Нью-Йорк всегда возвышался над всем остальным. Сейчас он стремится еще выше — и экономические, архитектурные и социальные последствия этого однажды изменят самый известный в мире силуэт города.
Алисия Мэттисон, которая работает наверху первого корпуса Всемирного торгового центра, замечает, что находиться на высоте больше 250 метров — как быть «в гигантском снежном шаре: все спокойно». Мы стоим у окна и смотрим на паром, медленно пересекающий Гудзон. «Вы фокусируетесь на вещах вроде мелких судов, — говорит она. — Вы не чувствуете, что на самом деле находитесь в городе». На такой высоте незаметны звуки города, доносящиеся с земли, как и мелкие детали. Перспектива выравнивается. Кажется, что машины и люди на улицах ползут.
«Вам в самом деле было бы жаль, если бы одна из этих точек навсегда перестала двигаться?» — спрашивает Гарри Лайм на колесе обозрения в фильме «Третий человек».
Джимми Парк, чей офис тоже на 85-м этаже и который в свободное время занимается альпинизмом, видит это по-другому: «Вы смотрите вниз, туда, где вас нет, и чувствуете, что вы далеко от места, где должны быть, если вам понадобится оказаться в безопасности. В то же время, есть что-то терапевтическое в наблюдении больших расстояний. Это случается в самолетах, в горах, на пляжах. У меня будет встреча с новым клиентом, и мы посмотрим из окна в этой уютной тишине».
Он продолжает: «Это аналогично эффекту „общего вида“, который испытывают астронавты, и из-за которого появилось все это движение о среде обитания. Понимаешь, насколько ты мал, и насколько огромен мир».
В Старом Завете сказано, что каждая долина выровнится, а холмы и горы станут низкими в соответствии с классическими представлениями о пропорциях и балансе. К 18 веку трепет, ужас и восхищение, ранее возносимые Богу, перешли к таким геологическим феноменам, как горы, и таким занятиям, как покорение пиков. Кант называл это «ужасающим возвышением». В 19 веке, с развитием городов и новых технологий, природа получила соперника в творениях человека. Появилась возможность «возвыситься», взобравшись на вершину высокого здания.
В таком духе Ричард Моррис Хант спроектировал здание New York’s Tribune, построенное в 1875 году, высотой 80 метров с часовой башней, которое соревновалось со шпилем церкви Троицы за звание самого высокого сооружения в городе. Четверть века спустя «Утюг» Дэниэла Бернема установил новый идеал высоты и изящества, вскоре превзойденный 215-метровой Metropolitan Life Insurance Tower, которую вскоре обошло Woolworth Building Гильберта Касса высотой 240 метров, построенное в 1913.
Силуэт Нью-Йорка нашел свой платонический идеал меньше чем два десятилетия спустя в зданиях Крайслера и Empire State. 204-метровая швартовочная мачта Empire State, предназначенная для пассажирских дирижаблей, которые никогда к ней не причаливали, олицетворяла меркантильный эквивалент шпиля церкви Троицы. Как написал Э. Б. Уайт, силуэт города был для нации «тем же, что и белый церковный шпиль для деревни — видимым символом вдохновения и веры, белым пером, показывающим, что путь ведет наверх».
Впадины и пики силуэта Нью-Йорка стали гражданской подписью, картинкой с открытки и классическим изображением американского века — его контуры отражали то, что происходило внизу. Замечание Уайта зависит от динамичности уличной жизни, от того, как башни встречаются с тротуарами и бордюрным камнем. В последние десятилетия в развивающихся городах были построены здания выше, чем в Нью-Йорке, которые ни капли не похожи на Манхеттен, отчасти потому, что высотные здания остаются только декорациями урбанизма, если не вырастают из настоящих, кипящих жизнью районов.
Именно эксклюзивность района, а не простая высота определила статус Манхеттена полвека назад: пентхаус на 20-м этаже на Парк Авеню все еще означал вершину социальной пирамиды. Тогда головокружительные высоты, например в 250 метров, принадлежали в первую очередь коммерческим, а не жилым зданиям. Небоскребы рекламировали компании. Сами по себе квартиры не могли покрыть выдающуюся стоимость строительства на подобной высоте.
Такое положение дел изменилось только в последнее десятилетие или около того, когда апартаменты в роскошных зданиях, таких как Central Park West 15, достигли цен $3000 за 0,09 метра2 или более. Очень высокий и очень тонкий проект дома на 57-й улице, с потолочным перекрытием, подходящим для одной, может, двух квартир, и с гораздо меньшим пространством для лифтов, чем в офисных зданиях, показался вдруг прибыльным для агрессивных инвесторов. Были наняты архитекторы с большими именами. Как любит говорить Кэрол Уиллис, директор Музея небоскребов в Нижнем Манхеттене, форма следует за финансами.
