократы больше не способны на политическую победу согласно целой куче социологических теорий, тогда казавшихся железобетонными. А потом демократы без труда выиграли промежуточные выборы в 2006-м и президентские в 2008-м. 

Я помню, как в 2012 году, когда на второй срок переизбрали Обаму, люди говорили, что в стране фундаментальные перемены, что латиноамериканских иммигрантов теперь гораздо больше, чем раньше, что движение чаепития сделало республиканскую партию ненужной, и приводили прочие доказательства, что времена изменились и демократы больше на выборах не проиграют. 

А потом, в 2016-м, республиканцы смели их со всех трех ветвей власти, и я прочитал массу статей про то, что левые сильнее в культурном плане, но правые попросту сильнее политически. Еще много чего слышал о том, что джерримендеринг не даст демократам отвоевать Палату представителей. А в 2018-м демократы получили там большинство. 

Средства массовой информации — это коммерческие компании, которые работают на рынке и поступают рационально. Когда люди хотят развлечений и подтверждения больше, чем правды, в итоге получается искаженное освещение информации, чрезмерно драматизированные сюжеты и очень, очень, очень, очень, очень, очень, очень, очень, очень, очень, очень много фейковых новостей. 

Нечто подобное происходило и раньше. Эпоха новостей широкого вещания была своего рода аномалией, порожденной изобретением телевидения. До этого обычным делом были сверхангажированные газеты. Вот как о политических СМИ 19 века пишет Джеймс Боман: 

«Редакторы, — по словам одного историка, — бесстыдно искажали новости и редакторские колонки в пользу своих политических взглядов. Они стремились убедить скептиков, восстановить веру в усомнившихся и удержать преданных. „Власть прессы, — как откровенно высказался один журналист, — заключается не в логике или красноречии, а в способности создавать факты или придавать окраску уже имеющимся”».

Но во многих других важных аспектах этот медийный ландшафт не имеет аналогов вовсе. 

Прежде всего, теперь у нас есть интернет. Источником второй ключевой трансформации в медиасреде как раз может быть особое интернет-волшебство. 

Трансформация №2: алгоритмы

Обычно мне нравится поисковый алгоритм Гугла. Он отбирает самые подходящие моему местонахождению и моим типичным интересам результаты и отменно умеет угадывать, что я хочу найти, даже если набрать всего пару букв, избавляя от необходимости вводить весь поисковый запрос. 

Мне нравится алгоритм Ютуба, который знает мои любимые каналы и следит за тем, чтобы я никогда не пропускал новые видео. 

Мне нравится алгоритм Фейсбука, который оставит при себе информацию о том, что Джонни, с которым мы познакомились в старших классах 20 лет назад, вчера вечером приготовил на ужин, но даст знать, когда у Джонни помолвка, чтобы я просмотрел 87 его последних фоток и выяснил, что там у него за невеста. 

Интернет-алгоритмы, как правило, классные и очень полезные штуки. 

Но новые технологии часто несут за собой нежеланные и непредвиденные последствия. 

Когда я смотрю что-нибудь на Ютубе и поглядываю на обложки других видео сбоку, то скорее кликаю на исторические и научные видео, чем на обзоры фильмов. Ютуб это заметил, поэтому я никогда не вижу там обзоры, зато мне показывают крутые новые видео по истории и науке. 

Но как-то ночью в прошлом году мне прислали смешное видео, снятое водителем на телефон. Автор так разозлил другого водителя, что тот открыл окно и начал ругаться. Сердитый водитель так разошелся, что махнул рукой в сторону снимающего и нечаянно отбил свое собственное боковое зеркало. Восхитительное зрелище. 

Видео кончилось, и Ютуб предложил мне выбрать еще девять роликов в жанре дорожных потасовок. Я кликнул на один из них и посмотрел. Ютуб предложил мне еще девять. У меня было много работы, поэтому я зажал Command, открыл их все в новых вкладках и пересмотрел. Два часа спустя, уже совсем омерзительный самому себе, я решился на театральный жест под названием «наказать Chrome, зажав Command+Q и закрыв все восемь окон браузера и все 127 вкладок». Кошмарная трата времени. Но хотя бы теперь всё было кончено. 

Вот только кончено ничего не было. Где-то там ютубовский алгоритм уже наживлял на свой крючок для Тима Урбана самые лучшие видео с дорожными разборками, которые с той позорной ночи исправно появлялись сбоку сайта, обрекая меня на пустую трату всей оставшейся жизни за восторженным просмотром дорожных драк. 

Интернет-алгоритмы — это механизмы по извлечению наибольшей прибыли, которые готовы приносить мне на блюдечке что угодно, лишь бы я побыстрее кликнул. Это взаимовыгодные, симбиотические отношения — до поры до времени. Когда алгоритм заигрывает с Примитивным разумом против воли Высокоразвитого, это скорее паразитизм. 

Какое отношение это имеет к политике? Что происходит, когда ваш Высокоразвитый разум знает, что важно подвергать свои взгляды сомнению, и хочет кликать на ссылки, представляющие разнообразные позиции, но ваш Примитивный разум хочет кликать только на те, что будут еще больше подтверждать и усиливать вашу нынешнюю позицию? Оба разума получат свою долю кликов: и в общей сложности 75% кликов придутся на подтверждающие ссылки и только 25% — на ссылки с критикой. 

Алгоритмы сразу же начнут обращаться со ссылками на подтверждающие политические утверждения так, как было у меня с видео дорожных драк. В скором времени в результатах ваших поисковых запросов в Гугле и на Ютубе будут только ссылки с подтверждением. 

Географические и информационные пузыри не дают продохнуть. Вот как сказал об этом Билл Бишоп, автор «Великой сортировки»: «Теперь мы живем в гигантском цикле обратной связи и видим, как из передач, которые мы смотрим, книг и газет, которые читаем, блогов, на которые заходим, проповедей, которые слушаем, и от соседей, с которыми вместе живем, исходят наши же собственные мысли о том, что правильно и неправильно». 

В соцсетях эффекты пузырей усиливаются в разы. Большинство наших новостных лент — изолированные сети, состоящие из людей, которые получают информацию из тех же пузырей-фильтров, что и мы. В 2017 году журнал PNAS проанализировал более полумиллиона твитов, затрагивающих три политизированные темы: контроль за оружием, однополые браки и глобальное потепление. С помощью алгоритмов, измеряющих политический уклон каждого из аккаунтов, ученые изучили пользователей, ретвитнувших эти твиты. Результаты показали, что политические твиты почти полностью ретвитятся теми, кто согласен с твитом, и для тех, кто согласен с твитом. Это открытие они изобразили в виде схемы, на которой видно, как твиты крутятся внутри одной эхо-камеры почти без шансов изменить чье-либо мнение. Буйство подтверждения.

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 10. Великану нездоровится 68

Даже в исключительных случаях, когда у людей в ленте оказываются удачно сформулированные критичные твиты, им очень сложно распространяться, потому что соцсети пронизывает общественное давление к подчинению идеологии, которое стыдит тех, кто оспаривает нарратив. 

В довершение ко всему соцсети, к несчастью, создают еще один фильтр: они огрубляют сложную информацию. В интерактивном симуляторе про толпы Ники Кейс объясняет: «Идеи не передаются от одного человека к другому безупречно, как вирус. Как в игре про испорченный телефон, с каждым пересказом сообщение мутирует… поэтому с течением времени идеи „эволюционируют” и становятся более цепляющими, легковоспроизводимыми, заразительными». Так как сложность информации и легкость ее восприятия часто бывают обратно пропорциональны, сверхсвязанность интернета на деле может затруднять распространение неочевидных мыслей. 

Сложим всё это вместе и увидим, как интернет быстро становится магнитом, который притягивает психику вниз. Можно мыслить с верхних ступенек, интересоваться широким спектром мнений и становиться более компетентным, но интернет, скорее всего, будет тянуть вас в противоположном направлении, даже если это сложно заметить. 

Отдельные реальности

Когда большинство из нас слышит о растущей политической поляризации, нам кажется, что раздел между гражданами пролегает в области ценностей. Что люди не могут договориться насчет того, КАК ДОЛЖНО БЫТЬ: 

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 10. Великану нездоровится 69

Но давайте еще раз взглянем на 10 вопросов, которые легли в основу графиков поляризации от центра Пью:

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 10. Великану нездоровится 70

Только один из них — философский вопрос о ценностях. Вопрос о том, КАК ДОЛЖНО БЫТЬ, про гомосексуальность. И это вопрос, в котором мнения разных частей страны сходятся больше всего, так как обе партии следуют общенациональному тренду. 

Остальные девять не философские вопросы о ценностях — это вопросы о том, КАК СЕЙЧАС.

У The Wall Street Journal была отличная интерактивная подборка под названием «Синяя лента, красная лента». Можно было посмотреть, как одни и те же темы соцсети показывают людям с левыми и правыми взглядами (в этом году ее прекратили обновлять, но несколько примеров еще доступны). О чем бы ни шла речь: о Трампе, здравоохранении, контроле за оружием, абортах, ИГИЛе, бюджете или иммиграции, враждующие политические лагеря не просто видят разные позиции на один и тот же сюжет — им показывают две совершенно разные реальности. 

По поводу некоторых ценностей правые и левые действительно не согласны: 

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 10. Великану нездоровится 71

Просто насчет реальности они не согласны еще больше:

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 10. Великану нездоровится 72

Если магниты рыночных стимулов действительно сдвинулись от области полярной звезды ближе к нижним углам, естественным итогом такого сдвига стали отдельные реальности. 

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 10. Великану нездоровится 73

В современной политике, если забыть, что а) вашим восприятием реальности, скорее всего, хотя бы чуть-чуть манипулируют, и б) ваши противники ведут себя, основываясь на картине реальности, которая отличается от вашей, — вы обречены на непонимание. 

Как я на время стал избирателем Трампа

Пока я готовился к этой серии постов, со мной приключилась забавная история. У меня было кристально ясное понимание, о чем в целом думают левые, как они мыслят и почему. Поэтому первым делом нужно было глубоко погрузиться в то, что говорят правые (особенно избиратели Трампа) и почему. Я зарылся в консервативные новостные сайты, блоги, каналы на Ютубе и форумы на Реддите. 

И случилась забавная штука. Интернет это заметил и занялся настоящей вербовкой. 