Внезапно высота зданий стала обозначать статус района, частично из-за того, что правила районирования отодвинули строительство высотных строений в многопрофильные части города с менее строгими правилами, такие как 57-я улица, что также вызвало денежные вливания в район Центрального парка, и частично потому, что целевые клиенты из российских олигархов и южно-азиатских промышленников, специализирующихся на добыче меди, не собирались жить в своих квартирах. В любом случае, они не желали иметь соседей. Они хотели видов. Застройщики продвигали эти здания как, де-факто, загородные поместья, где шансы встретить кого-то, кто не работает в здании, исчезающе малы, а рестораны на территории обслуживают только жильцов, так что, чтобы поесть вне дома, не нужно даже выходить.
Многие ньюйоркцы, разъяренные налоговыми послаблениями, которые дали этим властителям небоскребов, представляют себя блуждающими в длинных, тонких тенях, отбрасываемых этими башнями. Но, если оставить тени в стороне, это не вполне честно по отношению к супервысоткам. Некоторым могут не нравиться их пропорции, но горстка квартир в основном в нежилых кварталах Мидтауна или около Уолл Стрит вряд ли приведут к джентрификации (заселение состоятельных граждан в малообеспеченные/в основном нежилые районы — прим. Newочём) и потере рабочих мест. То же самое и с феноменом противостояния супервысоткам. Наверняка, довольно много благополучных китайцев, индийцев и арабов, как и евреи до них, сталкиваются с невероятными проверками на собесеседованиях с совладельцами многоквартирных домов в Верхем Ист-Сайде, которые смотрят на них сверху вниз.
В любом случае, теперь 57-я улица называется Кварталом миллиардеров, и благосостояние достигло новых высот. Это связано и с продвижениями в технологии строительства небоскребов. Уильям Ф. Бэйкер, который помогал спроектировать Бурдж Халифа в Дубае — самую высокую в мире башню высотой 828 метров, недавно объяснил инженерные решения, которые стоят за жизнью на высоте более 250 метров. По его словам, инженеры, которые давно поняли, как убедиться в том, что небоскреб не опрокинется, теперь все больше фокусируются на более хитрой задаче: как заставить людей внутри чувствовать себя в безопасности. Это проблема, потому что очень высокие и очень тонкие здания спроектированы как крылья самолета, чтобы сгибаться, не ломаясь. Обычный человек начинает волноваться о движениях на большой высоте прежде, чем что-то начнет угрожать его безопасности. Мягкая качка, которую вы воспринимаете как неизбежность в машине или поезде, может спровоцировать панику в стоэтажном доме, даже если в нем вы в большей безопасности.
На смягчение этих эффектов тратятся огромные усилия. Современные супертонкие здания строятся с продуманными противовесами или амортизаторами, или другими устройствами, смягчающими движение, а также с лифтами, которые быстро доставляют жильцов в их высотные гнезда, но не так быстро, чтобы вызывать беспокоящие перегрузки. Примерно 9 метров в секунду кажется идеальной скоростью, что предполагает, что высота люксовых башен может быть конечна — не потому что мы не можем спроектировать здание высотой в милю, но потому, что богатые жильцы не станут терпеть лифты, которым нужно несколько минут, чтобы отвезти их в квартиры, за которые они заплатили сумму, равную годовому бюджету Республики Палау.
Выдающиеся инженерные требования, как те, о которых было рассказано, составляют внушительную часть цены на апартаменты в супервысотках, таких как дом №432 по Парк Авеню — самой высокой на данный момент жилой башне в Мидтауне Манхеттена, и одной из самых дорогих. Cнаружи это решетка из стекла и бетона словно полотна Сола Левитта, которым придали объем, или раздувшаяся ваза Джозефа Хоффмана (или средний палец, обращенный к городу — зависит от вашей точки зрения). Пара огромных амортизаторов на крыше, каждый размером с двигатель локомотива — с особенно интересным видом на город с удвоенной высоты — поглощают тряску и работают как балласт, чтобы люстры не звенели, а бокалы с шампанским не опрокидывались.
Башни-близнецы и Empire State раньше определяли юг и север Манхэттена, полюса силуэта города. Теперь к навигационным точкам добавились первый корпус Всемирного Торгового Центра, д. 432 по Парк Авеню и, в нескольких кварталах к западу, One57. Последний, с неуклюжими кривыми и сыпью тонированных окон приближает Манхэттен к Вегасу или Шанхаю. В миле оттуда обширная строительная площадка, названная Hudson Yards, угрожает превратиться в мини-Сингапур в Вест-Сайде.