Внезапно уже не имело значения, что я смотрел на Ютубе (даже если на скользких японцев, которые пытаются взобраться по лестнице), при взгляде на боковую панель я видел это: 

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 10. Великану нездоровится 74
Протрамповские видео

И так было не только на Ютубе. Алгоритмы готовили для меня полноценное меню из протрамповского рациона. Реддит и Квора стали присылать мне письма с ссылками на протрамповские треды. Твиттер стал рекомендовать подписку на аккаунты консерваторов. Дело заходило гораздо дальше материалов в поддержку Трампа. Клинтоны, по мнению тогдашнего интернета, выглядели так: 

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 10. Великану нездоровится 75

Мое мнение о Трампе от этого особо не поменялось, зато изменилось мое представление о его избирателях. До этого меня постоянно держали на диете по схеме: «Трамп — чудовищный ксенофоб, его избиратели это знают и голосуют за него, потому что сами те еще ксенофобы». Но теперь, когда интернет думал, что я избиратель Трампа, стало вдруг сложно увидеть в нем ксенофоба. В новых формулировках он так и остался балаболом, но таким, который не боится дать отпор прогнившей элите и обладает решимостью помочь бедствующей Америке снова начать побеждать. Знакомые мне противники Трампа ошибочно думали, что его избиратели голосуют за образ, который видят антитрамповцы. Но такого Трампа его избиратели не видели. Они видели свою версию и голосовали за нее. 

Конечно, некоторые самые порицаемые его стороны во время кампании были видны всем. В каждом информационном пузыре слышали, как Трамп хватал женщин за промежность, критиковал МакКейна за вьетнамский плен, насмехался над репортером с инвалидностью и поддерживал стереотип о том, что нелегальные мексиканские иммигранты — насильники. Но в своих информационных пузырях консерваторы видели такие моменты раз или два, а не двадцать тысяч. И, когда внутри пузыря с ним сравнивали образ злой ведьмы Запада — Хиллари Клинтон, мерзкой вероломной преступницы, которая угрожала жертвам домогательств со стороны своего мужа и назвала представителей рабочего класса «убогими», понятно, что Трамп казался им меньшим злом. 

По итогам у меня возникло ощущение, будто я понимаю феномен Трампа чуть лучше, и вопли хора левых о том, что «избиратели Трампа сплошь сторонники превосходства белых!» начали казаться слишком самоуверенными, голословными и не самыми конструктивными. 

Если вы размышляете о политике, постоянно не спрашивая себя: «Как всё это выглядит с точки зрения незнакомых мне людей?», вы сделаете много ошибок. А это в конечном счете снизит вашу политическую эффективность. 

От мысли, что можно потерять связь с реальностью, и так становится очень неуютно. Но спать по ночам мне не дают заблуждения другого рода. 

Недавно на CNN.com я увидел вот этот заголовок

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 10. Великану нездоровится 76
Полиция заявила, что сбор средств для бездомного был обманом. Платформа GoFundMe уже всё возместила.

Кликать я на него не хотел, но мы с компьютером знали, что выбора у меня нет. Значит, вот что произошло. Бездомный мужчина проходил мимо женщины, у которой на трассе закончился бензин, денег у нее не было. Бездомный попросил ее подождать в машине, сходил к ближайшей заправке и на последние 20 долларов купил ей бензина. Женщина вернулась домой и запустила краудфандинговую кампанию на платформе GoFundMe, предложив людям «ответить добром на добро» и собрать денег для бездомного мужчины. 

Когда мы читаем такие теплые истории, у нас ненадолго рассеивается дым в голове, потому что они напоминают нам, сколько на свете добрых людей, щедрости и великодушия. От этого наши Примитивные разумы чувствуют себя в безопасности и успокаиваются, что придает сил нашим Высокоразвитым разумам. «Высокоразвитость» заразительна, а «высокоразвитость» бездомного героя этой истории прошлась по интернету и заразила 14 000 человек, которые пожертвовали ему в общей сложности 400 000 долларов. Это было чудесно. 

До того момента пока бездомный, та женщина и ее парень не попались. Бездомный мужчина (Боббитт) и в самом деле был бомжом, но всю эту историю они втроем выдумали, чтобы по-быстрому разбогатеть. В статье было сказано: «Боббитт получил 75 000 долларов, а МакКлюр и Д’Амико „спустили” свою долю на машину, дорогие сумочки и поездки… а еще играли в казино». 

Та еще компашка. 

В самом конце статьи была цитата от представителя GoFundMe: 

Очень важно понимать, что случаи мошенничества на нашей платформе очень редки. Кампании с обманными целями составляют менее одной десятой процента от числа всех кампаний. 

Иными словами, реальность такова: 

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 10. Великану нездоровится 77

И если бы мы знали больше о тысячах искренне греющих душу историй, ежегодно происходящих на платформе, это знание укрепляло бы сети, по которым мы передаем любовь и доверие, увеличивая наше великодушие и щедрость. Такие истории — как позитивные вирусы, которые, распространяясь, укрепляют общество. 

Но на CNN.com в монтажной, где делают реалити-шоу, всё по-другому:

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 10. Великану нездоровится 78

Только малая часть людей, увидевших заголовок, прочитает цитату от GoFundMe в самом конце статьи. Все остальные увидят только заголовок, а со временем и множество ему подобных, отчего у них появится чувство, что все эти ваши GoFundMe, скоре всего, «разводняк»: 

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 10. Великану нездоровится 79

Доверие — наиболее ценный ресурс общества, а крепкие сети передачи доверия делают замечательные вещи. Например, собирают бездомному 400 000 долларов. Но доверие выстраивается десятилетиями и легко разрушается. При таком надувательстве 14 000 человек потянулись к другому человеку с любовью, а их руки ударили током. Их доверие пошатнулось и заменилось цинизмом. 

Сам по себе такой развод не причинил обществу особого вреда. Но это пока новостные издания не разнесли его по всем своим главным страницам. Когда такое происходит, 14 000 человек получают удар по рукам, а еще 10 миллионов за этим наблюдает. 

Обман — словно вирус, который обращает доверие в цинизм, но именно новости в порыве сделать всё развлекающим и затягивающим, распространяют вирус по всей стране.

Явление, при котором новости выбирают самые ослабляющие общество истории и рапространяют их, можно назвать «деструктивным черрипикингом».

Деструктивный черрипикинг плодит страх, злобу и цинизм. Это из-за него мы всегда думаем, что уровень преступности растет, тогда как ситуация с преступностью почти всегда улучшается. 

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 10. Великану нездоровится 80

Но, как по мне, самый разрушительный вид деструктивного черрипикинга — тот, который распространяет вражду

Ники Кейс сделал мощную симуляцию и об этом явлении. Она веселая и быстрая — попробуйте

Демонстрация общества, в котором все мошенничают, разрушает доверие. Демонстрация общества, в котором растет преступность, сеет страх. 

Но самый опасный вирус из всех — это демонстрация общества, в котором все друг друга ненавидят, потому что она становится самосбывающимся пророчеством. 

Из-за географических пузырей мало кто лично знает представителей другой политической стороны, поэтому информацию об этих людях они получают только из информационных пузырей. А эти пузыри всё сильнее превращаются в машины по разжиганию розни. 

Информационный пузырь правых заваливает зрителей эпизодами, судя по которым, все левые взаправду презирают их самих и их ценности. Республиканец из маленького города слышит от левых: «Ты тупой, ты неграмотный, ты ксенофоб, ты привилегирован, у тебя не такие ценности, у тебя неправильная религия, ты токсичный, ты отсталый, ты жадный, ты нацист».

В информационном пузыре левых все живущие в Лос-Анджелесе латиноамериканцы слышат от правых: «Ты преступник, ты насильник, ты не настоящий американец, ты отнимаешь наши рабочие места, ты ущербный, тебе здесь не место, и мы до тебя доберемся». Затем возмущение этими заявлениями лесным пожаром расходится по соцсетям, потому что, как рассказывает автор канала CGP Grey в своем веселом и вместе с тем неутешительном видео, ничто не распространяется быстрее злости — особенно злость в формате: «Вы только посмотрите, как омерзительны те, кого мы ненавидим». 

Крикливые Примитивные разумы возбуждают другие Примитивные разумы. Постоянное закладывание людям в уши сообщений в духе: «они тебя ненавидят» тормошит Примитивные разумы слушателей, наполняя их обоюдной ненавистью, затуманивая их человечность и поворачивая древний трибалистский рубильник, который вынуждает людей объединяться для безопасности в великанов. Получаемая в результате ярость направляется обратно, в ответ другой стороне. 

Больше всего в этом порочном круге беспокоит то, что он взращивает, пожалуй, самое опасное слово в нашем языке. 

Отвращение 

Как радость, грусть, злость и страх, отвращение — базовая эмоция, встроенная во всех людей. Отправьтесь в любую страну мира, и базовые эмоции будут выражаться одинаково. Именно поэтому улыбка, например, никогда не нуждается в переводе. 

Устройство базовых эмоций обусловлено их пользой для выживания в древнем человеческом мире. Если поискать «отвращение» по картинкам в Гугле, он покажет кучу людей, которые корчат одну и ту же жуткую гримасу: прищуривают глаза, сжимают носы и резко выдыхают (а если случай действительно серьезный, выдох превращается в рвотные позывы и в конце концов рвоту). По мнению ученых, так эволюция вынуждает нас закрыть все отверстия и выбросить вовне всё, что можно, чтобы защититься от контакта с болезнями и токсинами. Так мы реагируем, когда нам попадается испорченная еда, кровь, фекалии, личинки и всё то, что наша примитивная прошивка считает потенциально опасным и заразным. Мы настолько склонны к отвращению, что вы могли почувствовать легкую его форму только от того, что прочли предыдущее предложение. 

Но вот что странно: отвращение может распространяться на наше восприятие других людей. Согласно убедительному количеству исследований, когда людям показывают нечто, вызывающее отвращение, их нравственные оценки становятся строже

В одном эксперименте первой группе канадцев показали неприятные, но не совсем уж отвратительные фотографии ДТП, а второй — фото кашляющих людей и другие изображения, связанные с болезнями.  Участников спросили, на привлечение иммигрантов из каких стран  Канаде стоит выделять средства. Обе группы предпочли иммигрантов из знакомых стран (которые уже имеют заметную диаспору в Канаде), но группа, увидевшая изображения с больными людьми, была в этом гораздо увереннее. 

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 10. Великану нездоровится 81

В другом исследовании участники, сидящие за грязными столами, были резче в своих оценках нескольких преступных действий, чем участники, сидящие за чистыми столами. Еще в одном запах рвоты вынуждал участников с большей вероятностью порицать гомосексуальность. 