Но на вкусы сложно повлиять. Когда здание Крайслера было закончено, критики встретили его с ужасом, а позже посчитали моделью того, как должны выглядеть небоскребы, когда новое поколение башен из стекла и стали изменило послевоенный силуэт города, и нанесло новое оскорбление. Если оглянуться назад, можно увидеть, что главные здания 50-х, как Lever House, построенный Гордоном Буншафтом из SOM (архитектурное бюро Cкидмор, Оуингс и Мерилл — прим. Newочём), или Seagram Building Миэса ван дер Роэ, так же красивы и утончены, как любая архитектура в Америке, хотя в последующие десятилетия у них появилось множество посредственных имитаций, загромождающих Манхеттен и загораживающих гениальные первоисточники. Это была эпоха бегства белых из городов и разрастающихся пригородов, когда Ролан Барт описал Нью-Йорк как вертикальный метрополис, «от которого любой человек удален своими накоплениями», и так называемые американские высотки в парках — эти часто несправедливо порицаемые жилые проекты из комплексов высоток в бедных районах, многие на окраинах города — были оставлены разрушаться. Самый уродливый небоскреб города, долго известный как Verizon Building, д. 375 по Перл Стрит, который на первый взгляд как будто без окон, все еще нависает над Бруклинским мостом. Его построили в 1976, сразу после башен-близнецов Минору Ямасаки, которые ньюйоркцы любили до ненависти — пока многие не начали воспринимать их по другому, и не только из-за того, что случилось 11 сентября. На рассвете и закате, углы зданий захватывали свет, и в небе плыли серебряные и оранжевые полосы. Теперь из их пепла поднялся Всемирный Торговый Центр 1. Классические модернистские небоскребы снова в моде. Вкус, как и силуэт Нью-Йорка, постоянно стремится к прогрессу.
Из новых зданий мне нравится дом №432, спроектированный Рафаэлем Виньоли, и продуманная путаница 56 Leonard в даунтауне (архитекторы — Херцог и де Мюрон). Они спроектированы, изящно дополняя и подчеркивая общий силуэт. Другие строящиеся здания, такие как 53 West 53 Жана Нувеля, рядом с Музеем современного искусства, или дом 111 на 53-й улице от ShoP Architects, обещают поправить пропорции к прежнему идеалу изящной, растянутой башни, окруженной десятками невыразительных коробок.
Все еще есть те, кого кого беспокоит количество дворцов магнатов, заполняющие город. Им может принести облегчение тот факт, что феномен сверхвысоких апартаментов всегда был игрой в музыкальные стулья с налогами. Новые федеральные правила, введенные чтобы мешать нефтяным компаниям и заемщикам, теперь требуют, чтобы при покупке люксового жилья назывались истинные имена владельцев. Едва ли не половина покупок недвижимости на Манхеттене, как выясняется, оплачивается наличными заграничными покупателями, совершающими треть покупок в кондоминиумах в Мидтауне. Вместе с падением цен на нефть и колеблющимся юанем, новые правила, похоже, произведут эффект. На рынке жилых зданий выше 250 метров количество продавцов превышает количество покупателей, и этот разрыв продолжает расти. Строительство некоторых проектирующихся сверхвысоких апартаментов могут быть отложено.
И руководители корпораций больше не требуют новых пафосных корпоративных зданий. Они больше согласны с поколением нулевых, которое предпочитает переориентированные здания, уличную жизнь и работу в одном районе с домом. Архитектор Бьярке Ингельс недавно представил пару Нью Йоркских высоток с огромными террасами, чтобы перенести некоторые из удовольствий улицы на небесную высоту.
Он говорил:
«Была тенденция создавать герметичные пространства с окнами от пола до потолка, так, что вы оказывались запертым в коробке. Открытое пространство было досадной помехой, снижавшей ценность здания, но я верю, что это меняется. Я слышу арендаторов, которые говорят, что хотят открытого пространства. Это верно как для коммерческих, так и для жилых зданий. Я думаю, в будущем на высоте более 250 метров будут стремиться наружу, а не бежать оттуда»
Может быть. В Нью-Йорке наверху довольно холодно и ветрено. Моя тетя годами снимала квартиру-студию немного ниже, на 16-м этаже здания в Гринвич Вилладж, с террасой, выходящей на Вашингтон Сквер Парк и Нижний Манхеттен, хотя большую часть вида занимало нагромождение зданий пониже, темно-коричневых крыш и пожарных лестниц. Терраса была выбелена солнцем, с бело-зеленым навесом, который можно было раскатать. С улицы ветром доносит голоса и гудки машин. Капли дождя разбиваются о терракотовый пол. С реки свежими порывами дует бриз. Я чувствую себя счастливейшим человеком в Нью-Йорке, когда я там, над городом и посреди его.
У всех разные любимые места. Я стоял с Джимми Парком у его окна в первом корпусе Всемирного Торгового Центра, на высоте 300 метров. Он расхваливал вид на Бруклин и Квинс. Крыша седьмого корпуса Всемирного Торгового Центра, соседнего 226-метрового здания была в десятках метрах прямо под нами. Мы могли разглядеть механизмы. Кто-нибудь, стоящий там, казался бы нам одной из точек Гарри Лайма.
Я спросил Парка, какой высоты оно было. Он почесал лоб и сказал, что никогда об этом по-настоящему не задумывался.
Майкл Киммельман — архитектурный критик в The New York Times. Последний раз он писал для журнала о секретных бассейнах и садах Манхеттена.
Мэттью Пилсбери — фотограф. Его работы будут выставлены в Галерее Бенруби в Нью-Йорке в 2017.
Перевел: Денис Чуйко.
Редактировали: Анна Небольсина и Поликарп Никифоров.