Термином «поведенческая иммунная система» ученые называют теоретическую связь отвращения с проявлениями ксенофобии и дискомфорта при столкновении с практиками и ритуалами (особенно сексуальными), которые кажутся чуждыми или не похожими на наши. Это древний инстинкт, который развился у нас очень давно, ведь контакт с чужеземцами и их обычаями часто подвергал нас риску чем-нибудь заболеть.

Вам знакомо чувство, когда смотришь фильм ужасов, и ближе к концу миндалевидное тело приходит в полную боевую готовность, и внезапно из-за каждого шороха начинает казаться, что тебя вот-вот убьют? Это от того, что ваш Примитивный разум плохо отличает кино от реальности и фильм действительно заставляет его чувствовать опасность. 

По тому же принципу работает поведенческая иммунная система. Как только ваш Примитивный разум затронуло чувство отвращения (пусть даже из-за картинок), его охватывает серьезное подозрение, что повсюду смертельно опасные заболевания и нужно реагировать соответственно. Он весь на взводе, ваше сознание заполнено дымом, и вы начинаете повиноваться древней прошивке, даже если это начисто лишено смысла. Поэтому вы принимаете меры, аналогичные закрыванию дверей на два замка после просмотра фильма ужасов: начинаете с опаской относиться к людям, не похожих на «наших» и ведущих себя не «по-нашему». 

Я назвал отвращение самым страшным словом в языке, потому что оно запускает обесчеловечивание, а это — легкий наркотик, ведущий к самым худшим человеческим деяниям. Два самых ужасающих события в недавней истории человечества — Холокост и геноцид в Руанде — стали возможны благодаря отвращению, и это не совпадение. Нацистская пропаганда постоянно сравнивала евреев с вызывающими отвращение животными вроде крыс, свиней и насекомых. Руандийские радиопередачи, разжегшие геноцид в 94 году, постоянно называли представителей народа тутси тараканами. Это всего два примера древнейшей традиции. Во время Первой мировой немцы называли британцев пауками, а США делали то же самое уже по отношению к Кайзеру. Во время Второй мировой американцы изображали японцев в виде крыс, а японцы тоже уподобили англичан паукам

В работе 2012 года Эрин Бакелс и Пол Трапнелл пишут:

После активации чувство отвращения стабильно вызывало чувство превосходства над объектами оскорблений, которые в силу своей отвратительности изгонялись из круга лиц, на которых распространяются нравственные обязательства. Таким образом, отвращение охраняет границу между человеком и животными при восприятии других людей, играя двойную роль отделения себя от «низших» существ и подтверждения своей собственной человечности. Применительно к межгрупповому контексту отвращение устанавливает психологические границы между своими и чужими, которые делают первых людьми за счет вторых. […] есть свидетельства, что это чувство может ослаблять или блокировать восприятие человечности объекта отвращения. В двух социально-нейробиологических исследованиях Харрис и Фиске (2006, 2007) выяснили, что члены определенных вызывающих отвращение внешних групп не воспринимаются как полноценные человеческие, социальные единицы. 

Отвращение наполняет наше сознание особым примитивным дымом. который превращает обычных людей в психопатов, способных без сожаления пойти на немыслимые преступления. Жуть какая.

Географические и информационные пузыри — смертоносное сочетание, идеальная почва для отвращения. 

Писатель Джин Кнудсен Хоффман сказал: «Враг — тот, чью историю мы не услышали». Сложно почувствовать обесчеловечивающее отвращение к людям, которых знаешь лично. Уже не так сложно, когда редко видишь врагов своими глазами. Еще легче, когда деструктивный черрипикинг говорит тебе о них только самое худшее. 

Самое время для нового термина: политическая ксенофобия. 

Она так же реальна, как и любая другая. В работе 2014 года о политической поляризации в США Шанто Айенгар и Шон Вествуд пишут:

Чувство враждебности к партии оппонентов является врожденным или появляется в сознании избирателей само по себе, и эта аффективная поляризация по признаку партийной принадлежности так же сильна, как поляризация по признаку принадлежности расовой. Кроме того, мы показываем, что информация о партийной принадлежности оказывает сильный эффект на неполитические суждения и поведение. Сторонники одной партии дискриминируют сторонников противостоящей партии, что проявляется сильнее, чем дискриминация по признаку расы. 

Их открытия подкрепляет другая работа 2014 года, в рамках которой был составлен график, где видно, что политическая нетерпимость превосходит все остальные виды нетерпимости по обе стороны политического спектра. 

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 10. Великану нездоровится 82

Так как политические эхо-камеры стали больше и радикальнее, политические оппоненты перестали казаться заблуждающимися и глупыми людьми и превратились в злых, отвратительных чудовищ. Чувство отвращения к большой группе людей — хрестоматийное проявление ксенофобии. Если бы вы услышали о стране, населенной двумя главными расами, народами или религиями, которые говорили бы друг о друге так, как американцы сегодня говорят о противостоящих политических племенах, вы начали бы очень и очень сильно переживать за эту страну. 

Но большинству из нас инстинкты подсказывают, что политическая ксенофобия не так ужасна, как другие ее виды. Возможно, нам кажется, что это скорее отвращение ко мнениям, нежели к людям. А может быть, из-за того, что в США расовые и другие виды ксенофобии были более заметны на протяжении истории и сильнее способствовали раздору. Но дальше в этой работе приводятся свидетельства в пользу того, что политическая принадлежность в США всё больше становится «примитивным» объединяющим фактором, во многом сходным с национальностью и расой, отчего политическая ксенофобия становится гораздо больше похожа на другие типы. 

Ксенофобия наиболее вредна в те времена, когда большая часть общества не может ее распознать. Лучший способ бороться с ней — социальные нормы, подавляющие ее выражение, но эти нормы начинают работать только тогда, когда ксенофобские настроения и поведение широко осуждаются в обществе. В сегодняшней Америке политическая ксенофобия — это редкая форма ксенофобии, за которую наказывают даже реже, чем поощряют. Исследование Айенгара и Вествуда подкрепляет это мнение: 

Самое правдоподобное объяснение более сильной аффективной реакции, вызываемой признаками партийной принадлежности, — неприменимость к ней норм равноправия. Пользуясь поддержкой широких масс, эти нормы подавляют поведение, которое может быть истолковано как дискриминационное. В современной Америке сила этих норм сделала любое обсуждение расовых отличий табуированным до такой степени, что граждане подавляют свои истинные чувства. Эти ограничения не применяются к оценке групп, сформированных по политическому признаку. В то время как американцы склонны сглаживать открытую враждебность к расовым меньшинствам, иммигрантам, геям и другим маргинализованным группам, они с энтузиазмом выражают враждебность к противостоящей им партии и тем, кто ее поддерживает.  

Когда общество плохо себя ведет, политики будут поступать так же. Айенгар и Вествуд изучили и то, как повышение уровня отвращения среди избирателей в свою очередь перенимают политические деятели: 

Враждебность к чужой партии среди рядовых сторонников посылает ясный сигнал людям у власти; члены Конгресса, которые проявляют желание сотрудничать со сторонниками другой партии, рискуют показаться «умиротворителями». У подавляющего большинства представителей от округов, в которых одна из партий безусловно лидирует, появляются мощные стимулы «давить» оппозицию. 

Если они правы, то сейчас мы должны наблюдать уйму политического отвращения со стороны политиков. Посмотрим, как исследования выдерживают проверку реальностью. 

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 10. Великану нездоровится 83
Твиты Трампа про демократов с подчеркнутым словом «отвратительно»

Что ж. Может быть, дело только в Трампе? 

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 10. Великану нездоровится 84
Заголовки новостей, твиты политиков со словом «отвратительно»

Политическое отвращение стало настолько обыденным, что мы уже едва его замечаем. 

Снова уменьшим масштаб

С новыми знаниями давайте вернемся к этому графику: 

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 10. Великану нездоровится 15

Когда я смотрю на этот тренд, то вижу больше, чем просто историю о растущем политическом расколе в США: я вижу лишь одно из проявлений более общей истории. Американский великан заболел, и эта картинка — один из симптомов. 

В начале поста мы разглядывали два хорошо описанных американских тренда: растущую поляризацию среди граждан и внутри правительства. Затем мы рассмотрели два важных изменения в среде, которые могут играть большую роль в разжигании и поддержании этих трендов: географические пузыри, созданные увеличившейся мобильностью, и информационные пузыри, созданные сдвигом от широкого вещания к узкому, а также алгоритмами интернета. Эти пузыри самым скверным образом нарушили связи между американцами: они больше не знакомы лично со сторонниками иных политических взглядов и сильнее, чем когда-либо, объединены в онлайн-экосистемы, которые чрезмерно упрощают мир, поощряют интеллектуальный конформизм и распространяют недоверие и ненависть ко внешним группам. 

Вот четыре причины, по которым всё это меня пугает. 

1) Мы теряем нашу способность получать знания. Если наше восприятие реальности всё больше подпитывается от СМИ, мотивация которых отлична от истины, мы всё сильнее будем терять связь с реальностью. У американского великана как будто начинается шизофрения. 

2) Мы теряем нашу способность мыслить сообща. Человеческие великаны могут мыслить только тогда, когда люди разговаривают и могут свободно высказать то, что у них на уме. По мере того как эхо-камеры становятся больше и страшнее, их обитатели всё сильнее боятся подвергать сомнению священный нарратив. И чем более всеобъемлющими становятся политические идентичности, тем больше тем превращаются из груш для битья в драгоценных малышей. В это же время общение между группами страдает еще сильнее, так как противостоящие группы совсем не могут вырабатывать мнения сообща. Пока этот нисходящий тренд укореняется, голоса «высокоразвитых» прогрессивизма и консерватизма (команды, которая направляет США в гору развития) становятся всё тише, их всё сложнее расслышать. Американский великан теряет свою обучаемость. 

3) Мы теряем нашу возможность сотрудничать. Поляризованная страна, не способная объединяться в крупные коалиции, не сможет идти вперед — только сражаться сама с собой. 

4) Мы поступаем так, как люди поступают перед по-настоящему чудовищными событиями. Отвращение должно пугать вас так же сильно, как оно страшит меня. Если представить наш вид как человека, он был бы смесью прекрасных и не очень качеств — но самой мрачной его стороной была бы способность обесчеловечивать. 

Когда я отхожу чуть поодаль и смотрю на все эти вещи одновременно: когда я мысленно уменьшаю масштаб, насколько можно, и пытаюсь увидеть весь нисходящий макротренд сразу, я вижу только одно: состязания в силе

Люди не чувствуют себя как дома в конституционной демократии. Одна наша часть — Высокоразвитые разумы — находится в своей естественной среде обитания, как затравленные ботаники, которые наконец выпустились из старшей школы и переехали туда, где могут быть собой. Но наши Примитивные разумы здесь как дикие звери, запертые в клетках зоопарка. Клетка сделана из конституции и законов, и более того, из общепризнанных, социально контролируемых либеральных норм. 

Состязания в нужности — это выдающийся способ организации людей, и когда он работает хорошо, то способен не только сдерживать самые худшие инстинкты Примитивного разума, но и очень продуктивно ими пользоваться. Однако состязания в нужности не естественное наше состояние, их механизм хрупок. Состязания в силе всегда притягивают нас словно гравитацией, и в любой момент, когда в механизме состязаний в нужности появляется трещинка, есть риск, что всё развалится. Примитивный разум, может, и в клетке, но он не прекращает давить на ее прутья, выискивать те, что можно согнуть, и пытаться выбраться на волю. 

Географические и информационные пузыри для нас относительно новы. Интернет особенно быстро развивается и меняется буквально каждый месяц. США были построены с расчетом на невероятную устойчивость, но настолько безумные изменения среды довели страну до предела. 

Когда я смотрю на нисходящий тренд, я вижу возрождающиеся состязания в силе. Мы начинаем делать много того, что люди делают когда находятся в своей худшей форме. Мы отбрасываем наши принципы и начинаем схлопываться в больших бездумных великанов, которым не хватает мозгов понять, насколько бессмысленны такие способы организации в наше время. Чем ниже страна спускается с горы, тем больше мы ведем себя как результат работы неживой прошивки — явления природы, которому нужно только бессмертие генов. 

Это я и имею в виду, когда говорю, что американский великан заболел. В хаосе стремительных перемен в среде обитания, иммунная система великана (то, что сдерживает состязания в силе) ослабла, и они расходятся по его телу как эпидемия. 

Я толком не знаю, где здесь причина, а где следствие. Возможно, к политической поляризации привели пузыри. Возможно, географический пузырь вырос из-за поляризации. Быть может, во всем виноват Ньют Гингрич. Или, возможно, его тактика сработала только потому, что великану уже нездоровилось. Может, Трамп — неизбежный симптом болезни, а, может, просто необычайно усугубил ее течение. То же самое касается агрессивных борцов за социальную справедливость. Может быть, всё это в порядке вещей, и я слишком катастрофизирую очередную яму на американских горках. Или было бы, если бы не интернет, сделавший из нее опасную аномалию. Кажется, никто не знает наверняка. Зато мы можем разобраться, как нам выйти на траекторию получше. 

Прочитав предыдущую главу, некоторые читатели предъявляли мне, будто я пытаюсь усидеть на двух стульях: показываю, что обе американские партии одинаково виноваты в состоянии страны, и пытаюсь за счет этого выкрутиться. 

Я понимаю, о чем вы. Неоправданное уравнивание никому не понравится. Представьте, что вам восемь и вы поссорились с братом. Обстановка накаляется, и он вас пихает. Вы пихаете в ответ. И тут он вам как залепит по лицу. А потом кто-то из родителей говорит: «А ну прекратили оба!». Вы возмущаетесь, мол, он поступил гораздо хуже, а вы особо ничего не сделали, а вам говорят: «Мне всё равно — оба наказаны». Вопиющая несправедливость. 

Люди всё время поступают так с общественными конфликтами. Неважно, между кем: партиями, расами или другими группами. Люди часто делают это не со зла, они хотят выглядеть справедливыми и думают, что распределить вину поровну — лучший способ исправить положение. В других случаях это происходит, когда защитники «залепившей» группы хотят отмахнуться от реальной истории. В чем бы ни была причина, уравнивать вину в неравном проступке так же нечестно, как и винить одну сторону, если виноваты оба. 

Когда выпускаешь текст размером с книгу по одной главе за раз, возникает проблема: нельзя донести свою мысль полностью, пока не выпущена последняя глава. Теперь, когда вышла еще одна, надеюсь, стало ясно, что моя мысль не в том, что «мне всё равно — оба наказаны». На мой взгляд, оба брата подхватили бешенство. Конкретно в этой семье у братьев в какой-то степени бешенство было всегда (я про сторонников партий с нижних ступенек), но совсем недавно недуг обострился. Из-за этого им хочется кусать друг друга чаще, а этот штамм работает так, что у укушенного болезнь немного усиливается, и повышается вероятность, что он укусит в ответ. Так это превращается в порочный круг. Совсем не бесполезно пытаться установить, кому из них хуже и у кого бешенство обострилось раньше, но цель этой серии в другом. Писать цикл постов про то, какая одна часть общества плохая, и разжигать к ней ненависть не только вряд ли поможет американскому великану поправиться, но и в точности усугубит болезнь — просто добавит еще один укус в драке двух бешеных. 

Более важным мне кажется тот факт, что у нас в семье серьезная проблема с бешенством, и эта проблема в современном мире технологического бума может навлечь на нас страшные последствия экзистенциального масштаба, если мы быстро ее не решим. 

Последние три года у меня была навязчивая идея: постараться понять, как работает иммунная система нашей страны, откуда она берет свою силу и как можно снова ее запустить. Я потратил на это так много времени, потому что верю, что возрождение состязаний в силе и есть фактор, ограничивающий работу по всем остальным общественным задачам, о которых я мог бы писать посты. Прочие проблемы, которые меня заботят: безопасность ИИ, глобальное потепление, война, бедность, болезни, несправедливость, нестабильность общественных институтов, — зависят от решения этой главной проблемы. Если в США и других странах, устроенных по похожим принципах, смогут понять, как в этом быстро меняющемся мире вернуть своим иммунным системам полную силу, что позволит нам мыслить и работать сообща, мы добьемся прогресса во всех этих областях. Если наши страны не перестанут болеть и сильнее скатываться к состязаниям в силе, все эти проблемы до единой еще больше усугубятся. Проиграют все. 

___________

Каким бы мрачным это ни казалось, кое-что меня обнадеживает. 

После публикации отчета открытие центра Пью о резком росте поляризации хорошо освещалось в СМИ. Однако новости обошли стороной этот абзац: 

Подобные взгляды разделяют не все американцы, и даже не большинство. Большинство не имеет единой консервативной или либеральной позиции. Большая часть никакую из партий не рассматривает как угрозу стране. А еще больше людей считает, что для решения спорных вопросов их представители в правительстве должны идти друг другу навстречу, а не стоять на своем. 

…или вот этот: 

Но за границами идеологических группировок, которые составляют меньшинство населения, политический ландшафт включает в себя центр, большой и разнообразный, в основном объединенный своим недовольством политиками. 

Когда я готовился, в дополнение ко всему найденному об усиливающейся поляризации нашел данные, рассказывающие еще один сюжет. Например, этот график: 

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 10. Великану нездоровится 86

…и вот этот: 

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 10. Великану нездоровится 87

Я думал, моя история о том, что «я был твердым демократом, но больше мне эти взгляды не близки», была уникальной, но чем глубже я зарывался в данные, тем больше осознавал, как велика доля людей в обеих партиях, которые чувствует то же самое. 

Когда статистика стала более дробной, всё оказалось не так однозначно, как мы привыкли слышать: 

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 10. Великану нездоровится 88

Самым интересным мне показался доклад под названием «Невидимые племена Америки» (исследование длиной в год, в рамках которого были собраны мнения более 8000 американцев). Он показал, что две трети жителей страны попадают в категорию «уставшее большинство». 

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 10. Великану нездоровится 89

В то время как представители «флангов» (так в «Невидимых племенах» называют убежденных сторонников своей партии) склонны придерживаться более крайних позиций, уставшее большинство имеет «более сложный взгляд на спорные вопросы, чем можно судить по нашим поляризующим дебатам». Согласно этому докладу, уставшее большинство придерживается широкого спектра взглядов и мнений, однако для его членов характерны четыре главных особенности: 

  • их достало то, что поляризация отравляет американское правительство и общество;
  • о них часто забывают в публичном дискурсе и не замечают, потому что их голоса почти не слышны;
  • они гибки в своих мнениях и готовы поощрять разные законы в зависимости от конкретной ситуации, а не твердо стоять на одном наборе идеологических убеждений;
  • они верят, что мы сумеем найти общий язык.

Звучит совсем как… политическое мышление с верхних ступенек? 

Если верить докладу, то общая картина усиливающейся поляризации, идеологизированности и политического трибализма среди граждан — иллюзия. 

Но откуда она берется? Обычно наибольший вес в обществе имеют группы, куда входит большинство людей, а меньшинства маргинализуются. Почему с политикой в этом плане всё наоборот? 

Центр Пью предлагает одно возможное объяснение: «Рост идеологической однородности ярче всего выражен в группе политически активных граждан». Носители наиболее радикальных, черно-белых взглядов также чаще высказываются на политические темы, активнее навязывают свою повестку и охотнее голосуют: 

Тим Урбан. История под названием «Мы». Глава 10. Великану нездоровится 90

Кое-что это определенно объясняет, но и сюрпризов здесь тоже никаких нет. Хардкорные приверженцы всегда были очень политически активны. Здесь есть что-то еще. 

Когда состязания в нужности работают правильно, сторонники самых радикальных взглядов сдвигаются на периферию, сохраняя достаточно громкости, чтобы запустить перемены, если они в чем-то правы, но без возможности нанести много вреда, если ошибаются (что происходит чаще). Но при состязаниях в силе часто выходит так, что малая группа с наиболее радикальными взглядами получает непропорциональную власть над всеми остальными. 

Возможно, стоит думать не о том, насколько политически активны наиболее радикально настроенные, а о том, почему носители «более сложных взглядов» стали такими пассивными

Во вступлении к этой серии я говорю: 

Когда я рассказывал о своих планах написать об обществе и о том, как ведут себя люди, как ведут себя СМИ, как ведет себя государство и как ведут себя все остальные, мне постоянно твердили одно и то же.

Не надо. Не лезь туда. Напиши еще о чем-нибудь. О чем угодно. Оно того не стоит.

И тут меня осенило: об этом-то и нужно написать. О том, почему так рискованно писать на эту тему.

В итоге я остановился на сочетании обоих вариантов: напишу о нынешней ситуации в обществе, о том, почему писать о ней — крайне неудачная идея и как одно связано с другим.

Эта глава была о первом пункте: нынешней ситуации в обществе. Но именно второй пункт — о том, что писать об этой ситуации сейчас чрезвычайно неразумно, — нужно рассмотреть внимательнее всего. 

Этим мы и займемся в заключительной главе истории под названием «Мы». 

По материалам Wait But Why

Переводил: Иван Иванов
Редактировал: Александр Иванков